«когда, надышавшись угарным газом, мы начали терять сознание, в тонущей лодке неожиданно прозвучал незнакомый голос: «всем включиться в индивидуальные дыхательные аппараты! »
На флот Виктор Слюсаренко попал случайно. После школы учился в Виннице в техническом училище на фрезеровщика. Секретарь комитета комсомола организовал секцию подводного плавания. Единственным водоемом в Виннице с более-менее прозрачной водой была речушка Десенка. В нее ребята и погружались с аквалангами. И когда пришло время призыва, тот же комсорг в характеристике для военкомата написал: «Увлекается подводным плаванием… »
После учебки в Кронштадте два месяца Виктор служил турбинистом на атомной подводной лодке (АПЛ), потом его взяли в штаб флота, в отдел кадров. Там он познакомился с будущим командиром — киевлянином Евгением Ваниным — и узнал, что формируется экипаж на новую АПЛ «Плавник». Название «Комсомолец» лодке дали незадолго до похода. Экипаж ему не очень обрадовался. Знали, что судьба многих кораблей, в названиях которых присутствовало это слово, сложилась неудачно. Утешал лишь статус именной лодки — приравнивался к статусу гвардейского корабля. Слюсаренко попросился в экипаж.
«На таких глубинах не ходила ни одна лодка»
- Не было желания поступать в училище, на офицера?
- В то время служить офицером на флоте было, если можно так выразиться, невыгодно, — рассказывает Виктор Слюсаренко. — Мичман 12-го года службы получал 700 рублей в месяц. А офицер с такой же выслугой — аж 750. Командир атомной подводной лодки получал 1100. Мичман, отслужив 12 лет, в 32-33 года увольнялся на пенсию. Офицер же вынужден был служить все 25 календарных лет!
Мы вышли в поход 28 февраля. К нему готовились четыре месяца без выходных. И начался он очень удачно. За месяц обнаружили семь натовских подводных лодок.
Перед походом нашего командира Евгения Ванина наградили орденом «За службу Родине» III степени. И теперь мы шутили: за семь обнаруженных лодок командир мог сверлить очередную дырку на мундире.
- На километровых глубинах ходили?
- Рабочая глубина погружения нашей лодки была 800 метров. Еще раньше, во время испытаний (на борту находился командующий флотилией вице-адмирал Чернов) погрузилась на 1023 метра. Насколько мне известно, на такую большую глубину не погружалась ни одна боевая подводная лодка в мире, кроме специальных глубоководных аппаратов — батискафов. Предел обычных лодок — 600 метров.
Правда, как рассказывали участники испытаний, на километровой глубине в отсеках начинали падать прикрепленные к стенам сейфы и шкафы: от колоссального давления воды корпус лодки сжимался, из-за деформации стен «срезало» болты крепления. Говорили, диаметр лодки в эти минуты уменьшился на полметра.
7 апреля в 11. 00 прозвучал сигнал: «Третьей боевой смене вставать и готовиться идти обедать… » На обеды я не ходил, питаться пять раз в сутки был не в состоянии. Кормили очень хорошо. Икру давали редко, зато каждый день на ужин — 50 граммов красного вина, воблу и шоколадку. Чтобы получалось больше, мы с товарищем иногда пили по очереди: сегодня я свою и его порцию, завтра — он свою и мою.
Словом, поскольку на обед я не спешил, где-то до полдвенадцатого нежился в постели. И тут прозвучал сигнал аварийной тревоги. Я быстро оделся и прибежал в третий отсек на свой боевой пост. Взял положенный по штату дыхательный аппарат. Мне пришлось надеть его сразу. Из вентиляционной трубы повалил черный дым.
«Температура в горящих отсеках поднялась до тысячи градусов»
- Лодка всплывала, — продолжает Виктор Федорович. — Поскольку в мои обязанности входило обеспечение подъема перископов, я был вхож на центральный пост. Слышал доклады из отсеков, команды, разговоры офицеров. И вырисовывалась примерно такая картина развития событий. Лодка шла на глубине 350 метров. В 11. 00 матрос Нодари Бухникашвили, осмотревший седьмой (кормовой) отсек, доложил по корабельной связи, что все в порядке. Через две минуты на пульте центрального поста загорелся сигнал, показывающий, что температура в отсеке превышает 70 градусов. Бухникашвили не отвечал. Он погиб.
В соседний шестой отсек отправили мичмана Володю Колотилина, и он привел в действие противопожарную систему в седьмом. Но было поздно. Пожар перебросился в шестой отсек, и через мгновение Володя тоже сгорел.
Всплытие продолжалось до тех пор, пока лодка имела ход. На глубине 150 метров из-за короткого замыкания сработала аварийная защита реактора, турбина остановилась, и лодка потеряла ход. Командир принял решение всплывать при помощи продувки цистерн главного балласта. Из них сжатым воздухом вытесняется за борт вода, лодка становится легче…
В системе воздуха высокого давления на нашей лодке стояли прокладки из пластмассы, а не из меди, как обычно. Наверное, из соображений экономии. Во время пожара они расплавились, струи сжатого воздуха ударили в очаги пожара. Шестой и седьмой отсеки превратились в подобие доменной печи. Температура подскочила до тысячи градусов.
К сожалению, лишь через 40 минут удалось установить связь с базой. Тут же дали команду готовить к вылету дальние противолодочные самолеты Ил-38. Когда выяснили, что терпит бедствие наша лодка, находившаяся в северной части Норвежского моря, оказалось, что ближе всех находится плавбаза «Алексей Хлобыстов» (плавучий рыбзавод) и вспомогательное судно. До ближайшего острова Медвежий от нас было 380 миль.
Лодка всплыла. Членов экипажа, не задействованных в ликвидации этой аварии, командир приказал вывести на верхнюю палубу. Внутри осталось человек 14 или 15, в том числе и я. Весь экипаж составлял 69 человек.
Все члены аварийной партии разбежались по своим боевым постам. В пятый отсек вбежали 9 человек. И тут лопнула труба маслопровода, масло под давлением брызнуло во все стороны, воспламенилось и, как из огнемета, обдало пламенем семерых. У некоторых из них маски дыхательных аппаратов расплавились на лицах, одежда сгорела.
Задымленность была страшная. Короткое замыкание вызвало пожар в пятом, четвертом, третьем и втором отсеках. Только первый — с торпедами и ядерными ракетами — не горел. В четвертом, третьем и втором очаги возгорания удалось потушить. А шестой и седьмой продолжали гореть.
Зашли в пятый отсек. Нашли товарища. Дотронуться до металла было нельзя. Все горячее. Спустился в трюм — все помещения в дыму! Обмотал руки полотенцами и давай искать людей. Обыскал трюм, никого нет. Поднялся — и тех, с кем пришел, уже нет. Увидел, как они в четвертом отсеке несли на одеяле человека. Взялся за один конец, чтобы помочь. И тут у меня закончился патрон в дыхательном аппарате! Пришлось бежать. Концентрация угарного газа составляла восемь предельно допустимых норм! Сам замерял по приказу командира.
Раза два я поднимался на поверхность подышать. Там холодно, ветер дует. Спустился в лодку. Увидел, что люди выносят чемоданы, мешки. Подумал: сейчас начнется эвакуация экипажа. И спокойно пошел в свою каюту собирать сумку — одежду, книги…
Вышел — никого нет. Зашел на боевой пост и увидел: пол стал уходить из-под ног, лодка начала крениться.
«Спасательную камеру от тонущей лодки оторвал… взрыв аккумуляторной батареи»
- Накануне какие-то вещие сны, может, снились? Или приметы…
- Ничего. Сам удивлялся. Никаких предчувствий не было. Единственное — однажды до похода мы с товарищами обсуждали планы на будущее. Причем все шло нормально, настроение у всех было хорошее. А я возьми и ляпни: «Если еще вернемся… » Ну не знаю почему. Как будто кто-то за язык потянул. Все посмотрели на меня с удивлением. Восприняли как неудачную шутку.
Словом, поставил сумку на пол и подумал: все, тонем. Как же спасаться? Побежал искать спасательные нагрудники.
Между тем лодка кренилась все больше. Схватил два нагрудника и выбежал на центральный пост. Над ним — люк. Под ним стоял командир. Потом я узнал, что Ванин спустился проверить, не остался ли кто в лодке. «Ты один?» — спросил. А я, когда выбегал, видел: лодка пустая, нигде никого нет, даже на центральном посту.
Сверху из спасательной капсулы я услышал голоса, кто-то сказал: «Возле дизеля остался Испенков!» Командир приказал передать ему, чтобы покинул лодку.
Я побежал туда. А он уже из трюма поднимался, сам понял, что дело плохо. Закричал ему «Покинуть лодку!», развернулся и побежал по центральному проходу к люку. Командира не было. Лодка стала вертикально переворачиваться. Я схватился за трап, попытался взобраться наверх. А сверху, из люка, на меня обрушился столб воды…
За все время аварии это был самый страшный момент. Я понял: лодка тонет с открытым люком, преодолеть этот столб воды уже не смогу. Пытался опять взбираться по трапу. До люка — восемь метров. И оттуда несся поток воды, снова смывая меня. Какая глупая смерть, подумал. Досадно было не от того, что умираю. А что так глупо, негероически. Вторая мысль — родители расстроятся. Третья — молодая жена останется вдовой, за кого-то замуж выйдет. Нет уж, думаю, не позволю!
Попытался опять лезть, ничего не получалось. Лодка тонула почти вертикально. Нижний люк предкамеры (шлюза) спасательной капсулы закрылся, но через него шла вода. Попробовал его поднять — не смог. Чуть приподнял, голову в щель продвинул, вцепился. Дальше — ни вперед, ни назад уже не было сил. Тут услышал команду: «Помогите ему!» Кто-то схватил меня за руки и втащил в камеру. Огляделся и увидел командира, капитана III ранга Юдина, мичмана Черникова, мичмана Краснобаева…
Поступивший в камеру из горевшей лодки воздух был загазованным. Но мы на это не обращали внимания — никак не получалось закрыть люк, ведь надо было отсоединяться от тонущей лодки. Как только мы наконец справились с люком и с облегчением вздохнули, услышали стук снизу. Это Испенков пробрался в полузатопленной лодке к люку камеры и чем-то металлическим стал стучать, чтобы открыли.
Командир сказал: «Откройте, там люди, они живы… » Ванин сверху увидел, что мы растеряны, и начал на нас орать. Только Юдин вставил ключ, как в лодке прозвучали треск металла и хлопки. Это на большой глубине лопались герметичные приборы и цистерны. Целая серия таких взрывов, как бы цепная реакция, начиная с первого отсека, прошла — и стук в люк прекратился. Поняли, что Испенков погиб.
- Похоже, мы с лодкой оказались на глубине более километра, — продолжает Слюсаренко. — Пытались отсоединить капсулу вручную — не вышло. После этого мичман Черников начал читать инструкцию. Оказывается, капсулу еще можно было отсоединить сжатым воздухом. Почему об этом способе сразу никто не вспомнил, не знаю.
Стали искать клапаны сжатого воздуха. И вдруг внутри лодки раздался страшной силы взрыв. Будто взорвалась бомба. Рванул водород из аккумуляторной батареи. Взрывная волна пошла по всей лодке и оторвала от корпуса рубки нашу капсулу. Удар снизу был такой силы, что меня подбросило, ногам стало больно, они онемели. Свет в камере на мгновение погас, а затем аварийное освещение снова заработало.
«Теперь понимаю, что голосом, отдавшим команду надеть аппараты, был голос Божий»
- В этот момент увидел, как Юдин закатывает глаза и начинает падать, — рассказывает Виктор Федорович. — Не понял, что происходит. И вдруг ясно услышал незнакомый четкий голос: «Всем включиться в ИДА (индивидуальный дыхательный аппарат!)» Зачем? Кто дал команду? Позже, анализируя этот эпизод, я пришел к выводу, что никто из присутствующих в капсуле не мог дать этой команды.
Что она означала для нас всех? Когда капсулу оторвало от лодки, на нас уже начал действовать отравленный загазованный воздух. И Юдин первым потерял сознание. С нами произошло бы то же. Откуда взялись эти аппараты ИДА в камере? Их там не должно было быть!
Оказалось, наш врач, пытаясь спасти двух отравившихся угарным газом членов экипажа, хотел вернуть их к жизни в этой камере при помощи сеанса оксигенобаротерапии, стравливая в капсулу чистый кислород из баллонов этих аппаратов. К сожалению, матросы умерли, аппараты не понадобились. Но теперь они могли спасти нас!
Взял один из них, надел. Оказывается, неправильно, хотя дышать мог. Сейчас, через годы, когда я стал верующим, понял, что голосом, отдавшим команду надеть аппараты, был голос Божий.
Наконец удалось надеть аппарат на Юдина. Капитан III ранга задышал, но в сознание так и не пришел. И тут поймал себя на мысли, что не слышу командира. Поднялся к нему — он сидел, аппарат стоял у ног, даже крышка не была открыта. Командир склонил голову и хрипел. Значит, был без сознания.
Пытался надеть на него аппарат — не получалось. Крикнул Черникову, чтобы помог. Не понимает. Вдруг Юдин дернулся и снова упал в колодец. Черников давай вытаскивать. А я сидел возле командира, ждал. Думал: спешить некуда, сейчас всплывем.
И тут повернул голову — стрелка глубиномера дернулась и медленно пошла. Глубина уменьшалась. Мы пулей летели вверх с глубины более тысячи метров!
Черников поднимался ко мне. Глубиномер отсчитывал последнюю сотню метров. Стрелка показывала: 20, 10 метров, ноль! Дальше не понял, что произошло: Черников высунулся снизу по пояс. Вдруг взлетел к верхнему люку, тот распахнулся, и только ноги мелькнули! Сережу выбросило из камеры, словно пробку из бутылки, избыточное давление воздуха.
Меня тоже тянуло вверх, но я уцепился за горловину люка и высунулся лишь по пояс. Метрах в двадцати плавал Черников…
Сорвал и выбросил маску. Первое чувство — радости. С такой глубины вырвался!
Я находился по пояс в горловине люка и не сразу понял, что в капсулу, как из бурлящей воронки, льется вода. Первая мысль была прыгнуть внутрь и захлопнуть за собой люк. Но тут же понял, что поздно: капсула под водой, она сейчас утонет.
И вот камера с меня как бы соскользнула и ушла на глубину. Я остался на поверхности один. Черникова уже не видел. Высота волны полтора-два метра. Сначала думал раздеться, чтобы одежда не мешала плыть. Потом понял, что вода холодная, около двух градусов, а даже мокрая одежда все-таки хранит хоть какое-то тепло. Иначе долго не продержался бы. Держаться было не за что. Я плыл в никуда.
Когда волна в очередной раз подбросила меня, далеко на горизонте я увидел корабли. У меня сил еще минут на пять хватило бы.
Рыбаки сначала направились к Черникову. Увидев, что он не подает признаков жизни, а я еще барахтаюсь, оставили его и первым вытащили меня. Одежду с меня снять не могли. Мокрая, прилипла… Боцман схватил нож, разрезал и вышвырнул за борт. А у меня не было сил даже говорить… Боль в животе невероятная! Ног не чувствовал. Казалось, вот-вот умру. Только шептал: «Командир погиб в ВСК… » Рыбаки так и не поняли, что я хотел сказать. Стонал. А они: «Потерпи, потерпи, еще надо твоих друзей спасать». Мертвого Сережу тоже подняли.
«Некоторые спортсмены утонули, а сердечники выжили… »
- Второй баркас пошел снимать людей с плота, — вспоминает подводник. — Плот на двадцать человек, а облепило его около полусотни. Самое интересное, что первым в него забрался человек, который должен был вдохновлять нас на подвиг, — начальник политотдела дивизии! Ребята рассказывали, что все время, сидя на плоту, он повторял: «Что с нами будет?.. » И умер, когда на горизонте показались корабли.
Все стали петь «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… » Первым ее затянул представитель профессии, которую тоже не очень любят, — начальник особого отдела лодки, то есть кагэбист. Все подбадривали друг друга как могли.
Многим не хватило места на плоту. Они держались даже зубами за одежду, за руки и ноги товарищей. Некоторые вскоре переставали держаться и тихо, молча уходили в пучину. Погибло почти все командование. Кто-то из спасенных умер уже в баркасе.
Когда нас подняли на борт плавбазы, ко мне пришли два моряка. Начали растирать спиртом. Затем в ход пошли французские коньяки, духи, одеколоны (рыбаки возвращались из Франции)…
- Выпить не предлагали?
- Еще на баркасе мне силой влили глоток чего-то крепкого. До этого я ни разу в жизни не выпил ни глотка водки. И не курил. Вы знаете, во время аварии, когда лодка всплыла, некоторые члены экипажа для сугреву или смягчения стресса выпили спирту. Не скажу, чтобы напились. Но из них только один выжил. Остальные погибли. Оказалось, что когда выпьешь, кровообращение активизируется и становится вроде теплее. Но и холодная вода быстрее забирает тепло.
А были люди, которые чувствовали себя более-менее нормально. Их завели в сауну. Они попарились и пошли в столовую поесть. Два офицера и матрос стрельнули по сигарете и… упали замертво. Оказалось, резервы организма были уже на нуле. И одна затяжка их просто добила. Обидно было до невозможности. Это нам позже судовой врач рассказал.
Так из 69 членов экипажа «Комсомольца» и прикомандированных в живых остались 27 человек.
Многое зависело от жизненного опыта и умения человека настроить себя на данную ситуацию. Даже здоровье сыграло не главную роль в спасении. У нас спортсмены утонули. А сердечники выжили. Один мичман говорил: «Я не имел права утонуть. У меня трое детей!.. » — и выжил.
- А у вас дети были на тот момент?
- Они родились уже после аварии, в Киеве. До этого четыре года не получалось, хотя мы хотели. Медики в Мурманске говорили, что оба здоровы. А в Киеве огорошили: детей у вас не было и не будет… Зато после аварии в конце 1990 года у нас родились мальчики-двойняшки.
Отсчитав назад дни, мы с женой ахнули: зачаты наши дети были ровно через год после гибели «Комсомольца», 7 апреля 1990 года. Хорошие ребята. В следующем году школу заканчивают.
Автор благодарит
за содействие в организации материала председателя Всеукраинской ассоциации ветеранов-подводников
капитана I ранга в отставке Александра КУЗЬМИНА.
1730Читайте нас в Facebook
