«Конвоиры убивали обессиленных пленных»: художник Исаак Тартаковский рассказал сыну об ужасах гитлеровских концлагерей в Украине
«Движение военных колонн остановилось — тысячи красноармейцев попали в окружение»
— Папа со своими соседями по палатке, тоже офицерами-связистами, проснулся от страшного грохота, — продолжает Анатолий Тартаковский. — Они помчались к аэродрому, увидели там результат первого налета немецких бомбардировщиков — десятки разбитых самолетов горят. Но часть истребителей уцелела, и в дальнейшем каждый раз, когда вражеские самолеты приближались к аэродрому, советские истребители поднимались им навстречу и начинался бой.
Мой отец со своими подчиненными обеспечивал уведомление о том, что к аэродрому приближаются гитлеровские самолеты. Но через 10 дней поступила команда перебазироваться дальше от границы — Красная армия стремительно отступала. Отец и другие связисты направились на машинах вслед за самолетами. Так повторялось несколько раз: полк разместится на новом месте, проходит немного времени, и снова приказ передислоцироваться на восток.
Последний аэродром, до которого добрался мой отец со своими боевыми товарищами, находился на Черниговщине возле городка Носовка. Там тоже долго не побыли. Догонять связным свой авиаполк становилось все труднее — дороги были заполнены отступавшими войсками. Причем их все время атаковала вражеская авиация, потому пытались ехать преимущественно ночью. С большим трудом добрались до Пирятина на Полтавщине. Красноармейцы голодали — каждый на день получал всего по три сухаря, больше ничего. Тем временем начфин раздал зарплату на полгода вперед, а хозяйственники каждому желающему бойцу выдавали новые сапоги, галифе, гимнастерки, белье.
— Это потому, что войска оказались в окружении?
— Именно так: движение военных колонн остановилось — тысячи солдат и офицеров попали в окружение. Начальник штаба приказал срезать с формы петлицы. Недалеко от того места, где остановился отец со своими связистами, находилась роща, в которой укрылись тысячи красноармейцев. Немцы накрыли эту рощу минометным огнем, оттуда доносились крики раненых.
Этот ужас длился трое суток. Папа подобрал чью-то винтовку, до того у него был только пистолет. Наконец командование попыталось провести ночью выход войск из окружения: тысячи бойцов в темноте последовали за командирами. Немцы периодически стреляли в воздух осветительными ракетами. Когда они поднимались в небо, озаряя все вокруг, солдаты падали на землю. Но все равно гитлеровцы их заметили и открыли огонь. Стало ясно, что вырваться не удастся. Папа зарыл в землю свой паспорт и затвор винтовки. Оставил при себе только военный билет и пистолет. Со своими товарищами он вышел к огромному стогу сена, у которого пристроились несколько сотен красноармейцев.
Где-то в шесть утра с сильным грохотом и пальбой из пулеметов появилась колонна танков. Кто-то крикнул: «Белый платок!», замахали чем-то белым, пулеметы умолкли, открылся люк и немец в черном крикнул: «Рус, выходи!» Отец сунул в копну военный билет и пистолет и пошел к группе, к которой уже подъехали немецкие мотоциклисты. Так он попал в плен.
«Позади колонны раздавались выстрелы — конвоиры убивали обессиленных пленных»
— Ваш отец оказался в концлагере?
- Не сразу. Сначала пленных вывели в поле, где уже находились тысячи красноармейцев, приказали всем сесть. Один из немцев скомандовал: «Евреи и политруки, выходи!» Мой отец еврей. Он спросил у своего товарища лейтенанта Владимира Данчевского, сидевшего рядом: «Что делать?» — «Да сиди». Вышли несколько пленных, на одном были немецкие сапоги — его сразу расстреляли, других увели. Кстати, этот эпизод отец изобразил на одной из картин.
Немцы приказали пленным выстроиться в колонну по восемь. Много дней гнали их, измученных, голодных, от концлагеря до концлагеря по 30 километров в сутки. Кормили только раз в день баландой, в которой плавало немного пшена. Местные женщины выходили на обочину дороги, бросали беднягам куски хлеба, вареный картофель, смотрели, нет ли в колонне людей из их села. Однажды пленные бросились к какой-то женщине, стали вырывать у нее корки хлеба. Немецкий солдат подскочил и начал штыком колоть пленных. Ранение получил и отец. Он зажал рану рукой и пошел дальше.
Их колонну оккупанты гнали в сторону Кременчуга. На обочине лежало много трупов пленных из этапов, прошедших здесь раньше, все они были застрелены разрывными пулями выстрелами в затылок.
Читайте также: Борис Забарко: «Зловещие „машины-душегубки“ были опробованы именно на украинских евреях»
— За что их убили?
— Гитлеровцы убивали обессиливших. Или за любые мелкие проступки. Например, отец вспоминал, как однажды, увидев колонну, в которой он шел, женщины начали раскладывать на дороге куски тыквы. Пленные ускорили шаг, чтобы поскорее добраться до еды. Тем, кто был в последних шеренгах, пришлось чуть ли не бежать, чтобы не отстать. Такой темп оказался не по силам для многих истощенных людей. Поэтому сзади колонны один за другим раздавались выстрелы — конвоиры убивали ослабевших. Обычно, когда такое случалось, другие пленники сразу же снимали с погибших одежду и сапоги, потому что было холодно. Трупы оставались в нижнем белье.
Кроме винтовок у конвоиров были палки, которыми они упорно лупили пленных, выкрикивая: «Шнель, шнель!»
— Пленным разрешали собрать немного еды на полях, встречавшихся по дороге?
— Нет. Но когда колонна проходила мимо колхозных полей, урожай на которых остался несобранным, удержать голодных людей конвоирам иногда не удавалось: пленные рассыпались по краю поля, пытались вырвать капусту, свеклу — и скорее в шеренгу. Потому что охрана, как бешеная, била нарушителей палками по головам, колола штыками.
У отца не было ни шапки, ни пилотки. Когда они остановились в одном из лагерей, какая-то женщина перебросила ему через колючую проволоку корку хлеба. Другой пленник вырвал у него из рук тот кусочек. Женщина показала пустой платок — мол, ничего не осталось. «Дайте платок!» — крикнул отец. Так у него появился необычный головной убор.
— Знаете, какой из лагерей особенно запомнился ему?
— Кременчугский — он произвел на отца самое удручающее впечатление. Колонну привели в этот лагерь, когда смеркалось. Вся территория была покрыта сотнями глубоких ям и насыпей: пленные, чтобы было где спрятаться от ветра, дождя со снегом, вырыли ямы котелками, кружками, консервными банками. Еще по дороге в Кременчугский лагерь отцовская колонна проходила мимо капустного поля. Пленники бросились на грядки, папа успел вырвать капусту, часть съел, немного осталось. Поэтому в лагере он ходил от ямы к яме, кричал: «Кто за капусту пустит в яму ночевать?» «А плащ-палатка есть?» — спрашивали. — «Нет». — «Тогда не надо». И так всю ночь по скользким насыпям ям… Утром дали баланду то ли из сгоревшей крупы, то ли из сажи с грязью. Есть такое было невозможно, и погнали их дальше. За весь переход в 30 километров разрешалась одна передышка на 15 минут. Из-за грязи размытых дорог, усложнявшей ходьбу в сапогах, отец шел босиком, а сапоги держал в руках.
Один из лагерей был обустроен на территории кирпичного завода. Тысячи пленных легли спать на голой земле в ужасной тесноте. Некоторые взобрались спать на сваи навеса для сушки кирпича. Утром пришли гитлеровцы и ударами палок стали поднимать людей. Находившиеся на навесах пытались спрыгнуть вниз, а охранники стреляли по ним. Началась паника, пленные с криками бросились в разные стороны. В этой суматохе отец потерял своего товарища Данчевского Володю. Немцы выстроили пленных, приказали собрать убитых в кучу. Получилась огромная гора трупов.
Читайте также: «Рассказывая, как они с отцом во время войны прятали в лесу евреев, мама всегда прикладывала палец к губам: «Тiльки тихо, дитинко, нiкому не розповiдай»
— Как вашему отцу удалось вырваться на волю?
— У него неожиданно появился шанс на свободу, и папа им воспользовался. Отец уже десять дней был в лагере возле Кировограда. Это огромная площадь, наполненная людьми в шинелях, обнесенная колючей проволокой со сторожевыми башнями. Страшно ему было смотреть на отдельно выделенный отряд для евреев, ходивших как безмолвные призраки. Все они были без сапог, шинели обрезаны. Ноги обмотаны кусками шинелей вместо обуви. Многие в кальсонах без штанов. Получали они баланду после всех. Это варево им наливали в пилотки или просто в ладони. Бывало, когда пленному еврею наливали еду в ладони, кто-то из немцев бил ногой снизу по рукам и заливался смехом. Задачей евреев в лагере было чистить огромные корыта от испражнений пленных. Немцы, развлекаясь, тыкали их лицами в зловонную жижу.
Когда пленных в очередной раз погнали получать баланду, папа остановился у колючей проволоки, на которой висела для сушки лошадиная шкура. На ней еще оставались маленькие кусочки мяса, и он стал их отщипывать. Вдруг увидел, что колючая проволока в одном месте немного приподнята. Это позволяло прорваться под ней на площадь, где находились две небольшие группы пленных, которые имели шанс получить свободу. Немцы тогда еще считали: война почти окончена, и украинцев с оккупированных территорий можно постепенно отпускать по домам, чтобы они работали на пользу Германии.
Читайте также: «Мою маму, спасшую в войну 25 еврейских детей, объявили врагом народа»
Отец видел с одной стороны отряд, где находились евреи, и понимал, что в любой момент может оказаться среди них, а с другой стороны — лаз и шанс на спасение. Он пролез под проволокой и присоединился к группе пленных, которых, как оказалось, отпускали в Винницу.
Затем последовала жесткая проверка немцами и полицаями. Они предупреждали: «Среди вас должны быть только украинцы». Спрашивали: «Фамилия?», требовали: «Прочти «Отче наш». Обнаружили двух евреев, выдававших себя за татар.
Отец представился Ветровым. Услышав русскую фамилию, полицай посмотрел на него и промолчал. Папа получил «Свидетельство об освобождении из плена». Наконец под пение «Разпрягайте, хлопці, коней» с поднятыми в руках «свидетельствами» колонна вышла за ворота.
— Ваш отец пошел в Винницу?
— Да, потому что имел пропуск именно в этот город. Добрался туда совсем истощенный. Перебивался случайными подработками, ночевал в заброшенных домах. Однажды его избили полицейские, но он все же остался на свободе. Папа пережил страшный март 1942 года — винницкий Бабий Яр. Боль души и ненависть к фашистам записывал в свою «захалявную книжечку» — маленький сохранившийся блокнотик.
Впрочем, ему повезло: как-то в сентябре 1942-го, совсем не имея чего есть, отец подошел к пожилой женщине, сидевшей возле дома, попросил кусочек хлеба или картофелину. Эта чуткая женщина пригласила в дом, дала поесть. Вскоре пришли глава семьи с дочерью. Отец рассказал о своих скитаниях. А хозяева — что их сын на фронте. Словом за слово, он узнал, что эта семья, Савчуки Степан Маркович, Надежда Марковна и Лида, давали приют евреям — семье друга их сына Левы Маниса, своим соседям Тульчиным. Отец признался, что и сам еврей. Спросил, нельзя ли ему у них пожить. Те люди сначала испугались, потому что полгода назад уже чувствовали на себе дыхание смерти, когда школьная учительница немецкого языка, узнав Леву, навела на них немцев. Лида еще долго ощущала на лице тяжелую немецкую оплеуху, но только этим и обошлось — Лева, никем незамеченный, выскочил из хаты.
Савчуки знали, что наказание за укрывательство евреев — расстрел всей семьи. Но отказать не смогли. Так Исаак Тартаковский (по документам Иван Ветров) под видом дальнего родственника поселился у них в трехметровой комнатушке, из которой можно было выбраться на чердак. Во время облав отец вылезал на чердак, лестницу, по которой туда забирался, затягивал наверх. Или прятался в сарае за дровами. В апреле 1943 года немцы выселили Савчуков из их дома. Семья вместе с моим отцом перебралась жить на окраину, в так называемый Старый город. После освобождения Винницы в марте 1944 Савчуки вернулись в свой дом, а отец пошел в военкомат. Там его оставили работать, потому что им очень нужен был художник. Впоследствии перевели в киевский военкомат.
До войны отец окончил Киевский институт кинематографии, диплом с отличием защитил у выдающегося режиссера Александра Довженко, работал над фильмами «Большая жизнь» и «Александр Пархоменко». А после войны, демобилизовавшись в 1945-м, поступил в Киевский художественный институт, который тоже закончил с отличием. Сейчас многочисленные произведения отца хранятся почти во всех музеях Украины.
— Ваша мама — та самая Лида Савчук, которая вместе со своими родителями помогла Исааку Тартаковскому во время гитлеровской оккупации Винницы.
— Да. После войны, в 1953-м, Исаак и Лида случайно встретились в Киеве на Главпочтамте. Лида тогда уже окончила Киевский институт народного хозяйства, работала экономистом. Видимо, пересечение их судеб во время войны способствовало возникновению взаимных чувств. Они поженились. Через год родился я, а через четыре года — моя сестра Елена. Мы с ней стали художниками. Мама до сих пор жива, 30 января ей исполнится 97 лет. А в апреле этого года будет 110 лет со дня рождения отца, народного художника Украины Исаака Иосифовича Тартаковского, и 20 лет, как он ушел из жизни.
P.S. За спасение евреев во время Второй мировой войны супруги Савчуки — Степан, Надежда и их дочь Лидия — награждены званием Праведников народов мира, их имена навечно высечены в Яд Вашеме в Израиле.
Читайте также: «Есть теперь куда класть цветы и где молча постоять, уронить слезу»: первый памятник в Бабьем Яру появился через 35 лет после трагедии
Фото предоставлены Анатолием ТАРТАКОВСКИМ
1859Читайте нас в Facebook
