«Снайпер присел и навел прицел прямо на мою машину»: Руслан Сеничкин о том, как вывозил коллег с Киевщины в первые дни войны

— Руслан, чего вам сегодня больше всего не хватает из мирной жизни?

— Покоя. Просто покоя, когда ты можешь планировать свою жизнь. Уже шестой месяц мы живем в тревоге, не можем спрогнозировать свое будущее. Но делаем все возможное, чтобы это будущее у нас было! Я стал ценить моменты, когда нет сирен. Реально страшно все время находиться в опасности, когда ты не знаешь, куда прилетит. Жизнь больше не будет такой, как прежде, мы отныне живем в новой стране, с новыми реалиями.

Что касается собственных эмоций — я сейчас себя часто ставлю на второй план. Особенно, когда начинаю думать о тех, кто лишился своих домов, кто замучен или пленник, кто на временно оккупированных территориях или в горячих боях. Это великие люди, наши герои. И пока тебя не постигла ни одна из этих перечисленных бед, ты живешь. Ты сегодня проснулся, свободно дышишь, жив! Простые, элементарные вещи, на которые раньше совсем не обращал внимания и были обыденностью — отныне ценны. И мы должны радоваться тому, что нас эта беда не постигла.

— Что вы чувствуете после полугода войны?

— Каждый раз по-разному, но я не устал от войны. Конечно, могу сказать: «Вот было время!..» Помечтать о том, что было когда-то, да и только. Я воспринимаю все как данность. Нам, украинцам, нужно научиться с этим событиям жить. Воспринимать реальность, а не вдохновляться какими-то иллюзорными вещами. Я стараюсь максимально успокоиться, жить в новой реальности и по новым правилам.

Читайте также: «Часто вижу в ночных кошмарах, как русские пытают украинцев»: почему Эктор Хименес-Браво вернулся в Украину в начале войны

РЕКЛАМА

— Многие пережили за это время депрессию. У вас она была?

— Волнами депрессия «накрывала» очень сильно, особенно в начале полномасштабного вторжения. У меня не было аппетита, нервы настолько давали о себе знать, что в горло ничего не лезло. В таком состоянии я находился довольно долго, мне даже не помогали лекарства. Ты пьешь успокаивающее литрами, а оно не оказывает никакого эффекта. Столько людей гибнет, эти страшные кадры, наваливающиеся отовсюду, десятки тысяч людей страдают одновременно здесь и сейчас, а ты беспомощен, ничего с этим не можешь поделать. У меня есть знакомые, родственники, оказавшиеся на временно оккупированных территориях, фактически став заложниками рашистов. По определенным причинам мы не можем быть на связи ради их безопасности. Однако именно в эти стрессовые, а порой и экстремальные ситуации, которые я переживал несколько раз, понимал, что возможности человеческого организма безграничны.

Я чувствовал, что война будет, где-то дней за 10 до начала. Мы с Людой Барбир это обсуждали чуть ли не ежедневно. Едем в машине: «Люда, а что мы будем делать? А как ты со своими справишься? А ты чемоданчик собрала?». Я был в состоянии предчувствия.

— Расскажите о своем утре 24 февраля.

— В ту ночь я в очередной раз не поспал, словно знал. И Люсе перед этим сказал: 23 февраля — ключевой момент. Почему? Потому что рашисты считают эту дату сакральной, «святой День защитника отечества»… В недобрых предчувствиях я заснул около трех ночи. Вырубился, потому что уже десятый день нормально не спал, ресурсы организма просто истощались. Через час мне позвонила по телефону Людмила Барбир. Первый ее звонок я пропустил, потом она мне рассказала, что уже начала паниковать, ведь я всегда на связи. У нас тогда должен был быть эфир «Сніданку з 1+1». Просыпаюсь, открываю новости, первая лента: Путин начал вторжение в Украину. Люся звонит во второй раз, говорит: «Алло, война началась». Отвечаю: «Собираюсь, сейчас буду на работе». И уехал на эфир. Так было.

— Было ли чувство страха?

— Конечно! Страх был разным, и профессиональным тоже. Признаюсь, что мне пришлось его обуздать. Это нормальный естественный процесс для любого человека, и в большинстве своем собственный защитный предохранитель.

— Насколько в безопасности были ваши близкие?

— В день полномасштабного вторжения я позвонил по телефону своим родным и сказал: вставайте, началась война. Они были в двух регионах — в Днепре и в Черкассах. Мама, две сестры, племянница — это мои самые родные. Сестра в тот день в прямом смысле слова была на операционном столе. Что страшно: ей нужно было еще несколько дней до полного выздоровления полежать в больнице. Однако она поднялась и после операции сразу поехала за мамой. Вместе они добирались до безопасного места всю ночь, было несколько маршрутов. Я их страховал, контролировал, был все время на связи, пока они не добрались до определенной точки.

— Тогда многие говорили о захвате Киева. У вас были такие предчувствия?

— Я воочию видел орков, когда они шли на Киев. Помню момент 24 февраля, когда уже в столице стреляли и произошли первые взрывы. В тот саркальный для Украины день я помогал некоторым коллегам выехать из Киевской области и из самого Киева — они эвакуировались в разные регионы Украины. В самой столице тоже было опасно. Я ночевал на канале в бункере с другими коллегами.

На следующий день после вторжения, когда нужно было ехать на журналистское задание, я сел в машину и увидел Киев совершенно безлюдным. Да, обычные «граждане» не ходили по улицам, было много диверсантов, все вылезли, как тараканы. Видимо, готовились к этому моменту, приезжали сюда под любым прикрытием, снимали квартиру, ждали команды.

Читайте также: «Сейчас ничего не хочется. Даже готовить и худеть»: судья «МастерШефа» об изменениях в своей жизни

Одну из коллег с собакой я должен был забрать на Виноградаре, но был просто заблокирован диверсантами, они перекрыли выезды, поставили на дорогу КамАЗы. Еду, а они выходят на меня с автоматами, я разворачиваюсь, еду назад, ведь понимаю — может что-то случиться. Думаю, не дай Бог сейчас вот такая дурацкая смерть настигнет. Звоню коллеге, говорю, что не знаю, как доехать, потому что куча диверсантов. А она спрашивает: «Так что, ты меня не заберешь?». Я собрался с мыслями и говорю себе: ну я уже выехал, отступать некуда. Нужно забрать человека, у меня есть задача и я должен его выполнить при любых условиях. Поэтому поехал через Лукьяновку (на тот момент уже туда прилетели снаряды), район Татарки, а там диверсантов еще больше. Ехал мимо них и просто до отказа давил педаль газа, даже колесо погнул. Однако меня ничто не волновало — я должен был забрать человека.

Помню, как на улице Телиги ехал мимо двух снайперов… У меня на авто желто-голубые знаки, флаг, что для них как красная тряпка для быка, а мне уже и сворачивать некуда. Проезжаю и вижу, как один снайпер приседает и смотрит сквозь оптический прицел прямо на мою машину. Я — педаль в пол и на всей скорости! К счастью, удалось забрать коллегу.

— Вспомните самый драматичный момент за эти шесть месяцев.

— Самым страшным моментом для меня была оккупация Ирпеня, Бучи и Гостомеля. Это постоянные переживания и то, что рассказывали коллеги. Из-за этих страшных событий Люда не могла добраться до своего дома, ведь и Бровары были в опасности и заминированы. Ночевала на канале с коллегами. Наш канал был по факту общежитием. Здесь находились и животные с оккупированных территорий, спасенные журналистами, жили и родственники наших коллег. Канал действительно стал нашим вторым домом, где мы ходили по коридорам с полотенцами в душ.

Я очень переживал за коллег, оказавшихся во временной оккупаци, под кадыровцами в том районе. В оккупированном Дымере находились наша выпускающий редактор, другая коллега оказалась в Буче, просидела в подвале более двух недель с ребенком. Ни еды, ни света, ни воды. Это один из страшных моментов, когда ничего не можешь сделать. Единственное, что оставалось, — это ждать встречи и радоваться, когда они смогли выйти по коридорам на территории, подконтрольные Украине. Но потом ты слышишь их истории, узнаешь, что некоторые потеряли знакомых, переживаешь этот мучительный момент вместе с ними.

Среди наших коллег также есть те, кто пошел защищать Украину. Многие сейчас на восточном направлении. Весной некоторые коллеги были в эпицентре событий в Чернигове, не допустили оккупации города, а другие боролись с рашистами в пригороде Киева.

Читайте также: «Снаряд попал в стену нашей спальни»: Вадим Карпяк восстанавливает свой дом в Буче

— Что помогает вам эмоционально держаться все это время?

— Работа. Хотя, если бы ее не было, я занимался бы другим делом в контексте войны. Я считаю, что мы в эфире телеканала делаем важное дело. С первых дней полномасштабного вторжения «Сніданок з 1+1» стал документальным хабом, собиравшим и фиксировавшим преступления россиян. Мы находили героев, создавали материалы об азовцах, волонтерах, рассказывали о людях, живших в оккупации, отдельно уделяли внимание мариупольцам. И сейчас продолжаем это делать. По «Сніданку» можно фактически писать историю вторжения россиян через рассказы наших героев. И, безусловно, как ведущий я через себя пропускаю судьбы людей. Но можно только представить те страшные моменты, которые они пережили, как спасались, как с этими событиями живут дальше… вытягивают своих детей, которые тоже получили огромную травму.

— Известно, что вы до начала войны занимались строительством дачи. Что с ней сейчас?

— Не дачи, а дома. Сейчас ничего, война остановила все. Приостановил этот процесс еще COVID, но вторжение поставило окончательную точку пока. В принципе, когда все началось, я мысленно уже попрощался со всем, и с домом тоже.

— Как считаете, сколько еще будет продолжаться война?

— По ощущениям я склоняюсь к зиме, ее концу. Речь идет об активной фазе. Сейчас идет война на истощение. Следует понять, что мы не можем передвинуть нашу Украину в сторону, стать соседями Португалии или Франции. У нас есть сосед-агрессор россия, с которым мы боремся, а он уничтожает нас и делает это многие столетия. Нам это нужно понять и научиться с этим жить. Построить соответствующие границы, сделать безусловно качественной нашу украинскую армию. Надо приходить в себя, отстраивать, отдохнуть и осмотреться. Наши защитники уже доказали даже американцам, что мы лучшая армия мира. Украинские солдаты такими темпами овладевают западным оружием, что никто не мог подумать, что наши воины на такое способны. Однако мы уже доказали всему миру, за что боремся. И обязательно победим!

— На днях ваша телепара — Руслан Сеничкин и Людмила Барбир — отметила 9 лет совместной работы в кадре «Сніданка». Помните ваш первый общий эфир?

— У нас тогда задачи были — поздороваться, сесть на диванчики и вести программу. Запомнил, что Людмила Барбир тогда очень хорошо читала прогноз погоды. А я ее очень хорошо слушал (смеется. — Авт.). Мы были такие, знаете, «очень странная парочка — Пилипп и Одарочка». С годами мы уже выучили друг друга, создаем настроение зрителю, можем немного и поспорить, и посмеяться. Мы «притирались» примерно три месяца, а потом я понял, что Люся крутая, и сказал: «Люсь, ты прямо на своем месте, вперед». На самом деле «Сніданок» изменил мою жизнь!

— Как именно?

— У меня его не стало (смеется. — Авт .). Но если серьезно, то это первая работа, ставшая самой длинной в моей жизни — уже будет 13-й год. Кстати, я единственный ведущий, который дольше всего ведет на украинском телевидении утреннее шоу. Побил рекорд Юрия Горбунова, у него было суммарно семь лет.

— Давайте визуализируем, каким будет выпуск «Сніданку з 1+1» в день Победы Украины над россией…

— Я бы не делал фанфар и помпезного праздника. Почтил бы и вспомнил всех погибших на этой войне. Спокойно провел бы эфир, констатируя победу. Главное, чтобы перестали погибать наши бойцы, защитницы, сограждане, а мы деоккупировали все захваченные россиянами территории, вернули Крым и Донбасс.

Ранее известный автор-документалист Аким Галимов, работающий сейчас над новой документальной лентой «Рашизм. История болезни», в эксклюзивном интервью «ФАКТАМ» рассказал, как спасал свою семью, простит ли он когда-нибудь россиян и когда закончится война.

Фото предоставлены Русланом Сеничкиным

Читайте нас в Facebook

Сделайте «ФАКТЫ»
избранным источником
в Google News