«Больше всего боялась, что могу уже не увидеть сына»: Людмила Барбир о том, как из-за войны осталась одна в Киеве

«Я забежала в комнату к сыну, сонного его поцеловала и пошла на работу»

— Люда, вы были среди тех, кто верил в войну с Россией?

— Я из той категории людей, которая до конца надеялась, что войны не будет. Однако это были только надежды, внутри я понимала, что нападение — это просто вопрос времени. Ведь мой муж был в АТО с 2014 года, мы постоянно следили за новостями, слушали экспертов и понимали, что события развиваются до полномасштабного нападения. Я действительно собрала тревожные чемоданчики с медикаментами и всем необходимым для нас и сына. И еще один чемодан с документами и ценными вещами, где положила семейные фотографии, рисунки сына, взяла вышиванку, собственноручно вышитую бабушкой, ее платок и запаску. Хотела взять все воспоминания, понимая, что эти вещи не куплю ни за какие деньги.

Война меня не застала в постели, как многих. Я уже собралась ехать на телеканал, внизу ожидал водитель, я завязывала шнурки на пороге и вдруг услышала ужасный взрыв, а потом слова мужа: «Началось!» Я забежала в комнату сына, сонного его поцеловала и ушла.

— Вы проживаете за городом?

— Да, в Киевской области, как раз со стороны Чернигова. Я понимала, что если прорвутся здесь, то будут идти на Киев по трассе мимо нашего дома. Паники не было, но я не знала, как действовать, потому что официальной информации тоже сразу не было. В соцсетях писали о взрывах по всей Украине, я понимала, что сейчас уезжаю на работу на правый берег, а моя семья остается на левом. Я выхожу во двор, а там консьерж в панике бегает, кричит, что началась война, просыпайтесь. Соседи начинают с детьми спускаться в бомбоубежище, кричат, суетятся, паника… А я с тревогой в сердце сажусь в авто и еду на работу. Мы выходим нашей четверкой в прямой эфир: Неля Шовкопляс, Егор Гордеев, Руслан Сеничкин и я. Фактически с этого и начался большой марафон новостей. Было невероятное количество информации отовсюду, но мы пытались разобрать ее по крупицам и анализировать, чтобы не дезинформировать зрителей.

После эфира я позвонила мужу, и мы решили, что нужно ребенка отвезти к бабушке в Карпаты, а самим остаться в Киеве. Муж сразу сообщил, что пойдет в ТРО. Мы сели в машину и поехали к маме. Вместе с нами уехала семья наших друзей с детьми и мамой, которым мы предложили убежище. Там мы только переночевали, мама с тяжелой душой нас отпускала обратно. Однако заявила, что не будет нас отговаривать. Мы уезжали очень рано, и она сказала: «Боже, я плачу, будто на войну вас провожаю!» И эта фраза, которой мы раньше бросались, не вдумываясь в смысл, на автомате, приобрела совершенно другое значение — стала страшной реальностью.

— Вернуться в Киев тогда было просто?

— Нет. Если бы не моя пресс-карта, мы бы наверняка в Киев не попали. Потому что мы уже фактически прорывались под обстрелами по Житомирской трассе. И когда ехали, то безумные очереди и пробки были из города и практически ни одной машины в сторону столицы.

Ехали в то время, когда по трассе должна была двигаться колонна российских БТРов. Нас останавливают украинские военные на блокпосте, спрашивают, понимаем ли мы опасность, что просто можем не доехать до столицы. Мы попросили нас пропустить. Они ответили: только на ваш страх и риск, потому что на следующем блокпосте уже могут быть орки.

Мы продвигались по разбомбленной дороге, видели воронки, сожженные перевернутые автомобили, разбитые здания. При нас на одном из блокпостов задержали ДРГшников. Когда мы уже заехали в Киев, сразу поехали на работу, потому что домой добраться уже не было возможности, все мосты были заминированы. Позже один из знакомых мужа сообщил, что начались обстрелы Гореничей, которые мы проезжали. По факту нам просто повезло. На следующий день муж записался в ТРО, а я осталась на работе.

— Так и жили на канале?

— Да, приходилось ночевать в убежище на парковке телеканала и костюмерной. Там работали, ночевали и ели. Когда тревоги не было, я соблюдала правила двух стен и ночевала в костюмерной. А чтобы было теплее и мягче, стелила под спальник костюм святого Николая, висевший в гардеробной. И там было довольно уютно среди костюмов, туфель. У меня, кстати, до сих пор спальник на «1+1» остался. Позже перебралась к нашему продюсеру, которая живет неподалеку от канала.

«Прощание с папой для Тараса было очень болезненным. Он никак не хотел выпускать его из объятий»

— Помню, первые дни вы все время были в эфире…

— Да, нам даже с Русланом зрители недавно писали, что в атмосфере шока и паники воодушевлял и добавлял сил тот факт, что Киев держится, потому что мы были на экране телевизора, на своих местах. Они признались, что если бы нас не было в эфире, то для них это стало бы сигналом, что столицу нужно покидать. Если вспомнить первые дни вторжения, Киев действительно был другим. Однако, несмотря на отсутствие людей, что изначально пугало, он все равно дышал и был живым.

— А какой страх был самый сильный?

— Больше всего боялась того, что могу больше не увидеть сына.

— Не думали о том, чтобы уехать с ребенком из страны?

— Нет. Подсознательно я верила, что выстоим. Когда отвозила сына на запад Украины, понимала, что прилетает повсюду: и в Ивано-Франковск, Львов, Житомир. Однако мы решили, что там у бабушки все-таки будет ему безопаснее. А еще понимала, что расстаемся с сыном надолго. Я ведь никогда, никуда не отправляла его, даже на каникулы. И для меня это было шоком. Первые дни я вообще никак не могла привыкнуть к тому, что теперь сама…

Меня очень тревожило, как это все повлияет на сына. Поэтому каждый день выходила на видеосвязь. К моменту полномасштабного вторжения ему было всего 9 лет, но он все прекрасно понимал. Потому что до 24 февраля у нас постоянно был включен телевизор, где шли разные передачи, политические ток-шоу и малыш слышал выводы разных экспертов. Мы ему говорили, что возможна великая война, теперь она может быть не только на востоке страны, но и прийти всюду. И как-то спросила, пугает ли его это? На что он ответил: «Знаешь, мама, я стараюсь об этом не думать. Но понимаю, что это возможно.

А в день полномасштабного вторжения, вернувшись с марафона, я увидела, что Тарас тихонько сидел и складывал лего. Когда я ему сказала, что он, наверное, знает о начале войны, он меня исправил: «Мам, ну вообще-то у нас уже 8 лет идет война». Тарас, очень коммуникабельный, веселый и позитивный, в первые месяцы вторжения закрылся. До него было тяжело достучаться, он мало шел на контакт. Сын был как колючий еж, отвечал на вопросы «да», «нет» или «не знаю». И меня это пугало. Позже поняла, что мне просто нужно изменить формат диалога. И начала ему рассказывать простые вещи, как прошел мой день, что было положительным. Да, я рассказывала и о происходящих событиях, однако не нагнетала обстановку, больше переключалась на повседневную жизнь.

Лишь через месяц он пришел в себя и полностью раскрылся. С увлечением по видеосвязи рассказывал обо всем: как помогал бабушке собирать урожай на грядках, сколько собрали огурцов, помидоров, лука, сколько банок закатали. Как варили варенье «вкусное» из малины. Я очень радовалась, что городской ребенок приучается к сельской работе и ему это нравится (улыбается).

В августе муж смог вырваться к нему в день рождения, это стало невероятным сюрпризом для Тараса. Но прощание с папой было очень длинным и болезненным. Тарас никак не хотел отпускать его из объятий. И когда муж сел в машину и тронулся, сын просто побежал за автомобилем и бежал до тех пор, пока машина не исчезла за поворотом. Вспоминаю, и слезы наворачиваются на глаза.

Лишь через долгих семь месяцев я забрала сына в Киев, когда услышала, что многие его друзья-одноклассники, по которым он так соскучился, возвращаются домой.

— Какие традиции из мирной жизни вы оставили в общении с сыном?

— У нас вечером была любимая игра: когда вместе жили, для снятия стресса любили бросаться подушками. Однако, бросая, мы подушке давали название: «Це тобі подушка-лоскотушка», «Це тобі подушка-цьомнатушка», «Це подушка-люблюшка». Мы придумывали определенные положительные названия. И, поскольку сейчас подушками мы не могли покидаться, то по телефону говорили друг другу: «Я тобі шлю подушку-цьоматушку, подушку-щасливушку, подушку-заспокоюшку, подушку-Муську (це про нашу кицьку Мусю)». Он придумывал слова, а я ему в ответ. И мы таким образом обменивались энергией и желали спокойной ночи друг другу.

«Получив сообщение „Мы живы. Все хорошо“, не смогла сдержать эмоций и прямо в эфире расплакалась от радости»

— Помните самый трудный день первых недель войны?

— На самом деле, трудно сказать… Наверное, самый страшный был тот день, когда мы возвращались в Киев в неизвестность. В дороге слышали по радио, что высадился десант, ведутся бои, заняли аэропорт Гостомель. Страшно, когда ты едешь и не знаешь, что тебя ждет буквально за поворотом. Многие украинцы испытали это чувство. Еще вспоминаю трудные дни, когда перестала выходить на связь подруга и коллега — гример с телеканала «1+1», проживавшая в Буче. Я знала, что их обстреливают, бомбят, они сидят в подвалах, без еды и воды. И я уже подумала о худшем. И тут через несколько недель, прямо во время прямого эфира «Сніданку з 1+1» пришло от нее сообщение: «Мы живы. Все хорошо». Я не смогла сдержать эмоций и прямо в эфире расплакалась от радости.

— Был момент отчаяния, когда казалось, что мы сдадимся?

— Как бы это странно ни звучало, у меня такого не было. В моей парадигме вообще не было формулировки, что мы проиграем. То есть я понимала, что ситуация может обостриться, однако мы все равно отобьемся, сколько бы времени и сил на это не понадобилось.

— А в чем вы черпаете энергию?

— В своем сыне и в обычных рутинных вещах. Я переживала внутренне разные фазы, однако понимание того, что мы должны победить — никуда не исчезает. Жизнь продолжается, и нужно, вопреки ожиданиям рашистов, все восстанавливать. Сын дает мне много сил, ту же энергию и стимул для того, чтобы работать и жить дальше. Надо иметь четко распланированный день. Делать то, что ты в состоянии: приобщиться к волонтерской деятельности, как-то помогать. Когда у тебя много дел, нет времени обдумывать свое состояние, сидеть и страдать.

— Случались дни, когда вы просто были не в состоянии выходить в эфир?

— Таких дней не было, я очень ответственно отношусь к работе. Первые месяцы вообще работала без выходных. Какие выходные? Война! Было два или три раза, когда мы не выходили в эфир — это произошло во время большого комендантского часа, который объявляли в Киеве. Сложность была в том, чтобы вся команда смогла находиться на работе. И на день мы могли немного выдохнуть. Однако, как оказалось потом, лучше бы и дальше работали в таком ритме. Когда ты работаешь по факту на истощение, то меньше думаешь о событиях, не пишешь в своей голове негативные сценарии. Следует добавить, что это уже не тот «Сніданок з 1+1», который существовал до полномасштабного вторжения. Признаюсь: было время, когда мы делали все на коленке. Иногда выходили в эфир в футболках, спортивных костюмах. Мы там и плакали, и смеялись. Это просто были 3 часа жизни в прямом эфире вместе с нашими зрителями, которые все время оставались на связи.

— Известно, что вы активно занимаетесь спортом. Удалось ли сейчас вернуться к этой привычке?

— Вот сейчас возобновила пробежки и занимаюсь дома гимнастикой. Признаюсь, что первые 5 месяцев с начала вторжения вообще ни о каком спорте не могла думать. Хотя неоднократно психологи, психотерапевты, разные врачи отмечали, что элементарную гимнастику нужно делать, потому что восстанавливается тонус и энергия в теле. Также физические упражнения снимают стресс. Для кого-то спорт — это что-то из мирной жизни, а для кого-то — как пойти почистить зубы или выпить пилюлю. Ну вот для меня лекарство так же — это встать с кровати и размяться, сделать какое-нибудь упражнение для спины, потому что у меня есть проблемы со спиной. И если я имею свободные полчаса, выбежать на улицу, просто вдоль леса пробежать пару километров. Так я стресс сгоняю.

— Знаете, что сделаете, когда мы победим?

— Мы уже обсуждали с семьей, что когда наступит победа, то соберемся все вместе в Карпатах и устроим большой пикник. Это будет настоящее воссоединение семьи. Начнется другая жизнь, в других условиях. Нам придется привыкнуть, что наши дети будут изучать медицинскую военную помощь и знать, как обращаться со взрывоопасными предметами. Привыкнуть, что мы живем рядом с «больным соседом», садистом. И быть всегда начеку.

Ранее известная актриса Лариса Кадочникова рассказала о том, почему не уехала из страны.

Читайте также: «Я пережила страх и депрессию»: директор конкурса «Мисс Украина» об изменениях в жизни

Фото предоставлены Людмилой Барбир

Читайте нас в Facebook

Сделайте «ФАКТЫ»
избранным источником
в Google News