«Больше всего боялась умереть на глазах у детей»: на Донетчине дочки с папой спасли маму, которой обломок снаряда пробил шею
«Я понимала: если сонная артерия повреждена, то жить мне осталось считанные секунды»
— Наша семья жила в Донецкой области в небольшом городе Северск Бахмутского района, — рассказала «ФАКТАМ» Оксана Корнева. — Я работала фельдшером в Донецком областном центре экстренной медицинской помощи и медицины катастроф. Кстати, это в значительной степени помогло моим родным остановить кровотечение, когда меня ранило. Я часто рассказывала дома о своей работе.
Когда началась большая война, мы первые два месяца не эвакуировались, потому что моя работа ббыла очень нужна именно там, в Донецкой области. Прошел март, апрель. Мой отец тоже оставался дома — в селе Верхнекаменское, которое находится между Северском и Лисичанском Луганской области. Я в том селе родилась и выросла. Папа попросил нас приехать к нему, надеясь, что в Верхнекаменском нам будет безопаснее и чтобы мы помогли посадить картошку. Сказал, что после войны станет материально тяжело, потому и надо насадить картошки.
Мы уехали в Верхнекаменское, помогли отцу. Видели оттуда, что наш Северск в дыму пожаров. Решили, что придется выезжать в другой регион Украины. С мыслями об этом легли спать, планируя с утра двинуться в путь. Но, как говорится, «сталося не так, як гадалося». Ночью (это уже было 6 мая) впервые россияне накрыли огнем артиллерии Верхнекаменское. В четыре часа утра в наш дом попал снаряд. Развалилась стена, вылетело окно. Дочери спали у подоконника, а я — ближе к середине комнаты. Дети страшно испугались, их контузило. Но тогда на это не очень-то обращали внимание, потому что меня сильно ранило. Почувствовала, что у меня пульсирует кровь из шеи — массивное кровотечение. Рассвет еще только начинался. Все было в дыму, висела густая пыль от разрушенных строительных конструкций.
— То есть вы оставались в сознании?
— Да, поначалу сознание я не потеряла. Чтобы остановить кровотечение, сделала себе пальцевое зажимание артерии (умение его выполнять очень важно для медика): завела пальцы в рану справа под челюстью. Почувствовала на указательном пальце пульсацию сонной артерии. Понимала: если она повреждена, то жить мне осталось несколько секунд.
— Где находился ваш муж?
— В соседней комнате — вечером он лег там спать. После «прилета», муж забежал к нам в спальню, бросился выводить оттуда детей. От пережитого одна дочь кричала, а другая — открыла рот и молчала. Муж крикнул им: «Ложитесь на пол!» Я ему говорю: «Толик, я ранена». А сама держу пальцы на сонной артерии. Больше всего боялась умереть на глазах у детей. Анатолий отвел меня в другую комнату, усадил на пол. И тут я упала в обморок.
Мужа с дочками потом рассказали, что сняли с меня залитую кровью одежду, затампонировали рану, обработали ее перекисью водорода, наложили повязку. Я сказала им: «Вы такой экзамен в жизни сдали! Вам жизнь поставила даже на 12, а еще более высокую оценку. Если бы у меня была такая возможность, я бы даже взяла вас в свою медицинскую команду». Понимаете, дети не запаниковали, синхронно работали: младшая Владислава взяла фонарь и держала его, чтобы было видно, как обрабатывать рану. А старшая Анечка помогала отцу.
Когда впоследствии мы говорили об этих событиях, я сказала им, вы молодцы, что наложили много бинта. А они мне в ответ: «Разве не помнишь, как рассказывала, что на массивное кровотечение нужно очень много бинтов. Если их нет — используются простыни или другая ткань, которую можно порвать на бинты. Первым бинтом тампонируем глубоко, плотно, а вторым — забинтовываем „тур за туром“ (твои слова), то есть нахлыстом».
«В Днепре нейрохирург сказал, что только вмешательством Бога можно объяснить такой путь обломка в моей шее»
— Как добрались до больницы?
— Муж с дочками посадили меня в нашу машину (мы называем ее «Жужа») и поехали под обстрелами в больницу в Бахмут. Я всю дорогу повторяла: «Все нормально, все нормально», — успокаивала себя и семью. Когда добрались до клиники, туда как раз привезли тяжело раненых бойцов из-под Попасной. Мне сделали цифровую рентгенографию. Изображение вывели на экран. Муж сфотографировал его и поднялся на четвертый этаж к врачу-травматологу. Докторн сказал: «Это не стекло (мы думали, что меня ранило стеклом из окна), а металлический обломок кассетного боеприпаса. Он прошел по диагонали через всю шею. Влетел в область челюсти с правой стороны, прошел на расстоянии 2 миллиметров (!) от сонной артерии, чудом не задел гортань, щитовидную железу, трахею. Заякорился в третьем шейном позвонке. Размер обломка 11 на 7 миллиметров (примерно как ногтевая пластина)».
Сообщили моему руководству, что я получила ранения. Седьмого мая санитарной авиацией Донецкого областного центра экстренной медицинской помощи и медицины катастроф меня доставили в Днепропетровскую областную больницу имени Мечникова. Там сделали томограмму. Ознакомившись с ней, нейрохирург сказал, что меня спас Бог — только его вмешательством можно объяснить такой путь обломка в моей шее.
Я сказала нейрохирургу, что дома над моей кроватью висела очень старая икона, оставшаяся от дедушки с бабушкой. После Второй мировой войны их переселили на Донбасс из Западной Украины, из тогдашней Дрогобычской области в ходе печально известной операции «Висла» (проводилась в 1948—1952 годах). Тогда сталинский режим отдал Польше часть земель, где жили украинцы, местное население выселили.
Впоследствии я обращалась и к нейрохирургу из Черкасской областной больницы. Он посмотрел снимки компьютерной томограммы и спросил: «Когда у вас день рождения?» — «Двадцать седьмого ноября». — «Нет, 6 мая. Я такого случая, как ваш, еще не видел».
— Вам понадобилась хирургическая операция?
— Да, ее сделали 9 мая в Днепре в больнице имени Мечникова.
— Удалось вытащить обломок?
— Нет, к сожалению. Это практически невозможно. Он заякорился в теле третьего шейного позвонка — непосредственно в кости. Если проводить операцию по его извлечению, то придется на время пережимать сонную артерию. А это приведет к инсульту. Поэтому операция невозможна ни в Украине, ни за границей. Есть надежда, что обломок капсулируется и слишком большого вреда не причинит. Как это было, например, у некоторых ветеранов Второй мировой войны, доживших до глубокой старости. Как будет вести себя «мой» обломок, никто из врачей предсказать не может. Так что каждый год придется проходить обследование.
— Вы его чувствуете?
— Он причиняет мне боль под челюстью и в шейном отделе позвоночника.
— До ранения у вас было предчувствие, что что-то случится?
— Наверное, да — накануне 6 мая было тревожно на душе. И мужа одолевало такое же чувство. К тому же вороны собрались над нашим двором и «включили» свое «кар, кар». Обычно они собираются в стаи поздней осенью, зимой, каркают на морозы. А тут май, а они завели свою песню. Мне это не понравилось.
— Где сейчас живете?
— Мы поселились в Нежине Черниговской области, снимаем там квартиру — потому что в этом городе мужу нашлась работа (он железнодорожник). Дочерей приняли в музыкальную школу. Недавно дети и преподаватели провели благотворительный концерт в поддержку ВСУ. Старшая дочь пишет стихи. Сказала мне: «Мама, я не смогу декламировать — эмоционально мне это будет слишком тяжело». Поэтому стихотворение Ани о войне прочитала дущая концерта прочла. А потом слово взял военный капеллан. Может быть, он готовил другую речь. Но когда Аню представили, сказали, что она вынужденная переселенка из города Северск Бахмутского района Донецкой области, капеллан подошел к ней (доця сидела в первом ряду) и говорит: «Детка, мы недавно вернулись оттуда. Твоего родного города уже нет». Дочке в августе исполнилось 14 лет, она следит за новостями. Но эта фраза ее потрясла. Капеллан добавил: «Мы победим и отстроим его».
Когда я устраивала детей в музыкальную школу в Нежине, директор сказала: «Спасибо за ваш украинский. У нас в Нежине многие говорят суржиком». У нас в Верхнекаменном и соседних Звановке, Переездном, Раздоловке почти все говорят по-украински. Это переселенцы из Западной Украины. В нашем селе люди работящие. Дома были красивые, ухоженные, с цветами во дворах. У всех были большие огороды, почти каждая семья держала скот. У нас греко-католические церкви. Люди приветствуют друг друга: «Слава Иисусу Христу». В Нежине я нашла греко-католическую церковь, зашла. Служба Божья, пение церковного хора меня очень растрогало. Кстати, моя мама пела в церковном хоре, я в детстве посещала занятия в воскресной школе.
Из нашего села почти все уехали в начале большой войны — понимали, что если придут рашисты, устроят расправу над людьми.
— Вашему отцу удалось эвакуироваться?
— Да, он сейчас у брата в Черкассах.
Оксана Корнева дала свидетельство об обстоятельствах своего ранения адвокатам Украинского Хельсинкского союза по правам человека.
— Россия вышла из Совета Европы и заявила, что на нее не распространяется решение Европейского суда по правам человека, — объяснила юрист центра стратегических дел Украинского Хельсинкского союза по правам человека Елена Куваева. — Но все нарушения прав человека, совершенные россией до 15 сентября 2022 года, подпадают под действие Европейской конвенции по правам человека. Поэтому мы имеем право обращаться в ЕСПЧ по поводу преступлений, совершенных российскими военными до этой даты. Решения этого суда имеют большой вес в мире. Обращение к нему открывает шанс на получение компенсации.
Ранее «ФАКТЫ» рассказывали о сверхсложной уникальной операции, которую провели в столичном Институте сердца — военному удалили осколок мины из сердца, которое продолжало биться во время вмешательства.
Фото предоставила Оксана Корнева
4651Читайте нас в Facebook
