«Киева, вероятно, не стало бы»: как на ЧАЭС удалось предотвратить гораздо более мощный взрыв, похожий на взрыв водородной бомбы

«Мы спустились в подвальное помещение станции, где хранились дозиметры, но, к сожалению, элементов питания к ним не оказалось»

— Когда вы подъезжали к Чернобыльской АЭС, был виден пожар?

— Там все дымилось, и это было видно издалека. Мы прибыли на станцию где-то в 3:30 ночи. Следует понимать, что возгорания возникли во многих местах: горела не только кровля энергоблока, но кабели, масла, оборудование. Но самым плохим был не сам пожар, а колоссальной силы взрыв ядерного реактора, который его вызвал. Взрыв частично разрушил эту ядерную установку, из нее вырывалась наружу радиация.

— Некоторые люди, видевшие аварийный реактор в ту ночь, утверждают, что из него вверх шел свет. Это было действительно так?

— Я света не видел. Когда мы прибыли на станцию, уже светало. Может, потому не было заметно свечение. Из реактора валил дым — это точно. А еще мерцали красные вспышки. Это и неудивительно, как потом было установлено, внутри реактора температура достигала нескольких тысяч градусов.

До этой аварии распространялось мнение о том, что реактор фактически напоминает кастрюлю, что с ним ничего плохого произойти не может. А вышло, как вышло.

— Где именно вы разместились, когда приехали на станцию?

— Немного в стороне от аварийного реактора.

— Руководство из той «Волги» вы осуществляли с помощью радиотелефона?

— Нет, с помощью радиостанции. Одна радиостанция была у нас в машине, другая — в помещении командира пожарного расчета ЧАЭС. Когда мы выехали из Киева, по дороге связывались с диспетчером на станции и получали от него свежую информацию.

— У вас были дозиметры, чтобы замерить уровень радиации и средства защиты от нее?

— Тогда, в первую ночь аварии, не было. Мы спустились в подвальное здание станции, где хранились дозиметры, но, к сожалению, элементов питания к ним не оказалось. Поэтому у нас не было возможности измерить радиационный фон. Не нашлось и кого-то из представителей атомной станции, кто мог бы помочь провести измерения. Однако мы нашли йодные таблетки для защиты щитовидной железы и проглотили их.

Затем оказалось, что около аварийного четвертого энергоблока было более 2 000 рентген. По нормативам, находиться там допускалось не больше 3−4 минут. Но если бы мы об этом и знали, то все равно не смогли бы организовать тушение в соответствии с радиационными нормами, потому что тогда, в первые часы после аварии, располагали ограниченным количеством пожарных. К тому же у нас не было средств защиты от радиации. Стояла задача потушить огонь, и наши люди работали столько, сколько нужно было, чтобы это сделать. В результате получили большие дозы облучения.

— Сколько конкретно человек приняло в ту ночь участие в тушении, я так понимаю, нескольких очагов огня на атомной станции?

— Всего 65 человек. Они не дали огню распространиться на соседний, третий, и другие энергоблоки станции. Если бы пожарные этого не сделали, то последствия аварии были бы еще более катастрофическими. Здесь следует сказать, что первым на помощь местным пожарным прибыл личный состав пожарных частей из ближайших городов и поселков — Чернобыля, Полесского, Иванкова. Доложить в Киев о ликвидации пожара мы смогли в 6:35.

— Кто-то отказался идти тушить, понимая, что получат большую дозу облучения?

— Ни одного такого случая не было, потому что бороться с огнем — наша работа. К тому же, на мой взгляд, тогда люди не осознавали, насколько это опасный для здоровья и даже жизни пожар.

— Вы и другие пожарные в ту ночь хотя бы имели возможность поменять зараженную радиацией одежду на чистую?

— Нет, сменной одежды не было.

— В чем вы были одеты?

— На нас были так называемые «боевки» — одежда из специально обработанной ткани, которая не пропускает воду.

— Что конкретно входило в ваши обязанности?

— Как я уже говорил, Василий Мельник был в нашей группе старшим. Он поручил мне координировать действия личного состава, прибывающего на помощь в ту ночь. Тогда как раз приехали около 15−20 офицеров из Киева, из пожарного центра. У них не было ни защитной одежды, ни амуниции, просто в офицерской форме. Поэтому их через проходную ЧАЭС так и не пропустили. Фактически спасли жизнь многим из них.

«Мы должны были залезть на аварийный реактор, чтобы заливать внутрь пенообразователь»

— Какие задачи ставились перед вами после того, как был погашен пожар на станции?

— На следующий день правительственная комиссия поручила с помощью стремянки подняться с пожарным рукавом на реактор, чтобы заливать внутрь пенообразователь. Меня назначили старшим группы, которая должна была это сделать. Сказали, готовьтесь на завтра.

— Почему выбрали именно вас?

— Потому что я мастер спорта по пожарно-прикладному спорту — быстро и ловко по лестнице бегал (улыбается). Входил в состав сборной Украины.

— Сколько человек назначили в эту группу?

— Трех. Я взял двух коллег из Припяти, также занимавшихся пожарно-прикладным спортом. Я знал их лично — по соревнованиям.

— Что вы почувствовали, когда вам поставили такую задачу? Ведь, наверное, понимали: это «путевка» в один конец…

— Мы тогда об этом не думали. Мы же привыкли к тому, что, каким бы опасным пожар ни был, шли его тушить. То же самое с этой задачей: раз нам ее поставили, должны выполнять, несмотря на риск.

— Для этого вам нужна была высокая лестница?

— Конечно, немалая. Высота реактора — 75 метров. А лестница у нас всего 25 метров. Поэтому оставшийся путь мы должны были преодолеть по внешней лестнице, которая была смонтирована на корпусе здания реакторного отделения энергоблока. Если бы нам пришлось попытаться выполнить эту задачу, мы бы сейчас с вами не разговаривали.

— То есть ее отменили?

— Да, отменили. Спасло то, что члены правительственной комиссии вовремя поняли, что такого делать не следует, потому что будет что-то страшное: и мы бы погибли, и еще больше беды наделали бы.

— Где вас разместили после ликвидации пожара? В Припяти?

— Да, в Припяти. Там в местной пожарной части сосредоточили резервную группу — примерно 250 пожарных с 60−70 пожарными машинами.

— Я так понимаю, с местом в той пожарной части было трудно. Где вы спали?

— Бывало, что и на стульчике. На ночь размещались кто где, в том числе в машинах — где нашел местечко, там и спишь. Нам еще повезло, что погода была теплая, не мерзли.

— Руководство приказало вам не звонить родственникам и друзьям, чтобы скрыть информацию о масштабах аварии?

— Нет. Но мы и не пытались никуда звонить (телефонные линии с Припятью тогда были отключены. — Авт.). Мы находились в Припяти с 26 по 29 апреля включительно.

— Куда вас оттуда вывели?

— В город Чернобыль, который находится в 20 километрах от атомной станции. А потом мы уехали в Иванков. В местной пожарной части хорошенько попарились в бане, а затем наконец переоделись в чистую одежду — спортивную форму, которую нам привезли из Киева. Это была форма нашей спортивной команды.

Оттуда я сразу же поехал к родителям помочь по хозяйству — картошку посадить. Я тогда не думал о дозах радиации, что работа на ЧАЭС может серьезно повлиять на мое здоровье, поэтому уехал к родителям. Вдруг звонок: возвращайтесь в Киев, вас кладут в больницу. Сначала это была Октябрьская (сейчас Александровская) больница, а затем госпиталь МВД. Как раз начали поступать сведения о том, что отправленные самолетом на лечение в Москву пожарные умерли. Тогда и пришло по-настоящему понимание, что мы работали в очень опасном месте.

— Сколько вам было лет?

— Тридцать шесть.

— Какую дозу облучения вы получили?

— 186 рентген.

— После этого вы продолжили служить в пожарной охране?

- Да, продолжил до 1996 года, — столько, сколько и полагалось для выхода на пенсию. В целом мой стаж в пожарной охране — 39 лет.

Читайте также: Чтобы быть чернобыльским инвалидом, у меня здоровья не хватит, — ликвидатор аварии развивает в Зоне отчуждения туризм

«В реакторе находилась разогретая до 3,5 тысячи градусов расплавленная масса»

— Задам еще один вопрос: многие писали о том, что в первые дни после Чернобыльской аварии пришлось откачивать воду из-под разрушенного реактора. Этим тоже занимались пожарные?

— Это было после того, как нас отправили из Припяти.

- Пожарные участвовали в выполнении этой очень важной задачи, — вступает в разговор участник тушения пожара на ЧАЭС ночью 26 апреля 1986 года, глава ОО ветеранов Гражданской обороны Киевской области Анатолий Бондаренко. — Вышло так, что, когда взорвался реактор, охлаждающая вода, которая через него проходила, хлынула в подреакторное пространство (там размещается так называемый бассейн-барботер). В реакторе находилась разогретая до 3,5 тысячи градусов расплавленная масса. Если бы она прорвалась в подреакторный простой, то произошел бы катастрофический по мощности взрыв, похожий на взрыв водородной бомбы. Если бы это случилось, то все на большом расстоянии от атомной станции было бы уничтожено. Страшно даже подумать о том, что было бы с другими тремя энергоблоками ЧАЭС.

— На каком расстоянии все было бы разрушено?

— То, что это было бы не 30 километров, как в Зоне отчуждения, а гораздо больше, это точно. Киева, наверное, не стало бы. Я считаю, что именно поэтому тогдашний лидер СССР Михаил Горбачев выступил с обращением по поводу аварии на ЧАЭС уже после того, как откачали воду из-под бассейна-барботера.

Откачивали ее пожарные из Киева (5 человек), Киевской области (тоже пятеро), один из Житомира и 25 военных из Гражданской обороны из Киева (они дислоцировались на Соломенке): Зборовский, Дьяченко, Бовт, Нагаевский, Войцеховский, Гец… Они начали выполнять эту задачу, если не ошибаюсь, 6 мая. Справились примерно за 72 часа. Работа была организована по правилам радиационной безопасности: сначала дозиметристы на бронетранспортере подъехали к месту проведения работ, чтобы провести радиационную разведку. А после этого уже установили насосную пожарную станцию (она называется ПМ 100 — то есть выкачивает 100 литров в секунду). Проложили рукавные линии, соединяли их с металлическими трубами и откачивали воду на расстояние 2,5 километра от реактора. Насосные станции привезли со всей Киевской области. Когда одна выходила из строя, подключали другую. Когда воду откачали, работники ЧАЭС Баранов, Ананенко, Беспалов открыли задвижки для окончательного слива воды из бассейна-барботера. Затем за работу взялись шахтеры: прорыли тоннель под бассейном-барботером и сделали под ним бетонную подушку, чтобы не произошло просадки реактора. Если объяснять максимально доступным языком, то это было так.

— Люди, участвовавшие в откачке воды из-под бассейна-барботера, выжили?

— Тогда выжили. Но все получили острую лучевую болезнь, долго лечились. На сегодняшний день жив только один из них — Войцеховский.

Следует также сказать, что 22 мая 1986 года на ЧАЭС снова вспыхнул пожар — горели кабели в кабельных тоннелях. Это также был очень опасный пожар. Чтобы его погасить, привлекли 236 человек. Работу организовали по правилам радиационной безопасности: группами по трое пожарных, каждый из которых находился в опасной зоне небольшой промежуток времени — от 3 до 5 минут. Группа брала пожарные рукава и тянула их в течение определенного времени, а затем бежала назад. Ее заменяла следующая группа, выполняя свою часть задания. Эта уникальная пожарная операция под руководством генерал-майора Владимира Максимчука продолжалась около 6−7 часов.

— Относительно выставки одного экспоната в Национальном музее «Чернобыль». Кто именно ночью 26 апреля 1986 года сделал запись в диспетчерском журнале о пожаре на ЧАЭС?

— Это историческое сообщение записала наша диспетчер Валентина Карпенко. Кстати, ее переговоры с диспетчером с ЧАЭС Галузой, передавшим это сообщение, записаны еще и на магнитную ленту. Эта лента также сохранилась. Эти и многие другие раритеты сохранены благодаря пожарным, которые и создали музей «Чернобыль». Его открыли в 1992 году. В 1996-м он получил статус национального.

Читайте также: «В ночь аварии я голыми руками снимала форму с пожарных, доставленных с ЧАЭС. Теперь у меня нет отпечатков пальцев»

На фото в заголовке: В четвертом реакторе ЧАЭС произошел колоссальной силы так называемый тепловой взрыв, частично разрушивший эту ядерную установку (Фото из открытых источников)

1828

Читайте нас в Facebook