Рада щербицкая: «после чернобыля горбачев сказал владимиру васильевичу: «если не проведешь первомайскую демонстрацию, то можешь распрощаться с партией»
Своими воспоминаниями о наиболее спорных моментах из политической биографии мужа с «ФАКТАМИ» поделилась Рада Гавриловна Щербицкая, долгие годы отказывавшаяся общаться с журналистами. К разговору время от времени подключалась и дочь Владимира Щербицкого — Ольга.
«Представители Днепропетровского землячества приезжают на кладбище и привозят любимых Володиных голубей, чтобы выпустить их в небо»
- Рада Гавриловна, как вам живется после смерти Владимира Васильевича? Вас навещает кто-то из тогдашней политической элиты?
- Ну как мне живется? (С тяжелым вздохом. ) Во-первых, я уже давно на пенсии. В своей любимой киевской 57-й школе я проработала обыкновенным учителем русского языка и литературы (а не директором школы, как ходили в то время слухи) очень много лет. Именно с моими бывшими коллегами я и поддерживаю тесную связь. Недавно было 30-летие одного из моих выпусков. И они — молодцы такие — собрались со всего света, потому что их разнесло по всему миру, приезжали из Америки и Австралии даже!
Что касается друзей Владимира Васильевича, то о них говорить не приходится. В политических кругах, наверное, друзей быть не может. Представители тогдашней элиты, как вы их назвали, почти все живут тут неподалеку, я часто вижу их в Мариинском парке, мы очень мило раскланиваемся. И все, не более того. А те, кто были действительно друзьями, уже ушли из этой жизни — профессора Шевалев, Терновой… Дружили мы и с семьей академика Патона. По сей день близки с одним из помощников Щербицкого — Виталием Врублевским. Я очень благодарна ему за книгу о Владимире Васильевиче, потому что он написал и издал ее в то время, когда был пик неприятия Щербицкого в обществе. Многие главы в книге Виталий Врублевский написал с моих слов: как мы жили с Володей в молодые годы, как познакомились и так далее.
- Мне показалось — я исхожу от прочитанного в книге Врублевского, — что у Щербицкого была какая-то обида на Михаила Горбачева. Так ли это?
- Горбачев показал, чего он стоит на самом деле. Вначале Владимир Васильевич приветствовал перестройку. Еще задолго до нее он чувствовал, что нужно что-то менять в обществе, только не знал как. Горбачев же предложил кардинальные изменения, и Щербицкий с энтузиазмом их воспринял. Горбачев это знал и демонстрировал свое хорошее отношение к Владимиру Васильевичу. Но потом стало понятно, что Горбачев только много говорил и играл на публику, а результата — никакого. Щербицкий, наверное, одним из первых заметил это. Но поскольку в то время возраст Владимира Васильевича уже был приличный, то он сам просил Михаила Сергеевича об отставке. Тот ему все время отказывал. «Ну подожди до осени», — говорил он. И, действительно, на осеннем пленуме в 1989 году Щербицкого освободили от занимаемой должности. На этом они расстались и больше не виделись.
- Доводилось слышать, что Михаил Горбачев вел себя очень фамильярно со Щербицким и даже позволял себе «тыкать» ему. Как Владимир Васильевич на такое реагировал?
- Внешне он, конечно, спокойно реагировал. Но сам Владимир Васильевич был предельно вежливым и корректным человеком и с подчиненными, и с простыми людьми.
- Я знаю, что в день рождения Щербицкого, 17 февраля, возле его могилы собираются все, кому был дорог Владимир Васильевич. Скажите, с годами количество этих людей уменьшается?
- Многих соратников Щербицкого уже нет в живых, некоторые еще работают, поэтому, наверное, не могут уйти с работы. Кто-то уже настолько старенький, что просто не в состоянии прийти. Всех приходящих на могилу я не могу назвать друзьями Щербицкого, но это люди, работавшие под его началом и запомнившие его как человека незаурядного. Щербицкий, что бы он ни делал, всегда повторял: «Что скажут люди?» Он этой фразой руководствовался на всех постах, какие занимал. Владимир Васильевич действительно пекся о народе, как бы ни была избита эта фраза.
- Скажите, а современные лидеры Соцпартии и Компартии как-то принимают участие в вашей судьбе?
- У меня вот на полке стоят две книги стихов Александра Мороза с его дарственной надписью. С лидерами Коммунистической партии я связи не поддерживаю скорее потому, что я вообще отошла от всех дел. Нас очень поддерживает Днепропетровское землячество. Они регулярно звонят, помогают, поздравляют со всеми праздниками. Приезжают на кладбище и привозят любимых Володиных голубей, чтобы выпустить их в небо. И, что удивительно, голуби делают несколько кругов, а затем возвращаются в Днепропетровск, к себе домой.
- Кстати, откуда у Владимира Васильевича появилось это увлечение голубями?
- Это у него с самого детства. В Верхнеднепровске было очень много мальчишек-голубятников. Вот и Володя, что называется, гонял по крышам голубей. А потом это увлечение переросло в настоящую любовь к птицам. Они его успокаивали. Он урывал минуты, чтобы обязательно зайти в свою голубятню. Всех голубей он знал наперечет: тот захромал, тот отказывается от питья, тот приболел… А голуби любили его, садились к нему на плечи, на голову.
- Соратники Щербицкого отмечали его скромность в быту, я бы даже сказала, своеобразный аскетизм. Откуда у него эта черта?
- Наверное, это была особенность характера. Он был из простой рабочей семьи, их было три брата. Все трое — красавцы писаные. Володя был самый старший. Семья жила в маленьком городке Верхнеднепровске. Отец Владимира Васильевича всю жизнь проработал механиком на электростанции, да и то, это громко сказано — просто такой электродвижок, который подавал электроэнергию городку. Володя еще со школьных лет был комсомольским активистом. В Днепропетровском химико-технологическом институте его избрали секретарем комсомольской организации. А в 1941 году он уже был членом КПСС.
Я бы не сказала, что Володю можно назвать аскетом — он был разным. На работе — собранным и очень требовательным. Но требовательным по существу, поэтому люди отдавали должное этой его черте. А дома он как бы расковывался.
Здесь в разговор вступает дочь Щербицкого — Ольга Владимировна.
- А вас с братом, Ольга Владимировна, отец баловал?
- Баловать — не баловал, но очень любил. В чем-то у нас мама была даже строже, чем папа.
- А за что вас родители могли наказать?
- А нас не наказывали. (Смеется. ) Самым страшным наказанием были слова, сказанные мамой строгим голосом: «Выйди из комнаты!» Мне тогда казалось, что лучше бы меня побили, поставили в угол или лишили порции мороженого. Всегда было жутко, когда мама говорила эту фразу. Но никогда нас с братом Валерием никто и пальцем не тронул.
- Ольга Владимировна, вы ведь долгое время прожили в Болгарии, выйдя замуж за болгарского журналиста…
- Я уже прочно утвердилась в Киеве, да и нужно, чтобы рядом с мамочкой постоянно кто-то был.
В разговор опять вступает Рада Гавриловна.
- Между прочим, эта квартира — Олечкина. Когда Владимира Васильевича не стало, то нам, естественно, пришлось освободить квартиру на Шелковичной. Поэтому я переехала к дочери.
- Рада Гавриловна, а почему вы говорите «естественно»? Если бы у дочери не было квартиры, то вы оказались бы на улице?
- Это совершенно нормальная практика. Первый секретарь имел хорошую квартиру, машину и госдачу. Семью тоже обслуживала прикрепленная машина. А когда человек уходил с высокого поста, это все нужно было вернуть государству. Так было заведено в те годы. Если бы у Олечки на то время не было своей квартиры, то, думаю, нам бы все-таки предоставили какое-то жилье…
В 1990-м мне было очень тяжело, я до сих пор не могу смириться со смертью Владимира Васильевича. Да и, как вы знаете, через год после смерти мужа умер наш сын Валерий. Честно признаюсь, и пенсия первоначальная у меня была очень маленькая.
- Я знаю, что вам выхлопотала прибавку Валентина Шевченко. Может быть, это нетактично, но скажите, какая у вас сейчас пенсия?
- Ну, сейчас я уже получаю неплохую пенсию — 1254 гривни. А вот первая моя пенсия была
69 гривен. Действительно, очень активная Валентина Шевченко выхлопотала мне «повышенную» — 240 гривен.
«После Чернобыля Владимир Васильевич был сломлен душевно, он просто не хотел больше жить»
- Владимир Васильевич умер за день до своего дня рождения, 16 февраля. Скажите, вы верите в какие-то мистические совпадения?
- Нет, не верю. Я атеист до мозга костей. Меня поразило то, что он ушел из жизни так стремительно. Даже появились по этому поводу слухи, что он чуть ли не покончил жизнь самоубийством. Это полнейшая ерунда. Он настолько любил семью, что просто не мог сознательно нас оставить.
Правда то, что Владимир Васильевич был сломлен душевно, особенно после Чернобыля. Совершенно справедливо заметил Виталий Врублевский, что Щербицкий просто не хотел больше жить. Те идеалы, которым он служил, рухнули в один момент. И, конечно же, это было разрушительно для его личности. К тому же у него начала очень болеть нога. А ведь он всегда был, даже в старости, очень статным и красивым. Болезнь же его угнетала. А тут еще и слухи поползли нехорошие.
- А как после отставки заполнял свой день Владимир Васильевич, ведь такие деятельные люди сложно мирятся с вынужденным бездействием?
- Он очень тяжело переживал. Я часто заходила к нему в кабинет, а он сидел, весь обложенный бумагами. У него была масса записных книжек. Вначале он часто звонил своему преемнику Ивашко, предлагая помощь, но потом стал делать это все реже и реже.
- По-видимому, Ивашко отказывался от помощи?
- Я точно не знаю, но, вероятно, да. С другой стороны, Владимир Васильевич прекрасно понимал, что в стране начинается совершенно другая жизнь. Наверное, Ивашко хотелось проявить себя, но мы все увидели, чем это закончилось — он уехал в Москву.
«Я до сих пор говорю: покажите мне мои счета в швейцарских банках — я поеду и получу деньги»
- Рада Гавриловна, вы упомянули, что Чернобыльская катастрофа в немалой степени подорвала здоровье Щербицкого. Все знают, что его дети и внуки были на той памятной первомайской демонстрации. А почему Щербицкий не вывез их?
- Тогда многие не осознавали, что произошло. Когда в конце 70-х еще только задумывалось строительство ЧАЭС, Владимир Васильевич спорил в Москве с академиком Александровым (глава Академии наук СССР. — Авт. ), доказывая ему, что атомная станция не должна располагаться так близко от столицы Украины. Александров же утверждал, что это абсолютно безопасно, что мы, мол, давно отстали от жизни, — во Франции, например, такие станции спокойно строят рядом с крупными городами. Александров даже говорил, что готов собственных внуков положить рядом с реактором, настолько, дескать, он безопасен. Поэтому винить Щербицкого в том, что произошло, по меньшей мере, смешно.
- После Чернобыльской катастрофы Щербицкий разговаривал с Александровым?
- Разговор был не только с Александровым, приезжала целая комиссия из Москвы во главе с Николаем Рыжковым (председателем Совета министров СССР. — Авт). Александров даже не мог ответить, сколько в реакторе осталось ядерного топлива. Все были в страшной растерянности. А Щербицкий так переживал, что, казалось, будто его накрыло каким-то черным крылом. Первомайскую же демонстрацию, за которую до сих пор винят Владимира Васильевича, отменить по тем временам было совершенно невозможно. По традиции демонстрация начиналась ровно в 10. 00. Все ждут, а Владимира Васильевича все нет. Вдруг подъезжает машина, он выходит чернее тучи… Позже стало известно, что накануне он говорил с Горбачевым. И тот ему сказал: «Если не проведешь демонстрацию, то можешь распрощаться с партией».
Тогда говорили, что если бы Щербицкий набрался смелости и своим волевым решением отменил демонстрацию, то он бы стал национальным героем. Да никто в те годы не мог этого сделать! Тем более убежденный коммунист!!! Это уже потом было легко перед телекамерами сжигать свои партбилеты. Кстати, первомайская демонстрация в 1986 году длилась всего час, хотя обычно они проходили гораздо дольше. Действительно, вся наша семья на ней присутствовала. Более того, и на демонстрации 9 Мая мы были тоже. Владимир Васильевич говорил, что нельзя допустить паники. Ведь мало кто об этом знает, но тогда стоял вопрос об эвакуации всего Киева.
- После отставки ходили слухи, что Щербицкий вывез семью то ли в Швейцарию, то ли в Австралию, где у него банковские счета…
- Это сейчас Президенту легко выступать с речами по телевизору. Тогда подобное было не принято, возможности официально опровергать какие бы то ни было слухи не было. Помните, говорили даже, что Щербицкий вывез вагоны бриллиантов за границу? Это же смешно…
- Как вы думаете, кому было выгодно распускать такие слухи, тем более что человек был уже не при власти?
- Я старалась не вникать в это, да и Владимир Васильевич всячески ограждал меня от любого негатива. Когда он находил в газетах карикатуры на себя, в душе он, конечно же, переживал, но виду не подавал. Я до сих пор говорю: покажите мне мои счета в швейцарских банках — я поеду и получу деньги. Вот такая человеческая природа… Нам многие говорили, что мы с Володей очень красивая пара, наверное, в душе завидовали всю жизнь, а после его отставки всю злость выплеснули наружу.
«Родители Брежнева и Щербицкого какое-то время жили на одной улице»
- Насколько Владимир Васильевич посвящал вас в партийные дела, или рабочая тема дома считалась табу?
- Это была закрытая тема, и я не была поверенной в его делах, как, например, Раиса Максимовна Горбачева в делах ее мужа. Когда вечером Владимир Васильевич приходил домой, я просто чувствовала по его настроению, что у него, скажем, неприятности. Он старался приходить всегда к девяти вечера, к программе «Время». Тогда у нас жила дочь Оля, и наша внучка Радуся (названная в честь бабушки. — Авт. ) всегда бежала к деду. Он, не снимая пальто, присаживался, чтобы снять туфли, а она прыг к нему на колени и ищет в карманах то ли мандаринку, то ли конфетку, то ли яблочко… Словом, дома он был очень домашним. Если он находил нужным что-то мне сказать по работе, то говорил. Иногда, правда, у него непроизвольно вырывалось недовольство чем-то. Иногда он сам спрашивал у меня совета. Но я никогда не лезла с расспросами.
- Не секрет, что Леонид Брежнев очень хорошо относился к Владимиру Васильевичу и даже приглашал его в Москву на работу. Вы не знаете, почему он отказался?
- Щербицкий очень любил Украину и, думаю, не мог ее оставить. Брежнев, действительно, предлагал ему неоднократно переезд в Москву и работу в должности председателя Совета министров СССР. Владимир Васильевич все время отказывался. У них действительно были очень теплые доверительные отношения, наверное, потому, что они оба с Днепропетровщины. Более того, родители Брежнева и Щербицкого какое-то время жили на одной улице. Так вот, Щербицкий все время открещивался от предложений переехать в Москву, повторяя «не трогайте меня, я хочу здесь работать».
- Ну, понятно, что с Брежневым у Щербицкого были хорошие отношения, а какие у вас сложились отношения с Викторией Петровной Брежневой?
- Общалась с ней постольку-поскольку, только когда приезжали в Москву. На пленумы, в основном, приезжали. Мы с мужем, конечно же, были у Брежневых дома. Были у Леонида Ильича на 60-летии. Виктория Петровна была очень мудрой женщиной, но дружеских отношений у нас все же не было.
- О Раисе Максимовне Горбачевой я даже спрашивать у вас не буду…
- (Смеется. ) И правильно сделаете. Я к ее действиям и вмешательству в политику всегда относилась негативно.
- У Владимира Васильевича были, кроме Врублевского, еще два многолетних помощника — Кирюшин и Продан. Они поддерживают с вами отношения?
- Врублевский сейчас лежит с обширным инфарктом в реанимации. Ему я очень благодарна за участие в судьбе моей семьи после смерти Владимира Васильевича. Кирюшина я никогда не видела после смерти мужа. А вот поведение Продана для меня самой непонятно. Вот и на кладбище его никогда нет, когда мы собираемся на могиле. Владимир Васильевич очень помог ему в жизни, забрав из Днепропетровска на работу в Киев. Но это его личное дело. Правда, изредка он звонит. Однажды даже помог мне устроиться в больницу, когда там не было мест, а я заболела.
«Вообще-то я по паспорту Ариадна, а меня как-то еще со школы стали называть Радой»
- Рада Гавриловна, известно, что со Щербицким вы познакомились в Тбилиси. Но как вы оказались там?
- Я была студенткой Тбилисского госуниверситета. Моего папу перевели на работу в Тбилиси из Ростова-на-Дону в 1936 году. Мой отец был там главным инженером на заводе. Тогда Тбилиси еще называли Тифлисом. Потом началась Великая Отечественная война. Рядом с нашим домом был госпиталь. Там умер лейтенант Саноев, друг Щербицкого. Когда его хоронили, то процессия проходила мимо нашего дома. Наш балкон был на первом этаже, и мы вышли посмотреть. Естественно, было много военных. И так получилось, что меня заметили, заметила и я. Володя был высокий, красивый, статный, с портупеей через плечо. Тогда еще носили гимнастерки, которые ему очень шли, высокие сапоги. Потом уже в кителе Володя мне меньше нравился. (Смеется. ) Так мы друг друга, что называется, заметили, потом нас познакомил воен-
врач Яша Рубанов, служивший в той же танковой бригаде, что и Володя.
- Как у вас произошло знакомство с будущей свекровью? Говорят, Татьяна Ивановна Щербицкая была очень строгой…
- Она не была строгой, наша любимая бабушка Таня. После появления внуков ее все в семье стали называть так. Вплоть до того, что и Володя стал свою маму звать «бабушка Таня». Она была очень деятельной женщиной. Так вот, мы с Володей расписались
13 октября 1945 года в 13. 00. В этот день у Володи как раз была увольнительная. Вскоре ему дали отпуск, и он поехал в Верхнеднепровск к родителям, но не сказал, что он уже женат, а просто показал мою фотографию. Бабушка Таня посмотрела и говорит: «А это что за краля?» После окончания войны мы уже вдвоем приехали к родителям мужа, они хорошо меня приняли. К тому же я тогда уже была немножко беременна. (Смеется. ) А Володя сразу же поехал устраиваться на работу в Днепродзержинск, потом и я туда переехала. Жили, как все, тяжело. Было очень холодно, особенно после теплого Тбилиси. Купили мы с Володей какой-то столик, торжественно внесли его в нашу комнатушку. Выделили нам на заводе одну железную кровать. Как мы на ней помещались, одному Богу известно. А сынок наш, Валерик, спал в корыте, которое мы ставили на столик, и накрывали его одеялами. Я росла у своей мамы одна, не было опыта общения с маленькими детьми, поэтому я даже боялась на руки брать Валеру.
- Рада Гавриловна, а почему вы не верующая?
- Когда сейчас все стали верить в Бога, демонстративно ходить в церковь, ставить свечи, то мне трудно поверить в то, что это искренне. Мы с Володей были убежденными атеистами, ну, так нас воспитал комсомол, партия. Как-то я лежала в Феофании (а там как раз построили небольшую часовенку), думаю, дай зайду. Вспомнила, как бабушка еще меня учила складывать пальцы и креститься. Рука просто как бы потянулась к свечкам, поставила, а сама думаю: «Володе бы это не понравилось!» Хотя помню, как в детстве батюшка во время причастия говорил: «Причащается раба Божия Ариадна». Ведь вообще-то я по паспорту Ариадна, а меня как-то еще со школы стали называть Радой.
- Известно, что Владимир Васильевич был заядлым курильщиком. Вы как-то боролись с этой его привычкой?
- Это больная тема. Я не боролась, так как это было бесполезно. Редко можно увидеть фотографию (кроме официальных), где Владимир Васильевич был бы без сигареты. Одну потушит, вторую зажжет. Просто кошмар какой-то! Вот и Олечка все время курит. (Говорит Рада Гавриловна, обращаясь к дочери. — Авт. )
- Умел Владимир Васильевич отдыхать?
- Нет. При всей своей организованности отдыхать он не умел. Даже когда мы бывали на даче, я говорила ему: «Володя, давай пройдемся вокруг озера». «Ну чего ходить бесцельно?» — отвечал он. Очень редко сидел с удочкой. Вся его жизнь была в работе. Еще Владимир Васильевич прекрасно стрелял, хотя охоту не любил. А на охоту ездить приходилось, когда желали поохотиться «московские бояре». Знаю такой случай. «Московские гости» стояли на номерах. Вдруг выскочила козочка, а стрелять была очередь Володи. Он потом рассказывал: мол, смотрю в ее глаза и не могу выстрелить. Махнул рукой, чтобы она убежала. После этого очень возмущался Подгорный: как это можно было отпустить животное? Щербицкий, правда, любил поохотиться на уток, а вот на кабанов — терпеть не мог. Это ведь надо было подолгу сидеть на вышке и ждать, когда кабаны придут есть рассыпанные для них кукурузные качаны. А ведь курить-то на вышке нельзя, даже одеколоном нельзя было пользоваться, а то кабаны учуют. Ждать хряка было для Володи мучением.
- Наблюдая сегодняшнюю жизнь, вы, наверное, рады, что все трое ваших внуков не пошли в политику?
- Очень рада. Политика — это крест на жизни человека, ты уже не принадлежишь себе. Это ужасно. Например, Владимиру Васильевичу полагалось два отпуска — зимний и летний. Зимний он никогда не использовал. А летом мы ездили в Крым. Перед отпуском торжественно ставили кассету с маршем «Прощание славянки», который ему очень нравился. Володя в юности играл на трубе, любил этот инструмент. Но потом к нему практически не прикасался, хотя у нас до сих пор на антресолях лежит его труба. Так вот, как-то перед отъездом в Крым он ее взял и попробовал что-то сыграть. А ничего и не получилось! Он со смехом говорит: «Ну вот, нужно было целоваться чаще, разрабатывать губы, тогда бы смог сыграть».
Мы пляжимся, купаемся, загораем. Володя в доме сидит на телефоне и узнает, сколько посеяно, убрано и т. д. Рано утром приходил помощник и клал под камушек рядом с Володей (он спал у самого берега моря) последнюю сводку. И опять начинались разговоры о работе. Мы набирали с собой в отпуск кучу книг, а прочесть их Щербицкому было невозможно из-за работы, хотя он очень любил художественную литературу.
Еще был интересный момент. У родителей Щербицкого была большая картина с изображением Кобзаря, но, когда пришли немцы, ее свернули и закопали. У свекрови в хате стояли немцы, а с другой стороны дома собирались подпольщики. У отца Щербицкого, Василия Григорьевича, хоть он и не был коммунистом, дома была подпольная ячейка. Он разрешил, чтобы они собирались в его доме. А его мать, та самая бабушка Таня, стояла ночью на стреме.
- Большой фурор произвела поездка Щербицкого в США в 1985 году и его встреча с Рональдом Рейганом. Скажите, а вы сопровождали его в этой поездке?
- Нет. Тогда не принято было брать жен на официальные мероприятия. Этому явлению потом положила начало Раиса Максимовна.
- А вы хоть раз в жизни были с мужем в зарубежных поездках?
- Только в Москву ездила иногда. А за границу — никогда.
- Но даже на официальные встречи в Кремле требовался определенный «дресс-код». Скажите, у вас был свой, как сейчас говорят, стилист?
- Наверное, у меня было развито чувство стиля, поэтому мне никто особо ничего не советовал. Хотя платья к официальным приемам мне шили в Доме моделей. Правда, еще на Новый год я себе разрешала пошить новое платье, потому что это был особенный семейный праздник. Даже, будучи взрослыми, дети никуда не хотели уходить из дому, потому что у нас было очень весело. Было много розыгрышей, переодеваний, тот же Константин Продан как-то был у нас в роли Снегурочки. Профессор Шевалев однажды пришел с бочонком вина.
Уже потом я все свои платья отдала обратно в Дом моделей, и какова их дальнейшая судьба, не знаю. Одно платье было особенно красивым, с ручной вышивкой, с жемчугом. Честно говоря, у меня после смерти Володи было такое подавленное настроение, что мне все равно было, куда потом денутся эти платья. Может быть, они устроили из них какую-то экспозицию, говорили, что будет музей моды. Но я точно не знаю. Ведь для меня эти платья были горьким напоминанием, что Владимира Васильевича больше нет, поэтому я с ними рассталась без сожаления.
2000Читайте нас в Facebook
