Когда после операции на сердце врачи запретили котэ махарадзе пить вино, он воскликнул: «это несправедливо! Ведь после трех-четырех стаканчиков начинается самое интересное»
Восемь фактов из жизни Котэ Махарадзе У Махарадзе случился инсульт после того, как во время матча между сборными Грузии и России на стадионе отключили свет
1. Котэ Махарадзе не стало 19 декабря 2002 года. Он так и не смог оправиться после инсульта, который перенес двумя месяцами ранее — 12 октября, когда во время отборочного матча к чемпионату Европы на тбилисском стадионе «Локомотив» отключили свет. Саму игру Котэ Иванович смотрел дома по телевизору, потом к нему в гости пришли несколько журналистов. Махарадзе очень эмоционально выражал свое возмущение по поводу отключения электроэнергии и прекращения матча между сборными Грузии и России. А через некоторое время после ухода журналистов Махарадзе стало плохо…
2. Он провел более двух с половиной тысяч телерепортажей по 20 видам спорта. Первым был репортаж с матча российских и американских баскетболистов в 1957 году. Вот как сам Махарадзе писал об этом в своей книге «Репортаж без микрофона»: «В Тбилиси тогда приехали американские баскетболисты, и встал вопрос, кому комментировать предстоящую игру. Блистательный Эроси Манджгаладзе, пионер грузинского спортивного репортажа, отказался, так как принципиально комментировал только футбольные матчи. Он и предложил посадить к микрофону меня: Котэ, мол, — актер, язык хорошо подвешен, любит спорт, да и сам когда-то баскетболом занимался. Я долго упирался, хорошо помня слова, сказанные однажды Вадимом Синявским о баскетболе: «Не знаю, как при таком темпе можно комментировать эту игру». Но все же меня, как говорится, уломали. Дебют сочли удачным, а через неделю в матче тбилисских динамовцев с «Зенитом» состоялось мое крещение как футбольного комментатора».
3. Махарадзе никогда не критиковал спортсменов. Это было не в его правилах. «Я позволял себе и шутить, — говорил он, — и поддевать немножко ребят. Но не в обиду. Не существует спортсмена, о котором я сказал плохое слово. Обо мне как-то в «Известиях» написал Гомельский. Обычный отчет: вчера состоялся очередной тур баскетбольного чемпионата, эти выиграли у этих, те — у этих и так далее. И дальше: «Не могу не отметить великолепный комментарий из Тбилиси… » Потом мы с Сашей подружились, и я его как-то спросил: «Почему вы так написали?» «У вас, — сказал он, — была одна замечательная фраза». А дело было так. Мяч был у Белова, и он отдал его Едешко. Ужасный был пас, Едешко вообще метнулся в другую сторону, короче, мяч улетел неизвестно куда. И я сказал так: «… линии пересечения паса Белова и взлета Едешко разминулись». А зачем ругать двух выдающихся баскетболистов, если они случайно ошиблись? Бывало, что я и хулиганил. В 1978 году во время репортажа из Аргентины я назначал свидания Софико. Мы с ней придумали разные коды. Что-то обозначало час, что-то — место. Скажем, 13-е — это было число, и, когда шла 32-я минута, я не говорил, что идет 32-я минута. Я говорил: 13 минут остается до конца первого тайма. А потом кто-то написал в газете: «И что он пристал к этой 13-й минуте?»
Своей жене Котэ дарил животных, которых потом отдавали в зоопарк
4. Со своей второй женой — известной грузинской актрисой Софико Чиаурели — он прожил 30 счастливых лет. У Котэ от первого брака было трое детей. У Софико — двое сыновей. За красавицей Софико он, кстати, ухаживал чуть ли не десять лет. Вот как об истории их любви рассказывает сама Софико: «Я долго не сдавалась. Он посылал мне цветы, какие-то подарки. Гранатовые кусты. А я не могла понять, что на самом деле происходит. Мы были знакомы как актеры. И я никогда в жизни не думала что-либо менять. У меня была семья, дети. Но потом вот… Мы сыграли любовную пару в «Уриэле Акоста». Тогда я и погибла. Сценический роман перерос в жизнь. Но, конечно, не так сразу, и не все было усыпано розами. Как-то Котэ сказал: «Я не муж Софико, я ее любовник». И это правда. Мне часто говорят: «Можно позавидовать вашим отношениям». И я неизменно отвечаю: «Да, можно!» Муж меня баловал подарками. Дарил… животных — осликов, ежей, павлинов. Все подарки мы потом передавали в Тбилисский зоопарк. Там есть отдельный вольер, на нем табличка, что все эти животные принадлежат Софико и Котэ.
Но самый неожиданный подарок Котэ сделал, когда на мой юбилей вывел на сцену павлина. И, представьте себе, именно в этот момент павлин раскрыл крылья и полетел! По-моему, счастливее меня тогда не было женщины!»
5. «Для эмоционального воздействия гораздо важнее иногда не кричать, а наоборот, говорить тихо, — утверждал Махарадзе. — И я редко кричал. Хотя закричал что было мочи, когда, например, Дараселия гол в финале Кубка кубков забил. Вспоминаю, что происходило в Тбилиси, когда «Динамо» выиграло Кубок кубков. Такого радостного дня у грузин, наверное, не было со времен царицы Тамары. Мы почувствовали вдруг, что сильнее всех. Мы почувствовали вдруг, что вправду свободны. Вы знаете, спорт дает это чувство. Ведь футбол для грузин был единственным способом что-то доказать. Золота в Грузии никогда не было. Не было алюминия, бриллиантов, нефти, газа этого воняющего не было. Вино было хорошее, это да. Футбол стал возможностью снова напомнить, что мы живы, что мы не только колония. Да и в грузинском футболе есть несправедливости и более глобального свойства. Кажется, нигде не было в футболе такого количества нелепых трагедий, как в грузинском. Первым ушел Автандил Гогоберидзе. Левый полусредний первой олимпийской сборной СССР. Ярчайшая фигура, ему под сорок было, но еще играл. Попал в аварию около Мцхеты. Семнадцать лет еще жил, потеряв речь. Потом Шота Яманидзе, капитан олимпийской сборной, капитан тбилисского «Динамо». Он, когда в Москве или Ленинграде был, всегда спрашивал: «Ты когда пойдешь в театр, меня не возьмешь?» И он попал в автомобильную катастрофу… Виталий Дараселия играл хавбека. Тоже автокатастрофа. Дальше — Кипиани… »
«Как-то, комментируя очередной поединок, я забыл фамилию своего лучшего друга — капитана команды»
6. «Из футболистов я по-настоящему дружил с Яманидзе, капитаном тбилисского «Динамо», — рассказывал Махарадзе на прямой линии в «ФАКТАХ». — Хотя между нами и большая разница в возрасте, но я был другом его отца, тоже футболиста. Как-то веду репортаж на грузинском языке и говорю: «Вот с левого крыла атакуют динамовцы Тбилиси, мяч — у капитана динамовцев Тбилиси… » А фамилии в голове нет, причем фамилии не какой-нибудь, а ближайшего друга! Снова начинаю: «Это знаменитый рейд капитана, так он делал еще в таком-то матче, в таком-то году… » Боже мой! Все помню. Все! Как в Пушкина стрелял Дантес, могу сказать. Все помню, а фамилию капитана не помню. В это время на поле он уже и гол забил. Я говорю: «Это с великолепной подачи капитана тбилисского «Динамо». А потом, спустя минут десять, по ходу какого-то эпизода, просто выдал: «Мяч передает Яманидзе».
7. Еще в одну курьезную ситуацию Махарадзе попал на Олимпийских играх 1972 года. «Получилось так, что в самый разгар Олимпиады Николаю Озерову пришлось улетать в Канаду, — пишет в своей книге Махарадзе, — где в это время начиналась серия игр советских хоккеистов с североамериканскими профессионалами. И вот на следующее утро, после того как Коля улетел, бригада наших комментаторов собирается, как обычно, на летучку. У всех хорошее настроение, у меня тоже. Начинают распределять виды спорта: «Еремина — туда, Спарре — сюда, Семенов — туда, ну а Махарадзе (пауза) — на бокс».
Не скажу, что я был полным профаном в этом виде спорта, знал многих грузинских боксеров, с удовольствием смотрел их бои. Но комментировать бой самому? Это же наглость! А как скажешь, что малосведущ в нем? Сразу ведь спросят: «Чего же вы тогда летали на игры, если не готовы?» Пошел я на бокс. А в то время один знаменитый боксер очень хотел попасть в комментаторы. И, соответственно, наша кабинка постоянно была в фокусе его внимания. Казалось бы, чего лучше — выход найден. Но инструкция, полученная мною на планерке, гласила: ни к коем случае не подпускать этого боксера к микрофону. И вот представьте положение: я выпроваживаю специалиста, поскольку Москва просит один голос, смотрю в его удаляющуюся спину и думаю: «Боже мой, что я делаю?»
Начинаю репортаж. Волнуюсь так, что в голове какая-то каша. Представляю соперников: «В левом углу Кескинен, в правом — Нкуа Моту из Конго». Оба в белых трусах, финн в синей майке, африканец — в красной. Соображаю, что на черно-белых экранах их майки будут выглядеть одинаково темными. Тогда говорю, что у одного из соперников 352-й номер, а у другого — 172-й. Чтобы внести полную ясность, уточняю, что у финна одна белая полоска на боксерках, а у Нкуа две. Но и на этом не успокаиваюсь: следующую минуту посвящаю рассказу о носках спортсменов. И только после этого до меня доходит, что есть значительно более заметное различие между спортсменами: один из них — негр…
Дальше — больше. Во время одного из боев операторы начинают показывать какого-то сидящего на трибуне импозантного немолодого и абсолютно незнакомого мне человека. Камера наезжает на него раз, второй. Я игнорирую это и изо всех сил акцентирую внимание на перипетиях боя. Но когда его показывают в десятый раз, мое игнорирование становится, мягко говоря, идиотским. К счастью, кабинки у нас были открытыми, высовываю голову в сторону своих зарубежных коллег и от одного из них слышу: «О, Шмеллинг!» Слава Богу! Я тут же вываливаю на зрителя все, что мне известно об этом знаменитом немецком боксере и о его легендарном противостоянии с великим американцем Джо Луисом. Потом в зале появляется следующий гость — Эмиль Затопек. Наконец-то пришел праздник и на мою улицу — чеха я знаю довольно хорошо, как-то даже брал у него интервью. Но едва успел открыть рот, как из наушников доносится негромкий, но довольно твердый совет Москвы: «О Затопеке ни слова!» Выдающийся бегун был из тех, кого не порадовала «братская помощь» Советского Союза Чехословакии в августе 1968 года… »
8. После сложной операции на сердце английские врачи запретили ему пить вино: «Только виски или в крайнем случае русскую водку. Но не столько, сколько пьете вы. Хватит и трех-четырех стаканчиков». «Это несправедливо! — восклицал Котэ Махарадзе. — Ведь после трех-четырех стаканчиков и начинается самое интересное».
Минус после застолья был один: во сне Котэ сильно храпел. В 1981 году, после завоевания тбилисским «Динамо» Кубка кубков, он своим храпом в двухместном номере гостиницы в Дюссельдорфе мешал Виктору Понедельнику писать отчет в Москву. В конце концов Витя не выдержал и в сердцах бросил: «Нет, это невозможно! Котэ, сделай что-нибудь!» Махарадзе пришлось целую ночь бродить по улицам чужого города…
346Читайте нас в Facebook
