Андрей антонов, сын выдающегося авиаконструктора: «в 74 года отец снова сел в кабину планера и взялся за старое -- около часа парил в небе, все искал восходящие потоки»
Андрею Олеговичу 39 лет. Он самый младший из четверых детей Антонова. По профессии -- историк искусства, работает в крупном киевском издательстве. На встречу явился минута в минуту. Говорит негромко и сдержанно-неторопливо, как бы продумывая каждую фразу. За этим просматривается интеллигентность отца.
«Только раз в жизни отец шлепнул меня -- когда я «подправил» написанную им картину»
-- Стало быть, по стопам Олега Константиновича никто из детей не пошел?
-- Выходит, да, -- задумчиво говорит Андрей Антонов. -- У Туполевых отец и сын были конструкторами. Один из братьев Микоянов стал тоже конструктором, другой -- известным летчиком, генералом…
А у нас… Понимаете, наш отец, очень мягкий по натуре человек (во всяком случае, по отношению к детям), никогда не давил, не агитировал. Не могу сказать, что он не влиял на нас. Отец с детства старался вложить в нас побольше знаний, чтобы мы сами могли выбирать. Старший сын Ролан от первого папиного брака, родившийся в 1936 году, закончил три курса МАИ. И вдруг увлекся историей искусства, технического дизайна. Перешел в МГУ, работал потом в НИИ технической эстетики. Был очень образованным, интересным человеком. Обладал энциклопедическими знаниями. И хоть был женат, детей Бог не дал. Вроде ничем серьезно не болел, а рано умер -- в 54 года. День, говорят, на работе был тяжелый. Вечером лег спать и не проснулся.
Для меня это была очень тяжелая утрата. Как и утрата отца. Несмотря на приличную разницу в возрасте и то, что мамы у нас разные, с Роланом меня роднила сильная духовная связь.
Немножко ближе к авиации оказалась старшая сестра Аня, она родилась в 1947 году от папиного второго брака. Сейчас Анна Олеговна преподает высшую математику студентам Национального авиационного университета (бывшего КИИГА). Кстати, в этом же институте работала и моя мама, Эльвира Павловна.
Анина же мама -- Елизавета Аветовна Шахатуни, по рассказам коллег, была одним из сильнейших инженеров папиного ОКБ, руководила отделом прочности -- это одно из ведущих конструкторских подразделений, самых тяжелых. Его задачей было рассчитывать запас прочности деталей самолета, которые должны быть крепкими и в то же время не иметь лишнего веса.
-- Говорят, за требовательность и властный характер коллеги за глаза иногда называли ее Шахиней.
-- Не знаю. Елизавета Аветовна -- тоже очень интересная личность. В прошлом году ей исполнилось 90 лет.
Мы же с сестрой Леной (она старше меня на два года, живет в Москве) родились от третьего папиного брака. Лена окончила МАИ, а затем -- архитектурный институт. Работает ландшафтным дизайнером.
Жизнь отца, как видите, была непростой. Но, слава Богу, все его близкие понимали это. И сумели сохранить нормальные отношения с ним и между собой.
Папа еще успел порадоваться внучке -- Аниной Веточке. Всего у Антонова сейчас трое внуков -- дочь Лены Иляна и мой пятилетний Виталик.
Отец всю жизнь мечтал иметь собственный дом, окруженный садом. И лишь к 50 годам, после успеха его первого большого пассажирского лайнера Ан-10 в Союзе и за рубежом, ему выделили большой, 30 соток, участок недалеко от ОКБ, в Святошино. Там был построен небольшой двухэтажный особнячок, вырос прекрасный сад.
-- Это правда, что комната сына, якобы страдающего бронхами, а таким больным очень полезны воздушные прогулки, была оборудована как салон самолета, чтобы и на земле создавать психологический эффект полета?
-- Нет, это легенда. Дом у нас обычный. По сравнению с нынешними «хатынками» выглядит, наверное, весьма скромно. Кстати, получение этого участка было единственным случаем в жизни папы, когда он переступил через свою скромность.
-- Тогда позвольте проверить еще одну легенду. Свою первую (и, увы, последнюю) звезду Героя Олег Константинович получил в 1966 году за самолет-гигант Ан-22 и прочие заслуги. Но потом были другие интересные машины, тот же богатырь Ан-124 «Руслан». Выдающиеся коллеги Антонова имели как минимум две звездочки. И вот, когда на фирму, согласно разнарядке партийных органов (а тогда, в эпоху дефицитов, даже награды лимитировались) пришло сообщение, что нужен один кандидат на звание Героя и коллеги ОК единодушно решили, что он достоин наконец звания дважды Героя, генеральный конструктор решительно отказался от высокой награды в пользу то ли одного из своих замов -- тоже достойного, талантливого человека, то ли рабочего -- токаря с золотыми руками…
-- Вы знаете, я тоже слышал подобную версию. Сам отец таких вещей никогда не рассказывал. Но знаю, что толковых сотрудников очень ценил. Он никогда не нес в дом какие-то свои проблемы. Помню его всегда в хорошем расположении духа, доброжелательным.
Один-единственный раз я видел его огорченным. Это случилось по моей милости. Папа увлекался живописью, сам писал картины. И вот, мне было лет десять, его отвлекло от мольберта с почти законченной работой какое-то срочное дело. А тут кисти, краски! И я добавил несколько своих штрихов. Краска на картине была свежая, смешалась с моей мазней. И тут вернулся папа. Увидел -- и шлепнул меня, расстроился.
«Наш дед излечился от дизентерии… зелеными яблоками, а папа от туберкулеза -- свежим воздухом»
-- Потом отец все исправил, -- продолжает Андрей Олегович. -- И нас с Леной учил рисовать. Сам блестяще чертил. Мог даже без линейки выполнить если не чертеж, то очень точный эскиз.
-- Откуда такая разносторонность? Непролетарское происхождение, за которое чуть не пострадал в 1937-м?
-- Возможно. А в тридцать седьмом избежать репрессий ему помог авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев, у которого отец потом вырос до первого заместителя. Кстати, благодаря авторитету Яковлева отец смог реализовать проект Ан-2, от которого многие спецы шарахались.
А умение чертить и рисовать передалось папе от его отца-архитектора. Построенные по проектам деда Константина мосты и здания до сих пор функционируют в российских городах от Москвы до Волги.
Сам же отец начал увлекаться живописью еще в бытность студентом Ленинградского политехнического института. Потом, вспоминал он, очень много ценных советов ему дал в 20-е годы знаменитый летчик того времени Константин Арцеулов -- внук великого Айвазовского и тоже художник.
С Арцеуловым они познакомились в Крыму, в Коктебеле, во время слетов планеристов. Там же началось знакомство с известным летчиком-испытателем Сергеем Анохиным и будущим конструктором ракет Сергеем Королевым. Уже при мне Анохин бывал у нас дома. Один глаз у него был стеклянный. Когда-то во время испытаний обломок развалившегося в воздухе самолета сделал его инвалидом. Но Анохин после упорных тренировок выработал способность видеть все, что нужно летчику, один глазом и успешно продолжил летную работу.
-- Ваш отец тоже любил летать, считай, всю жизнь…
-- Да, он не упускал ни малейшей такой возможности. И меня нередко брал на аэродром. А последний раз, если мне не изменяет память, он летал в 1980 году в Каунасе. Там был серийный завод, который раньше выпускал планеры конструкции Антонова. Папа взял меня и брата с собой. Там мы летали и на планерах, и на спортивных самолетах. С летчиками, конечно. Меня, кстати, тогда поразил Ан-2. Я впервые наблюдал вблизи его взлет. Спортивный аэродром -- обычное выкошенное ровное поле. И вот этот старичок завелся, покряхтел мотором, не спеша покатился по траве и вдруг поднялся и ушел ввысь. Удивительно неприхотливая и удобная в хозяйстве машина.
Потом меня завезли на спортивном самолете в пилотажную зону, и минут пятнадцать крутили фигуры высшего пилотажа, от которых я был в восторге.
А вот отец уселся в кабину планера. С инструктором, конечно. Папе было тогда уже 74 года. И взялся за старое -- провисел в воздухе не меньше часа, улавливая восходящие воздушные потоки. Он любил парить, любоваться землей…
-- И как он все успевал при его занятости?
-- Я сам удивляюсь. Дома, когда мы, дети, просили о чем-то, никогда не говорил, что занят. И объяснял, и помогал, и заниматься спортом успевал, и сад у него всегда в идеальном порядке был. Кстати, во время работы в саду, на свежем воздухе, к папе пришло немало конструкторских находок, как он говорил «между яблонями и кустами черноплодной рябины, между орешником и облепихой». Он просто умел правильно распределять время, любил порядок во всем.
-- В конце жизни Олег Константинович выглядел моложе своих 78 лет. И сообщение о его смерти для многих было совершенной неожиданностью. Все считали, что такой человек должен жить дольше!
-- Да уж. Папа был убежденным сторонником здорового образа жизни. Возможно, потому что у него самого здоровье не было железным. В 1921 году 15-летним пацаном в своем родном Саратове пережил голод, охвативший Поволжье. Рассказывал, что резали на куски и варили кожаные сапоги. Ели также кору деревьев. Но как только Ленин объявил НЭП, на следующий же день в магазинах появились хлеб и другие продукты.
Потом впроголодь жили в Новосибирске в годы войны. Да работали сутками, выпуская истребители для фронта. Напряжение физическое и моральное было предельное, вспоминал отец. А в сорок шестом, когда жизнь, казалось бы, стала поспокойнее, он однажды в Москве закашлялся и увидел на платке кровь. Медики сказали, что это открытая форма туберкулеза, чуть ли не последняя стадия, надо удалять одно легкое, если хочешь протянуть еще с годик. От операции отец отказался. Медики назначили ему курс терапии. Но от лекарств ему стало только хуже.
Возмущенный таким лечением, папа уехал в подмосковный санаторий. Стояла зима. И он до изнеможения бегал на лыжах. Никаких лекарств не принимал. Постепенно его самочувствие улучшилось. А потом медики и вовсе перестали узнавать снимки папиных легких: очагов болезни там становилось все меньше! Папа считал, что его излечил свежий воздух.
Долгие годы он чувствовал себя прекрасно. И работал плодотворно -- после Ан-2 создал с коллегами множество новых самолетов и модификаций. Пока в конце семидесятых ему не сделали операцию на брюшной полости -- новообразование незлокачественное, полипы какие-то. И зачем он соглашался? Операция и ее последствия выбили отца из привычного жизненного ритма. Он начал сдавать. Мы видели, что многие вещи даются ему тяжелее, чем раньше. Но об уходе на пенсию разговоров я не помню. Бездеятельность его скорее доконала бы.
И вдруг где-то после полудня 4 апреля 1984 года меня срочно вызвали в деканат. Я думал о чем угодно, но не предполагал…
Оказывается, папа днем, как всегда, приехал домой на обед, и ему вдруг стало очень плохо. «Скорая» констатировала инсульт. Очевидно, сказались нервные перегрузки.
На похоронах мне и маме пожал руки, выражая соболезнование, Щербицкий. Раньше мы с ним не были знакомы. И Николай Михайлович Амосов обнимал нас с Леной. Я не думал, что такой сильный человек может плакать. Папа дружил с ним. Амосовы бывали у нас в гостях, мы -- у них, помню их квартиру. Николай Михайлович запомнился мне порывистым, резким в движениях, производил впечатление железного человека. А в тот день у него по щекам текли слезы.
Не верится, что скоро 20 лет, как нет отца. Как будто все было вчера. И мама никак не привыкнет. Мы, дети, разлетелись. И только по выходным навещаем ее.
2772Читайте нас в Facebook
