«школа, где учился леня, была потрясена: стихи киевского десятиклассника напечатал твардовский в «новом мире»!
«Ветер треплет листья, холоду -- амнистия. Холод вышел из тюрьмы, и в июне мерзнем мы», -- шутил 13-летний Леня Киселев. Он любил пошутить, и никогда не надувал щеки с важностью маленького старичка--вундеркинда. Просто писал стихи. А когда в 22 года его не стало, известнейшие литераторы с болью сказали: «Какого поэта мы потеряли!» Дружбой с этим юношей дорожили люди, годившиеся ему в отцы, академики и доктора наук. Под некрологом «Памяти друга» в «Литературной газете» стояли подписи Бориса Олийныка, Ивана Драча, Юрия Щербака, Ивана Дзюбы… Уже посмертно вышли три книги Леонида Киселева. Но многие его стихи, проза еще не опубликованы (почему так случилось -- об этом речь впереди). Двухтомник поэта сейчас готовит к печати известный киевский журналист Сергей Киселев. Рукописи, блокноты и дневники его брата хранились в письменном столе с 60-х годов. С той поры, когда в доме было полным-полно гостей, и, случалось, хозяин Владимир Киселев говорил им: «Ну-ка, послушайте, что мой пацан написал!»
«В комиссионке на Крещатике отец с братом купили граненый синий штоф»
-- Леня был самым младшим в кругу шестидесятников, собиравшихся у нашего отца, в то время уже известного писателя, -- рассказывает Сергей Киселев. -- Часто за столом сиживали и Дзюба, и Драч, и Вика Некрасов, и Толя Шевченко, и Гелий Снегирев, которого друзья звали Гаврилой… Застолье не обходилось без штофа водки. Граненый синий штоф и шесть «небьющихся» рюмок из толстого стекла (из них четыре до сих пор целы) отец с Леней купили за бесценок в комиссионном магазинчике на Крещатике. Потом они подсчитали, что за два года через эти рюмки «проехали» три автомобиля «Волга»! Очень уж много гостей приходило в дом, останавливались и друзья проездом из Москвы. Это была одна большая дружная компания. И недруг у всех тогда был общий -- советская власть, русификация страны… Мне кажется, одна из причин, почему Леня за полтора года до смерти начал писать на украинском языке, -- это стремление подставить свое плечо под ношу, которую несли диссиденты--шестидесятники. Потом их пути разошлись, кто-то испытал горькое разочарование, кто-то с кем-то сейчас даже не здоровается. Леня не мог об этом знать. Но он был поэт. А у поэтов, говорят, зоркое сердце.
«Расковали Прометея,
Дали хлеба и вина.
К Прометею возвратилась
Старая жена. --
Я жила у винодела,
С гончаром жила,
Ну а в том, что так случилось,
Не моя вина.
Не кори меня.
Дни разматывались нитью.
Слушал сказки стариков
О царях и о героях,
О делах богов.
Он узнал, что бог Юпитер
Людям дал огонь.
И жилось ему на свете
Хорошо, легко.
Только печень пошаливала… »
(Написано в 17 лет)
«На школьной футбольной площадке Леня был вратарем»
-- Конечно же, многое из происходившего в те годы было мне непонятно в силу возраста, -- говорит Сергей Киселев. -- И брат меня просвещал. Это он рассказал, что означают советские танки в Чехословакии (а спустя годы я нашел в его дневнике мальчишески максималистскую запись: «Хотел бы стать чешским партизаном»). Леня объяснял мне и многие, чисто житейские вещи, включая анекдоты.
-- Анекдоты?!
-- Да, он знал их множество, и теперь я рассказываю своим друзьям «анекдоты от брата»… Однажды, оказавшись в компании Лениных приятелей, я услышал такой анекдот. Человек заходит в мастерскую, где на витрине лежат часы. «Вы часы ремонтируете?» -- «Нет». -- «А что делаете?» -- «Обрезание». -- «Почему же на витрине часы?» -- «А что же вы хотите, чтобы мы поставили на витрине?» Леня предупредил, что если что-то будет мне непонятно, он объяснит потом. Разумеется, я не понял в анекдоте ключевое слово, и, когда все разошлись, брат растолковал мне, что оно означает…
-- Бывает, что старшие братья «воспитывают» младших не только словесно.
-- У Лени была тяжелая рука, и, когда требовалось, он воспитывал меня однозначно. Но долго обижаться на него я не мог: брат сразу же приглашал поиграть в карты. Как-то он за один час(!) научил меня, шестиклассника, играть в преферанс. У Лени было замечательное умение обучать… На школьной футбольной площадке он всегда был вратарем. А я, подражая ему, тоже становился в ворота…
-- Когда первая подборка стихов Леонида Киселева вышла в «Новом мире» в 1963 году, в Москве разразился литературный скандал. Академик Благой возмущался стихотворением «Цари»: как смел автор, ученик 10 класса киевской школы N37, критиковать царя Петра I! И куда смотрят его учителя… В школе, где Леня учился, скандала не было?
-- Нет. Но школа была потрясена: десятиклассника напечатал Твардовский!..
-- А сейчас здесь помнят о своем выпускнике?
-- Лет двадцать тому назад «Лiтературна Україна» призывала к тому, чтобы школе присвоили имя Лени, повесили мемориальную доску. Потом все затихло… А в нашей семье как-то не принято было просить, «пробивать». Вот и стихи Лени при жизни мало печатались. Публикации в журналах «Новый мир», «Радуга», «Ранок», «Україна», «Вiтчизна» -- лишь маленькая часть того, что могло бы увидеть свет, займись этим наш отец. Но он этого не делал.
-- Потому что «быть знаменитым некрасиво»?
-- Даже не потому. Просто казалось, что всегда успеется, что впереди -- вечность…
«… Я постою у края бездны.
И вдруг пойму, сломясь в тоске,
Что все на свете -- только песня
На украинском языке».
(из стихотворения, написанного в 17 лет)
«В то время от лейкемии сгорали моментально»
-- Сергей, как обнаружилось, что брат смертельно болен?
-- После II курса (Леня учился на романо-германском факультете Киевского университета) он поехал в колхоз. Вернувшись в Киев, заболел -- будто бы ангиной. Сходил с ребятами на пляж. Стало совсем плохо. Сделали анализ крови, и он моментально показал, что это не ангина, а острый лейкоз. Рак крови.
-- Говорили, что Виктор Некрасов передавал для него лекарства из Парижа…
-- Драгоценные ампулы с лекарством передавались Лене по цепочке -- из Франции (через Некрасова), из Польши (через Юрия Щербака, у которого жена -- полька) -- в Киев. Был случай, рассказывала мне мама, когда пилот польской авиакомпании взял лекарства в Париже, а командир экипажа спросил его: «Что это?» «Спасение для больного мальчика -- поэта из Киева», -- сказал летчик. И командир дал добро, в нарушение инструкций… Передачи организовывала жена тогдашнего польского консула пани Тереза. На похоронах Лени был венок от нее, с надписью: «Прости, что я не смогла стать твоим ангелом-хранителем». В то время болезнь брата была неизлечимой. Сейчас таких больных уже научились спасать. А тогда от лейкемии сгорали моментально. И то, что Леня прожил почти два года -- это было чудо!.. Спустя 20 лет я тайно возил польского дипломата на места захоронений его соотечественников в Быковне -- мне довелось первым в Союзе рассказать правду об этой трагедии в «Литературной газете». Можно сказать, судьба предоставлила шанс таким образом отдать долг польскому консульству, спасавшему моего брата.
-- «Маленький эскиз. Набросок смерти -- пасмурное утро в сентябре». Это из стихов, написанных за полтора года до смерти. Он… знал?
-- Как ни пытались от него скрыть, он выяснил это достаточно быстро. Отец просил врачей, чтобы они убирали ампулы: «Леня же знает английский и прочтет, от чего это лекарство!» Он прочел. И жил, понимая что обречен. Писал стихи…
-- У него была девушка?
-- Да. Сейчас Майя Брусиловская живет в другой стране, и фамилия у нее другая. Майя была достаточно известный киевский культуролог, неординарно мыслящая женщина, очень многое давшая Лене. И она единственная… отказалась написать воспоминания о нем. Это грустно. И странно. Ведь люди, чьи воспоминания войдут в новую книгу, не обходят молчанием ее имя. Те же Вадим Скуратовский, Людмила Лемешева, Мирон Петровский, Лесь Герасимчук… Леню любят и помнят многие.
-- Когда выйдет книга?
-- Даст Бог, нынешней осенью.
-- К 35-летию со дня смерти Леонида Киселева…
-- Так получается. Хотя я не собирался ничего «подгонять» к дате. Как-то мне позвонил одноклассник Лени, он сейчас крупный бизнесмен в Израиле, и предложил помощь в издании книги. А до этого я не спеша разбирая бумаги Лени в его письменном столе: блокноты со стихами, еще не перепечатанными на машинке, дневники, письма… К ним, при жизни нашего отца, никто не прикасался почти 30 лет.
-- Почему?!
-- Отец так и не смог смириться с тем, что Лени нет. И для него прикоснуться к этим бумагам было так же невозможно, как пойти на похороны сына. Он ни разу не был на кладбище.
-- А мама?
-- Мама ходила всегда. Сначала сама,сейчас я ее вожу на машине. Она говорит, что ей особенно тяжело, когда выпадает первый снег. Ведь Лене -- холодно…
«Рано ще, рано.
Ще i мати не вставали I до мене не гукали:
Вставай, синку!
Ще i батько не вставали I до мене не гукали:
Ходiм, хлопче!
Рано ще, рано.
Ще Марiя не вставала I до мене не гукала:
Вставай, Йванку!
… Ще i донька не вставала I до мене не гукала:
Вставай, тату!
Ще й онук мiй не вставав I до мене не гукав:
Ходiм, дiду!
Рано ще, ой, рано. »
(Написано в год смерти).
Читайте нас в Facebook
