Бывшая малолетняя узница инесса мирчевская: «комендант лагеря, узнав, что в этот день мне исполнилось 11 лет, решил подарить мне… Маму, которую охранники уже вели на виселицу»
Инесса Мирчевская, попавшая в десятилетнем возрасте в немецкий трудовой лагерь, официально подтвердила статус бывшей малолетней узницы фашизма лишь в 1993 году. До этого Инесса Борисовна и ее мама Мария Максимовна чувствовали себя без вины виноватыми. Ведь по мнению Сталина, все, кто попал в плен, были предателями…
Метку «OST» лагерники расшифровывали так: «остерегайся советской твари»
… Первое, что бросается в глаза в квартире Инессы Борисовны, -- множество фотографий. А главная фотография в этом доме -- портрет матери Инессы Борисовны. Под ним в вазе -- огромная красная роза. Тем, что моя собеседница осталась жива, пройдя через немецкий ад, она во многом обязана маме.
-- В руки к фашистам вы с мамой попали во время облавы накануне освобождения Киева… Что было дальше?
-- Нас затолкали в душные вагоны. Немцы говорили, что за Киевом можно будет выйти и переждать бои, которые ожидаются в городе. Но обещанной остановки, конечно, мы не дождались. Нас куда-то везли, высаживали, дезинфицировали и снова везли… А доставив на место, растолкали по баракам с двух-, а кое-где трехэтажными нарами, стенами из грубых досок, между которыми зияли большие щели, буржуйкой и клопами.
Наутро новеньких построили возле бараков, зарегистрировали. Комендант лагеря Эрих, высокий рыжий немец, и переводчица Линда, судя по всему, прибалтийка, провели инструктаж. Сказали, что нам оказана большая честь трудиться на благо «великой Германии».
Нам выдали костюмы -- кофты и шаровары, на ноги -- по паре ботинок: подошва деревянная, а верх из брезента. Все неимоверно больших размеров. Рукава и штанины приходилось подкатывать, наматывать как можно больше тряпок на ноги, иначе растирались до крови. Кроме того, всем выдали квадратный лоскуток голубого цвета, на котором белыми нитками было выткано «OST». Лагерники грустно улыбались, говоря, что это, наверное, означает «остерегайся советской твари».
Потом нас «трудоустроили». Мама попала в ремонтную бригаду, которая занималась восстановлением железнодорожных путей после налета американцев. Меня и еще нескольких ребят примерно такого же возраста определили на кухню. Там требовали носить воду, мыть котлы, чистить гнилую брюкву, которая была основной нашей пищей.
И потекли лагерные будни. Подъем в шесть утра. Глухой гул наполнял двор -- это дежурный охранник колотил металлическим прутом по куску подвешенного рельса. За те пятнадцать минут, пока звучал сигнал, быстро одевались и выскакивали на построение. Горе тому, кто замешкается в бараке! Провинившихся избивали розгами или резиновыми дубинками. После переклички нужно было успеть умыться, одеться, сбегать в туалет и стать возле своих нар с протянутой кружкой, в которую дежурный плескал из ведра мутное пойло, чуть подслащенное сахарином, которое называлось «кофе». Второй дежурный выдавал тонюсенький кусочек хлеба. Кто не успевал ко времени -- оставался даже без этого скудного «завтрака». На обед обычно была баланда из брюквы с таким же кусочком хлеба и крошечным кружочком серой колбасы. Детям почему-то колбасы не полагалось, но мама, как и все родители, отдавала колбасу мне.
По воскресеньям нам разрешалось на два-три часа выходить в город. Горожане немцы относились к нам по-разному. Некоторые бросали в нас камнями, плевали в нашу сторону, старались толкнуть. А были и такие, которые совали нам кусочки сахара, очень вкусные булочки -- бротхен, а случалось, и кое-что из вещей. Но обязательно так, чтобы никто не видел. Швырнут подаяние и бегут не оглядываясь. Еду мы старались тут же проглотить, а вещи спрятать на себе, потому что вернувшихся в лагерь охранник осматривал и все, что ему нравилось, забирал.
-- Инесса Борисовна, много ли детей было в лагере?
-- Насколько я помню, где-то восемь. Причем двое из них совсем малютки -- полутора и двух лет. Мы вшестером (всем было от восьми до десяти) работали на кухне. Там же работала пожилая симпатичная киевлянка Юлия Антоновна. До войны она преподавала в школе и очень переживала, что мы не учимся. Вечерами начала тайком заниматься нами. Мы учились считать, разучивали стихи.
«Детей, зачатых от коменданта лагеря, девушки рожали над дырой в уборной»
-- Но потом вы попали в частное хозяйство…
-- Как-то в лагерь пришла пожилая немка и попросила дать ей домработницу. Рыжий Эрих выставил перед ней возможных девочек-претенденток -- она выбрала меня.
Дом, в котором жила эта дама, находился недалеко от лагеря. Фрау Марта объяснила мне, что надо делать: убирать квартиру, стирать белье, помогать по кухне, кроме того, присматривать за маленьким ребенком и стирать его пеленки.
В лагере мне было очень тяжело, а здесь стало еще тяжелее. Я, десятилетняя девочка, физически не могла справляться с таким объемом работ. Причем сама фрау Марта относилась ко мне еще более--менее мягко, а ее невестка Гертруда буквально измывалась. Она считала меня в какой-то степени виноватой в том, что ее муж погиб на моей родине, и всячески мстила: била, тыкала в лицо запачканные пеленки, заставляла по много раз переделывать одну и ту же работу. Однажды к ним пришли гости: сытые, самодовольные. Я несла в комнату что-то на подносе. Гертруда сзади подкралась и как крикнет мне в ухо: «Москау -- капут! Инге капут!» От испуга я выронила поднос. Лицо Гертруды перекосилось, она занесла руку для удара… и я потеряла сознание.
Однажды Марта сообщила, что они всей семьей едут к родителям Гертруды -- это значило, что я возвращаюсь в лагерь. Вечером мы с мамой смогли пожалеть друг друга и поплакать вместе.
В лагере становилось с каждым днем страшнее. Наш комендант, этот рыжий гигант, был здесь полным хозяином. Выбирал себе девушек для развлечений. Некоторые от него беременели. Боясь, чтобы их не забраковали и не перевели в другой лагерь, они туго перевязывали себе животы. А когда приходило время, рожали прямо в туалете над дырой или за бараком и тут же закапывали младенца.
Начались самоубийства. Женщина из соседнего барака повесилась, двое парней бросились под поезд. Кто-то пустил слух, что больных будут отправлять домой, и люди стали сами себя калечить. Одной девушке вагонетка «случайно» переехала ногу, парню «случайно» попало топором по руке.
«Узнав, что нам предстоит расстаться, мама сказала, что лучше вместе умереть»
-- Эрих был жестоким, но когда его сменил новый комендант, стало еще хуже, -- продолжала свои горькие воспоминания Инесса Борисовна. -- Он изощрялся, придумывая разные наказания. Как-то заставил одного слабого парнишку зубной щеткой подмести барак. Конечно, он не успел все сделать за отведенное время, и его избили до полусмерти. А другого заставил взять в каждую руку по кирпичу, поднять их над головой и повернуться лицом к стене. Простоять так надо было четыре часа. Но через полчаса мальчик потерял сознание.
Однажды на территории лагеря появилась виселица. Первым на нее попал Ваня Потопальский. А случилось вот что. Ваня исчез из лагеря. Конечно же, фашисты обрушились с побоями и угрозами на заключенных, но ничего ни от кого не добились. Тем бы все и закончилось, если бы Ваня больше не появился. Но перед Новым годом вечером распахнулось окно в нашем бараке, и мы увидели Ваню. Он был как Дед Мороз: передал детишкам кулечек с подарками и, сказав, что мучиться нам осталось недолго, исчез. Через мгновение за окном началась страшная суматоха, раздались крики.
Но Ване, видимо, удалось скрыться и на этот раз. Долго о нем ничего не было слышно, а однажды всех согнали к виселице, видим: двое солдат волокут Ваню. Накинули петлю, и тут Ванечка из последних сил крикнул: «Держитесь, товарищи! Скоро победа, ско… » -- ему не дали договорить, выбив табурет из-под ног.
С тех пор виселица не отдыхала. И однажды к ней повели мою маму. Перед этим в лагере появилась комиссия, которая осмотрела всех детей. Спрашивали возраст, измеряли рост. Потом сказали, что переведут в специальный детский лагерь. Узнав, что нам предстоит расстаться, мама сказала, что лучше умереть вместе. На следующий день она отказалась идти на работу, ее поддержали остальные родители. В бараке была суматоха, раздавались крики, плач. Прибежал комендант: бунтовать?! Заработала его дубинка. Маму схватили, потащили в карцер. Я не спала всю ночь, сидела, раскачиваясь на нарах, и плакала, кусая губы и ногти.
На следующий день, 9 июля 1944 года, мне исполнилось 11 лет. Этот день я запомнила на всю жизнь. Согнали всех на плац. Я в полуобморочном состоянии, вою. Ведут маму -- растрепанную, избитую. Ведут к виселице. Меня кто-то держит за руку. Я ору и вырываюсь. Мама плачет. Одна женщина подошла к коменданту и что-то ему сказала. Он оглянулся. Женщина показала на меня. Он подозвал меня пальцем. Спросил: правда ли, что мне одиннадцать? Задумался. Затем что-то крикнул тем, кто тащил маму. Ее подвели к нему. Он сказал, что мама ослушалась и ее следует сурово наказать, но… Ему пришла в голову оригинальная мысль -- сделать мне подарок, какого не получал никто! И он подарил мне… маму. Мою дорогую мамочку! Мы бросились друг к другу…
P. S. Книга Мирчевской «… И он подарил мне маму», вышедшая в ….. году, получила очень много откликов, и Инесса Борисовна подготовила новое издание на украинском языке. Пока переводила, объем книги увеличился вдвое -- вспомнились еще какие-то эпизоды. Но только денег на издание пока не находится. Что уже говорить о том, чтобы поставить по мотивам повести художественный фильм. А Инесса Борисовна об этом мечтает…
Читайте нас в Facebook
