«обследуя мою щитовидку, доктора спрашивали, что я пил в зоне. Да все, что горит!.. -- «это хорошо», -- сказали эскулапы… »
С апреля по сентябрь 1986 года, то есть в самые тяжелые месяцы, подполковник милиции Федор Куприянович Коваленко руководил Чернобыльским РОВД. Многие его коллеги за участие в этой эпопее были награждены орденами, медалями. Скромняга же Коваленко молча тянул свою лямку, пока случайно не узнал, что, оказывается, еще с восемьдесят шестого снят с должности!
А сняли, почитай, ни за что. Раньше не имел ни одного взыскания по службе. Но вот в первых числах мая, когда шахтеры подкапывались под изрыгающий смерть реактор, чтобы подвести трубопроводы охлаждения к его раскаленному днищу и укрепить бетоном основание, а из окрестных сел начали вывозить людей, в отдаленной деревушке, где жил отец какой-то московской дамы, произошла кража. Что забрали -- неизвестно, никто ничего не сообщил. Но из высоких инстанций полетела команда разобраться, виновных наказать…
«О своем смещении я узнал из районной газеты»
-- С нами тогда никто не разбирался, -- вспоминает Федор Куприянович. -- Не до того было. О моем смещении с должности мне сказали аж в сентябре эвакуированные из зоны земляки, которые прочитали об этом в районной газете. Когда же я попытался разобраться, оказалось, что в наш РОВД заявление от потерпевших не поступало, милиция о преступлении ничего не знала. Зато в Киеве бумагу состряпали быстро. Очевидно, чтобы отписаться: начальник РОВД снят с должности, замначальника УВД области полковнику Бовсуновскому объявлен строгий выговор. Но я этот приказ не получил и продолжал спокойно работать аж до 8 сентября. Хотя врачи еще в мае говорили, что у меня плохие анализы крови и предлагали лечь в госпиталь. У меня же в подчинении было 300 с лишним офицеров и сержантов, я не мог их бросить. Да и начальник УВД области генерал Корнейчук просил: Федор, потерпи, мы тебя заменим. Самочувствие у всех в те дни было неважное. Тот же Корнейчук увидел первый раз нас на построении -- и чуть ли не матом: что вы все сонные какие-то?! А мы от радиации действительно были заторможенные. У многих глаза слезились, насморк, голос хриплый, как у Высоцкого. Я потом четыре месяца, до Нового года, лежал в госпитале с инфарктом. Мне было тогда 44 года. До того ничем не болел. Весил 105 килограммов, занимался спортом, имел первый разряд по самбо. Товарищи шутили: такой на охоте лося обгонит. Но в ту осень казалось, что мне труба.
-- Сколько вы получили рентген?
-- Официально -- 75 бэр. Это три армейские нормы. На самом же деле, наверное, больше. Дозиметры-накопители нам выдали аж в июне. Мы проносили их неделю или две -- потом их забрали, чтобы посмотреть, кто сколько получил. Месяц снова ходили без накопителей. В те дни существовало правило: если человек получил 25 рентген, ему полагалась определенная дополнительная сумма денег. Но нашим милиционерам поставили по 18-20 рентген, никому не дали 25. Люди начали возмущаться, поехали в министерство. Там дали команду всем писать рапорты, в которых указывать, кто где был в течение этих трех-четырех месяцев, чтобы дозу облучения вычислить исходя из загрязнения почвы и воздуха в разных населенных пунктах, умноженного на количество дней пребывания.
И наши бедолаги потом осенью приезжали ко мне в госпиталь, чтобы я визировал эти рапорты. А мне уже трудно было вспомнить, кто где из сотен подчиненных был в мае месяце.
-- Зарплату в зоне платили повышенную…
-- Да, причем независимо от дозы: в Чернобыле и окрестностях -- в трехкратном размере, в Припяти -- в пятикратном… Зарплата, конечно, хорошая. Но здоровье-то ни за какие деньги не купишь.
«У милиции в Чернобыле работы было немного. Пока не построили Припять»
-- В Чернобыле я начал работать 35 лет назад, после окончания Львовской школы милиции, -- продолжает рассказ Федор Коваленко. -- А попросился сюда потому, что родился и вырос в этих местах, в селе Зимовище, что в 24-х километрах от райцентра. Места у нас там райские. Многие киевские предприятия имели там базы отдыха, а киевляне -- дачи. Например, возле паромной переправы на берегу реки летом любил отдыхать в своем домике известный драматург Александр Левада. Помните, у него пьеса есть, шла в театре украинской драмы -- «Здравствуй, Припять!»
У Александра Степановича была своя моторная лодка «Эней», он на ней постоянно рыбачил. В его домик, оставленный замой без присмотра, случалось, забирались воришки. Однажды, помню, сапоги резиновые увели, удочки хорошие. Мы потом этих воришек поймали. Писатель приходил в райотдел, книги дарил.
Вообще-то преступность в районе в те времена была смешной. Что-то серьезное случалось крайне редко. Пока не начали строить ЧАЭС и город Припять. Туда нагнали молодежи со всего Союза. Всякого народу понаехало, в том числе и не самого лучшего. Начали тянуть в окрестных селах кур, гусей, поросят. Участились случаи хулиганства, тяжкие преступления. И пока не был создан Припятский горотдел милиции, мы падали с ног. Хотя, повторяю, преступность тех лет не сравнить с нынешней.
-- Накануне аварии мы готовились к субботнику, который по традиции ежегодно проводился перед Первомаем. Приготовили саженцы, краску, чтобы освежить заборы, облагородить территорию. Ждали праздника.
Я в ту пятницу до полуночи сидел в райотделе, разбирал корреспонденцию. Где-то в час ночи добрался домой. Немножко посмотрел телевизор и лег спать. Думал о предстоящем субботнике. А в воскресенье собирались с кумом на рыбалку. Весна в том году была красивая, сады цвели. Вскоре меня разбудила жена. Говорит, дежурный срочно тебя спрашивает. Тот доложил, что из Киева поступила команда собрать весь личный состав по тревоге. На Припяти какая-то неприятность. Я велел дежурному действовать согласно инструкции и быстро оделся. Когда прибежал в райотдел, там уже собралось человек десять милиционеров. Их посадили регистрировать прибывающих. Всем выдавали противогазы, оружие. Вскоре из Припятского горотдела позвонил замначальника УВД области полковник В. И. Володин (впоследствии генерал-лейтенант внутренней службы, начальник УВД Киевской области). Владимир Ильич приказал мне отправить на помощь в Припять 24 милиционера.
Со стороны атомной станции (по прямой от Чернобыля это 18 километров) наблюдалось какое-то свечение. В тот день нам никто не сказал, чтобы замеряли радиацию. У нас и в мыслях не было, что может произойти такая авария. А многие разделись до пояса -- жара стояла.
Лишь утром позвонил Володин и приказал измерять радиацию. У нас возле РОВД уровень составлял 15 миллирентген в час. Это примерно в 100 раз выше нормы. Показания прибора стали записывать в специальный журнал. Во рту ощущался привкус металла. У людей стал сиплым голос, появилась сонливость. Я приказал всем разойтись по рабочим кабинетам и без необходимости не выходить на улицу. У нас было два дозиметра. Второй пришлось отдать районному штабу ГО, так как в их приборе окислились батарейки.
Первый секретарь райкома партии Анатолий Никитич Амелькин попросил меня и главного санитарного врача района замерять радиационный фон в селах, чтобы выяснить, жителей каких населенных пунктов эвакуировать первыми. В Беневке было около одного рентгена в час. В селах Корогод и Стечанка -- примерно полрентгена. 28 апреля начали выселять.
-- У вас в то время уже была семья…
-- Да, старшенькая дочка уже училась в Чернигове в техникуме. А младшая, ей тогда было 16 лет, и пятилетний сын жили с нами. Жена уехала с ними к родственникам в Киев 29 апреля. На второй день после аварии у меня в райотделе неожиданно появился… мой отец -- крепкий дед, бывший фронтовик, усы, как у Буденного. «Сынок, -- спрашивает, -- что нам с матерью делать, куда деваться?» А я и сам еще не знаю, что ему ответить. Чтобы скрыть смущение, строгим командирским голосом говорю: «Вокруг война. Будут вывозить -- эвакуируйтесь вместе с селом. Забери медали, документы, деньги. И держись возле людей. А потом, когда весь этот кошмар уляжется, разберемся, найдем друг друга и все остальные вопросы решим».
Все это действительно было похоже на войну. Из Чернобыля и окрестностей в сторону Иванкова, Киева и Полесского двигались кавалькады автобусов с людьми, грузовиков с домашним скарбом и скотом. Навстречу -- колонны бронетранспортеров, танки, крытые армейские машины, автомобили, груженные стройматериалами. Нам приказали сопровождать колонны с эвакуированными, чтобы не было мародерства. До 4 мая мы помогали партийным и хозяйственным органам вывозить жителей сел. А четвертого наступил черед Чернобыля. Город был разбит на четыре сектора, за каждым из них мы закрепили старших офицеров милиции, обеспечивающих со своими подчиненными порядок при эвакуации. Ежечасно они докладывали по рации, сколько людей погрузили, сколько вывезли. Часа через четыре слышу из разных мест города: там людей нет, там никого. По статистике в райцентре проживало 16 с половиной тысяч населения. По нашим подсчетам к тому часу вывезли тысячи четыре. И на тебе: людей нет. Я спрашиваю: как же так? Решил сам проехаться по частному сектору. Смотрю: действительно, практически на каждом доме замки висят, никого нет. Оказалось, что многие не стали ждать эвакуации, сами уехали раньше. Кое-кто наоборот -- не хотели уезжать, думали, перемелется, и закрылись в хатах. Некоторые чернобыльцы -- в основном пожилые люди -- так и остались и живут там до сих пор. Те, кто помоложе, устроились работать в организации, занятые в ликвидации последствий аварии. Пенсионеры же трудятся на огородах, ухаживают за скотиной, рыбачат. На домах можно увидеть таблички: «Здесь живет хозяин». Это чтобы посторонние какие или любители помародерствовать не шастали. Хотя обжитые дома можно отличить от своих необитаемых собратьев и без табличек: такие хаты и подворья ухожены. А к опустевшему жилью уже и не подойдешь: дворы позарастали кустами, там можно и зайцев, и диких кабанов встретить.
А тогда… Словом, мы начали охранять опустевший город. Многоэтажки взяли на сигнализацию. В частных домах забивали крест-накрест окна, двери оклеивали бумажками с печатями, а потом проверяли. Если бумажка разорвана, значит, кто-то был. К сожалению, к каждому дому милиционера не приставишь. Мародеры начали чистить квартиры, в которых остались мебель, телевизоры, магнитофоны, радиоприемники, прочее имущество. Людям велели взять с собой только документы, ценности и еду на три дня. Потом, дескать, вернетесь. Как видите, команда возвращаться так и не поступила…
«Ежедневно гаишники изымали у пьяных водителей до 250 удостоверений»
-- Никакие льготы и компенсации не вернут утерянное здоровье. Многие ваши коллеги-чернобыльцы, увы, ушли в мир иной. Что же помогло вам выжить после того ада?
-- В тот же день, 26 апреля, где-то к обеду мне позвонили из аптеки, чтобы мы получили для личного состава порошок против радиации. Я послал старшину, он привез. По-моему, по пять пакетиков каждому. Мы выпили. Потом позвонил директор медучилища, с которым мы были в хороших отношениях. Он дал около килограмма йода, большие такие круглые таблетки. Велел раздать его детям и сотрудникам. Я раздал всем и сам добросовестно принимал препараты. А кое-кто их повыбрасывал. Думаю, напрасно.
-- А как со спиртным? Об этом ходит много легенд.
-- Почему же легенд? С первых дней стали говорить, что надо его принимать. У нас круглосуточно дежурили прибывшие из Киева медики «скорой помощи». Среди них я встретил старого знакомого, когда-то работавшего химиком у нас в чернобыльской райбольнице. Он сказал, что щитовидку надо промывать «этим делом». Вскоре мы получили инструкцию сверху насчет нетрезвых водителей: если человек в состоянии сесть за руль и выбраться из машины -- не трогать его, пусть себе едет. Но как-то утром еду по трассе и вижу -- три-четыре машины лежат в кювете! Дал команду наказывать по всей строгости. Работники ГАИ за день по 250 водительских удостоверений изымали. Повсеместно началась борьба с пьянством. Ведь наш человек меры не знает.
В магазинах зоны водка не продавалась. На всех КПП проверяли, чтобы въезжающие в зону и водители не провозили спиртное с собой. Но в Чернобыле и оставленных селах был самогон! У кого припрятан в погребах, у кого -- на огородах закопан. Люди сами рассказывали: у меня там-то и там-то, откопайте канистрочку. Ну вот мы в конце рабочего дня и старались прополоскать горло. В меру, конечно. Потом, когда я уже в Пуща-Водице в больнице для чернобыльцев лежал, у нас обследовали щитовидку и доктора спросили «Выпивали трохи?» Я отвечаю: «Да, выпивал». -- «А что?» -- «Да все что горит!» -- «Это хорошо, щитовидка у вас в норме… » У моих сотрудников этот орган, в основном, тоже не пострадал. Да и йод мы ведь принимали. Все это и спасло нам жизнь. Но мне тут врезалось в память другое. Однажды в село Дитятки на границе 30-километровой зоны (его не выселяли, потому что оно оказалось по ту сторону «колючки») приехала высокая комиссия на черных «Волгах». Из машин к колхозникам вышли солидные мужчины в костюмах, галстуках, интересовались у людей, как дела, настроение. А те, бедные, смотрят на них, как на инопланетян: у членов комиссии на лицах респираторы. А рядом полуголые сельские детишки играют в песке… Что с ними теперь?
Нынешней весной Федору Куприяновичу исполнилось 60 лет. Да продлятся дни его.
7016Читайте нас в Facebook
