«после избрания щербицкого первым секретарем цк компартии украины наши отношения изменились»
Александр Павлович пожаловался с улыбкой, что его день рождения, 30 декабря, всегда был неудобным для празднования, потому что все заняты последними приготовлениями к встрече Нового года. Вот и представители Донецкого землячества во главе с приехавшим из Москвы бывшим первым секретарем Донецкого обкома партии, со временем ставшим председателем Совмина УССР, позже -- союзным министром металлургической промышленности Иваном Павловичем Казанцом торжественно поздравили своего земляка с 85-летием в январе 2001 года. Даже в официальной прессе Указ Президента Украины о награждении Александра Павловича Ляшко орденом Ярослава Мудрого за значительный вклад в развитие государства и в связи с юбилеем был опубликован с небольшим опозданием.
«После контузии серое вещество разместилось в моей черепной коробке более рационально»
Александр Павлович с супругой Клавдией Андреевной проживают на кабминовской даче, до которой от площади Шевченко всего 2002 метра по Дымерской трассе (проверено по спидометру. -- Авт. ). Когда в 1987 году Александр Ляшко уходил на пенсию, за ним оставили госдачу и служебную «Волгу», а в помощники выделили двух человек, должности которых со временем сократили. Поэтому был немало удивлен, узнав, что обслугу бывшего первого президента СССР Михаила Горбачева сократили с… 42 человек до 17. Сегодня 85-летним пенсионерам помогают по хозяйству сын с невесткой, внук и внучки-студентки.
Как гостеприимный хозяин Александр Павлович встретил меня в прихожей. Его подтянутый вид в шерстяном сером пуловере, белоснежной рубашке, костюмных брюках и кожаных туфлях настраивал на деловую беседу. Мы расположились за столом в гостиной, обставленной номенклатурной мебелью из натурального дерева, с цветным «Электроном» в одном углу и телефонами -- в другом. В семье Ляшко строго соблюдается порядок: гостя обязательно чем-нибудь угостят и только после этого перейдут к делу.
Пятилетний Саша Ляшко навсегда запомнил голодную весну 1921 года, когда за одну лишь горячую лепешку назвал свою неласковую мачеху мамой. Но на протяжении всей жизни их отношения оставались натянутыми. Однажды уставший от бесконечных придирок подросток сбежал из дома: терпение лопнуло, когда его, увлекшегося чтением, мачеха огрела качалкой по голове. Несмотря на то что школу в пристанционном поселке на Донбассе Александр закончил на «отлично», ему не дали три рубля на выпускной вечер. Кроме родных старшей сестры и младшего брата, в семье появились двое сводных, жить было негде и приходилось строиться. Из-за семейных долгов мачеха возражала против его дальнейшей учебы. Но независимый паренек, проработав два с половиной года по специальности после окончания техникума с отличием, завел собственную сберкнижку под названием «Фонд обучения в институте». Со временем, накопив достаточную для студенческой жизни сумму и успешно сдав за девять дней шесть экзаменов, он все-таки поступил на металлургический факультет Донецкого индустриального института, пополнив студенческий отряд «индусов». В сентябре 1941 года 400 студентов четвертого и пятого курсов добровольно ушли на фронт. Среди них был и Александр Ляшко, скрывший от медкомиссии право на отсрочку, предоставленную ему до войны из-за хронического плеврита и тахикардии. И, хотя он был еще холост, в личном деле записал женой свою невесту-сокурсницу Клаву Давыдову.
После окончания Харьковского танкового училища воевал командиром танкового взвода на Кубани, в Ставрополье и Ростовской области. В 1943 году его, имевшего неоконченное высшее техническое образование, направили на курсы переподготовки командиров самоходной артиллерии в Самарканд. Членов выпускной комиссии лейтенант Ляшко поразил временем, затраченным на расчеты и условную стрельбу, которое было вдвое меньше нормы. Председатель комиссии подытожил: «Да вы же прирожденный артиллерист, считаете, как машина». На поздравления товарищей Ляшко отшутился: «А это после контузии серое вещество в моей черепной коробке разместилось более рационально».
Как он ни просился на фронт, его оставили преподавателем в училище. Такое изменение в жизни позволило лейтенанту вызвать в Самарканд свою невесту-жену, которая, эвакуируясь из Донбасса, попала на Кубань, где после освобождения работала в колхозе. Здесь 3 февраля 1945 года у супругов родилась дочь Нина, которую отец с любовью называл «моя узбекча». После победы Александр Ляшко демобилизовался, отказавшись от предложения служить в кадрах армии, и возвратился в Украину. При переезде все имущество семьи Ляшко поместилось в чемодане и ящике из-под гранат. Его работа на гражданке началась на должности инженера Новокраматорского машиностроительного завода. С инженерной работы на заводе прошел путь до Председателя Совета министров, не минуя ни одной ступени.
«Мы не позволим Москве трясти Украину!»
-- Как главе правительства вам приходилось отстаивать интересы республики в союзных ведомствах. Расскажите, как обычно это происходило.
-- Наше сотрудничество с Москвой в этих вопросах было не совсем приятным, потому что приходилось отстаивать свои показатели, а в столице их пытались увеличить. Особенно я настаивал на снижении нагрузки на наш шахтный фонд и металлургические заводы. Однажды на заседании союзного Госплана зампред сказал: «Я считаю, что Украину надо как следует потрясти. Она берет заниженные планы». Вообще-то я достаточно спокойный человек, но после этих слов просто вскочил с места: «Что это еще за «трясило» нашелся, который собирается трясти Украину? Мы этого не допустим!»
Спор зашел в тупик, и тогда я пригласил председателя Госплана СССР Байбакова приехать в Украину и посмотреть, в каких условиях трудятся шахтеры. За годы работы секретарем Донецкого обкома я побывал в 54 шахтах, поэтому запланировал повести гостя в одну из самых глубоких. Вместе с министром угольной промышленности Украины Гринько, председателем Госплана УССР Масолом, руководителями шахты и комбината мы спустились в шахту, почти километр прошли по штреку к лаве. Неожиданно для меня Николай Константинович шел довольно легко: оказалось, что долгие годы он был министром нефтяной промышленности и натренировался в подъеме на нефтяные вышки.
Забрались в лаву. Обнаженные по пояс торсы шахтеров поблескивали на свету. Горняки остановили комбайн, завязалась беседа. На заработки они не жаловались, так как получали по 500--700 рублей в рублей. Это считалось приличной зарплатой -- оклад председателя Совмина составлял 700-750 рублей. А вот отсутствием горячей воды в старых квартирах они были недовольны. Правда, на каждой шахте были хорошие бани.
После посещения шахты в Минуглепроме Украины состоялся разбор положения дел в угольной промышленности республики, убедившие главу Госплана СССР в необходимости выделения дополнительных средств. Как потом вспоминал Байбаков, эта поездка обошлась ему в 100 миллионов рублей! Указанную сумму выделили из союзного резервного фонда на закупку оборудования, которое, кстати, изготавливалось на Горловском машиностроительном заводе. Пожалуйста, плати деньги -- и машина твоя. Нет денег -- так и будет оборудование стоять на заводском дворе. Чем не рыночные отношения?
«У Брежнева портилось настроение, когда на отдыхе в Крыму я начинал разговор о снижении поставок Украины в союзный фонд»
-- Были ли споры по другим вопросам и в чью пользу они решались?
-- Расскажу вам один эпизод. В симферопольском аэропорту мы со Щербицким встречали Брежнева, приехавшего на отдых в Крым, и получили приглашение к нему на дачу в Ореанду. Леонид Ильич сел за руль, рядом с ним занял место порученец генерал Рябенко, который, чуть что, хватался за баранку или нажимал на тормоза. К тому же по пути следования кортежа останавливалось все движение -- не дай Бог, еще врежется!
На даче Брежнев переоделся в легкий костюм, а мы все остались при галстуках -- не до отдыха, машины были готовы отправиться в обратный путь. Прогуливаясь после обеда по аллеям парка, я повел разговор о своем:
-- Леонид Ильич, все-таки нас очень нагружают поставками в союзный фонд, а ведь спрос на мясо у нас полностью не удовлетворен. Цена 1 руб. 90 коп. за килограмм мяса не менялась на протяжении 30 лет, а покупательная способность населения за это время возросла. Конечно, Киев, Донбасс снабжаются хорошо, а в других областях случаются перебои, из-за чего в магазинах выстраиваются очереди. На наших шахтерах и металлургах экономить нельзя. Недавно в шахте я спросил у рабочего, что он съел за сутки, и записал: яичницу из 12 яиц с салом, борщ с мясом, а в тормозок взял колбасу, сало и хлеб. В институте питания посчитали, что суточный набор продуктов для шахтера должен содержать 7 тысяч калорий, а обычному человеку хватает 3--3,5 тысяч (сегодня эта норма сокращена до 1,5--2 тыс. калорий. -- Авт. ).
Брежнев, хорошо зная условия работы металлургов и шахтеров, просто не мог со мной не согласиться, но настроение у него испортилось: «Ну вот, привез вас на дачу, накормил. Какое море красивое… А вы мне опять голову морочите своим мясом».
Щербицкий остался доволен, что я поднял этот вопрос. «Все равно в памяти Брежнева наш разговор отложился и при утверждении плана он сбросит нагрузку Украине», -- сказал мне на обратном пути.
«После нескольких рюмок русской водки президент Финляндии начинал говорить по-русски»
-- Кроме решения производственных проблем и рабочей текучки, у вас, наверное, были встречи с главами иностранных государств. Какие-нибудь из них особенно вам запомнились?
-- Председатель Президиума Верховного Совета каждой республики, на должности которого я работал в УССР до 1972 года, одновременно являлся зампредом Президиума Верховного Совета СССР и по заведенному порядку должен был месяц «отдежурить» в столице. Как раз во время моей командировки в Москву с визитом в СССР прибыл президент Финляндии Кекконен. Члены финской делегации расположились в особняке на Ленинских горах. Обычно каждое утро у себя на родине Кекконен проходил на лыжах 15 километров. Поскольку в Москве лыж у него не оказалось, он вышел на пробежку, а за ним шел наш порученец в чине майора. Мне доложили, что, пока Кекконен сделал несколько кругов по территории особняка, наш майор запыхался и намного отстал. А 70-летнему Кекконену хоть бы что.
Однажды я возглавлял делегацию СССР, командированную на празднование 100-летия Паасикиви -- президента Финляндии, после войны установившего добрососедские отношения с Советским Союзом. После непродолжительной официальной части и интересного концерта торжество продолжилось в ресторане. Вдруг Кекконен заговорил на ломаном русском, хотя до этого мы общались через переводчика.
-- Господин президент, вы все-таки говорите по-русски?
-- Знаете, я заметил странную особенность: как только выпью несколько рюмок русской водки, начинаю вспоминать ваш язык, который до революции учил в гимназии.
В Финляндии спиртные напитки после 22. 00 подавать запрещалось. Поэтому, когда народ жестами стал показывать официанту, чтобы тот наливал, он выразительно постучал по циферблату часов. Тогда Кекконен поднялся из-за стола и именем президента разрешил продлить подачу спиртных напитков на час. В зале сразу поднялся шум, все обрадовались: наливают!
Около полуночи адъютант шепнул президенту что-то на ухо. Кекконен обратился ко мне: «Видите, какая несчастная судьба у президентов! Рядом со мной вы, мой хороший давний друг, с другой стороны -- интересная блондинка (это была супруга посла СССР в Финляндии), а мне напоминают, что завтра заседание комиссии по сокращению вооружений и утром я должен быть в форме. Не дают по-человечески отдохнуть!»
-- Кстати, Александр Павлович, а вы как проводили свой отпуск?
-- У меня никогда не получалось отдохнуть летом -- это время уборочной, составления планов и утверждения их в Госплане и Совмине Союза. Лишь в октябре--декабре я мог использовать отпуск. А куда поедешь в это время? Только в Кисловодск. Чтобы не было скучно, брал с собой дочь с мужем или сына с женой. А супруга в зимнее время работала -- преподавала в техникуме радиоэлектроники, что на Львовской площади. С этой должности она и ушла на пенсию.
На отдыхе я познакомился с Горбачевым, который был тогда секретарем Ставропольского крайкома партии. Кстати, перед своим переводом в Москву Михаил Сергеевич тоже заезжал ко мне в кисловодский санаторий. Наверное, хотел прозондировать почву, ведь разговоры о кандидатах на должность секретаря ЦК КПСС уже велись. Но я ничего не мог ему сказать, так как Щербицкий со мной такой информацией не делился.
Я предпочитал не вникать в закулисные разборки. В 1964 году, когда создавалось мнение о необходимости отстранения Хрущева от власти, секретаря ЦК КПСС Подгорного для агитации направили в Молдавию. Наш первый секретарь Шелест как член Политбюро уже был в курсе происходящего. Он и предложил встретить на киевском вокзале Николая Викторовича, возвращавшегося из Кишинева. Помню, как Подгорный произнес: «Товарищи, готовьтесь!» Я удивился: «К чему готовиться-то, Петр Ефимович?» -- «Скоро узнаете». Вскоре на пленуме в Москве Хрущева вынудили подписать заявление об уходе на пенсию.
Приблизительно так же я узнал и о переводе Шелеста в Москву. После майского пленума 1972 года Шелест, Щербицкий и я летели в правительственном Ту-134 (Щербицкому как председателю Совмина полагался Ан-24, а мне как председателю Президиума Верховного Совета -- Як-40). Петр Ефимович попросил стюардессу принести красного вина. Подняв бокал, он произнес: «Я уже не первый секретарь ЦК Компартии Украины, а зампред Совета министров СССР». -- «Первый?» -- вырвалось у меня. -- «Просто заместитель». Я промолчал. Полет прошел в тягостной обстановке, но Шелест держался… На следующий день его отозвали в Москву, а на Пленуме ЦК Компартии Украины избрали на освободившееся место Щербицкого.
«Хрущев сказал Щербицкому: «Как вы можете с такими взглядами быть председателем Совмина!»
-- В конце 2000 года один из телеканалов назвал Щербицкого в десятке известных личностей, оказавших влияние на развитие Украины в XX столетии. Какие воспоминания о нем у вас остались?
-- Безусловно, Владимир Васильевич был человеком, подготовленным к любой работе. Он прошел все ступени: от секретаря горкома до председателя Совмина УССР. Но на этой должности что-то у него не сложилось с Хрущевым. Когда в 1963 году Никита Сергеевич приехал в Киев, они о чем-то поспорили. Хрущев сказал: «Как можно с такими взглядами быть председателем Совмина!» И судьба Щербицкого была предрешена: его вывели из состава Политбюро и отправили в Днепропетровск первым секретарем обкома. Но когда в 1964 году к власти пришел Брежнев, он сказал: «Надо исправить несправедливость» -- и возвратил Щербицкого на должность председателя Совмина республики. А я в это время работал председателем Президиума Верховного Совета СССР. Поскольку наши дачи в Пуще-Водице находились по соседству, мы часто встречались. Меня с супругой Щербицкие пригласили на свадьбу сына Валерия, а они женили моего Володю.
Наши дружеские отношения изменились после избрания Владимира Васильевича первым секретарем ЦК Компартии Украины и моего утверждения в должности председателя Совмина. Нам предоставили служебные дачи в Межигорье. С этого времени мы лишь однажды обменялись визитами. Поскольку Щербицкий инициативы не проявлял, за более чем 15 лет совместной работы в руководстве республики мы не встречались в неофициальной обстановке.
-- Но какое-то объяснение происшедшему должно быть. Может быть, вас оговорили?
-- Я сам на это нарвался, потому что говорил все, что думаю, и о нем, и о его работе. В моей памяти засел один эпизод. Мы тогда еще жили на Десятинной, 8, где был маленький кинозал. Как-то Владимир Васильевич пригласил меня посмотреть фильм об Украине -- такие фильмы обычно показывают гостям в официальных резиденциях. На экране промелькнули виды Киева, Карпат, Крыма, Донбасса, лица металлургов, шахтеров, кадры первомайской демонстрации на Крещатике -- руководители республики с трибуны приветствовали трудящихся. Вдруг оператор сделал заставку, оставив только фигуру Щербицкого, машущего рукой. После просмотра на вопрос «Ну как?» я ответил: «Один эпизод мне не понравился, когда вас выделили из членов правительства, передовиков производства». -- «Да? -- удивился Щербицкий. -- Ну ладно, пойдем».
Владимир Васильевич не любил возражений. Однажды после моей реплики на Политбюро он даже прервал заседание и вышел. Видимо, перепроверить по телефону спорные данные. К его чести надо отметить, что, вернувшись, он сказал: «Александр Павлович оказался прав». Но, по-моему, он заболел авторитаризмом.
Вскоре на Шелковичной построили дом на восемь квартир для членов Политбюро: первого и второго секретарей ЦК, председателей правительства и Президиума Верховного Совета председателя КГБ и командующего Киевским военным округом. Но из-за глухого железного забора жить там мне не нравилось. После нашего переезда на Печерск Владимир Васильевич перестал приглашать своих соседей в кинозал. Правда, я и сам мог заказать любой фильм, но считал это неудобным. Если инициатива ранее принадлежала первому секретарю, почему что-то должно меняться? Более того, я ни разу не был в их квартире. Только после его смерти зашел выразить соболезнование родным.
«Берия прошипел: «Если не выполнишь, можешь прыгать в окно, которое сейчас я тебе открою»
-- Ваше восхождение по партийной лестнице началось в послевоенные годы, значит, трудностей было хоть отбавляй…
-- Для того чтобы прокормить жену с дочкой и тещу, работая инженером Новокраматорского машиностроительного, мне приходилось еще и подрабатывать по вторую смену на восстановлении завода, брать вместо отпуска денежную компенсацию, продавать личные вещи. Готовился к защите диплома только ночью, временами терял сознание от голода: один раз в день по рабочей карточке обедал в заводской столовой, а моих 1200 рублей хватало только на покупку литра молока в день и овощей.
После рождения в 1946 году сына Володи в комнате общей квартиры нас стало шестеро: на одной кровати спали теща и наша дочка Нина, на второй -- мы с женой. Рядом на табуретках в корыте, выстланном матрасиком, -- новорожденный Володя, а на полу -- младший брат жены Виктор, инвалид войны.
Месячный паек для кормящей матери тогда состоял из 0,5 кг сухого молока, 0,5 кг яичного порошка и такого же количества манной крупы. Пришлось продать новую шинель, полученную перед демобилизацией, из которой после перекраски мы планировали пошить пальто. На вырученные деньги впервые после войны купили полкило сала, два килограмма подсолнечного масла, кукурузную крупу и жмых. Понятно, что при таком питании жена еще долго не могла вылечиться от туберкулеза, диагностированного у нее еще до войны. Только после 14 лет лечения, четыре из которых она отдыхала в крымских санаториях, врачи определили, что она «практически здорова».
В 1951 году меня избрали секретарем парткома Новокраматорского машиностроительного, а ровно через месяц над заводом сгустились тучи: находящийся на контроле Берии спецзаказ оказался под угрозой срыва. Москва метала громы и молнии. Министр машиностроения СССР Казаков был на ковре у «самого»:
-- Вам известно, что на НКМЗ ничего не делается по выполнению моего заказа? -- прошипел Берия, не подав министру руки и не пригласив его сесть. -- Вы должны сегодня же отправиться на завод и взять на себя руководство. С директором потом разберемся. Чтобы до 24. 00 духу вашего в Москве не было. Если не выполнишь, можешь сейчас прыгать в окно. Я тебе его открою.
Уже в дверях Николай Степанович с ужасом увидел, что стрелки кабинетных часов показывают без малого 22. 00. Оказалось, что до окончания суток из Москвы на юг не отправлялся ни один поезд. Хорошо зная повадки Берии, который, отдав распоряжение, тут же устанавливал слежку, Казаков наспех собрался и решился в метель выехать на тяжелом ЗИСе по автодороге Москва--Харьков. Только таким образом он смог покинуть пределы столицы до 24. 00. Около четырех часов утра в 200 километрах от Москвы министерский автомобиль забуксовал в сугробе. За окнами непроглядная темень, ни одной машины, лишь вдалеке виднелись какие-то огоньки, на которые и побрели помощник и порученец, хотя последний по инструкции не имел права оставлять охраняемого.
Огни оказались полустанком, куда позже, по пути утопая в сугробах, добрались с вещами задубевшие путешественники. При содействии министра путей сообщения Бещева на полустанке остановился первый идущий на юг поезд, который подобрал горе-пассажиров, но, как назло, он не следовал через Краматорск.
Эту историю я узнал только после смерти Сталина и Берии, спустя два года после нашей встречи Казакова на вокзале в Артемовске. Вот, оказывается, почему министр вышел из поезда не в Краматорске, а за 70 км от него и ехал не в министерском, а в обычном вагоне.
«Достаточно было телеграммы на имя Микояна, чтобы в шахтерский край поступало необходимое продовольствие»
-- На завод прислали нового директора, а нашего министр угольной промышленности Засядько выпросил у Берии на «довоспитание»: его назначили директором машиностроительного завода в областном центре, -- продолжает свой рассказ Александр Павлович. -- Меня от разбирательства спасло только то, что я совсем недавно был избран парторгом. Через год меня избрали секретарем горкома партии, спустя два года, в 1954 году, я пошел на повышение -- стал секретарем Донецкого обкома партии. На этой должности мне не раз приходилось обращаться к министру торговли Микояну за помощью, в которой никогда не получал отказа. Донбасс всегда находился на особом режиме снабжения, и при недостатке в магазинах продуктов достаточно было телеграммы на имя Микояна, ведавшего госрезервом, чтобы в шахтерский край поступило необходимое продовольствие.
В 1960 году первого секретаря обкома Казанца забрали секретарем в ЦК Компартии Украины. На пленум Донецкой партийной организации прибыл первый секретарь ЦК Компартии Украины Подгорный. Зная, что Николай Викторович плохо знаком с Донбассом, составили программу посещения им металлургического завода и шахты. Проведя за полчаса пленум, на котором меня избрали первым секретарем, остальные два дня Подгорный провел за бильярдом и обеденным столом. На мои настойчивые предложения ознакомиться с работой металлургов и шахтеров он ссылался на недомогание. Николай Викторович за последующие три года моей работы первым секретарем обкома ни разу не приехал в нашу область.
В первый же год назначения меня первым секретарем в шахтерском крае начались пыльные бури. Весной 1960 года ураганные смерчи привели к гибели больших площадей посевов. Было ясно, что госзакупку зерна области не выполнить.
Но на мою телефонную информацию о сложностях в области Подгорный отреагировал сухо: «Готовишь почву для послабления? Не надейся!» Дважды с проверками к нам приезжали председатели Совмина республики и воочию убеждались в масштабах бедствия. Может быть, поэтому при невыполнении плана сдачи зерна государству -- своего рода ЧП республиканского масштаба, я остался первым секретарем обкома. Ведь Донбасс -- это не только хлеб, но и уголь, сталь, а здесь показатели не подкачали. Последующие два года донецкие хлеборобы, получая самые высокие урожаи за послевоенное время, рассчитались со всеми долгами по хлебозаготовкам.
-- А как восприняла ваша семья переезд в Киев в 1963 году?
-- Переезд в Киев семья встретила с тревогой. Как то сложится моя работа в новом качестве? Жене надо было устраиваться на новую работу, детям -- на учебу. Но все обошлось…
-- Еще со студенческих лет вы неистово болели за донецкий «Стахановец» (нынешний «Шахтер»). Став киевлянином, за какую команду вы болеете?
-- За киевское «Динамо» и донецкий «Шахтер», когда же они встречаются между собой, я желаю им ничьей.
1085Читайте нас в Facebook
