Леонид Буряк: «Однажды я попросил Юрия Кравченко помочь моему другу из органов к юбилею получить звездочку. Он как отрезал: «Я на дни рождения званий не даю»
Легендарный динамовец и бывший тренер футбольной сборной Украины Леонид Буряк не только дружил с Юрием Кравченко последние годы его жизни, он провел с ним последний день жизни и одним из последних слышал его голос. «В такие годы, когда мы с ним познакомились, друзей уже не приобретают, а чаще теряют. И я благодарен Богу, что дал мне такого друга, с которым всегда было интересно. Я очень часто думаю о нем, мне его не хватает… » — несколько раз повторял Леонид Иосифович во время нашей беседы.
«В 2004 году я спросил Кравченко: «Зачем вам все это надо? Давайте уедем, к примеру, в Эмираты». — «Я не могу. Если уеду, на меня все свалят»
- В 1998 году сборная Украины играла в Испании отборочный этап чемпионата мира с Албанией, — вспоминает Леонид Буряк. — Министра внутренних дел Юрия Кравченко на игру пригласил Григорий Михайлович Суркис. Еще в самолете по пути в Испанию мне показалось, что Кравченко мне симпатизирует. А в Гренаде утром перед игрой он подошел, задавал какие-то футбольные вопросы, пошутил: «Если что, можете меня минут на 20 на игру поставить. Не подведу». Слово за слово, разговорились. Футбол Юрий Федорович понимал не так, как болельщики, а изнутри. Он задавал абсолютно профессиональные вопросы. А потом оказалось, что он еще и в большой теннис играет! Тогда мы договорились созвониться в Киеве. В один из дней накануне нового 1999 года мы с одним моим знакомым, работавшим в МВД, зашли к Кравченко в офис, на улицу Богомольца, 10. У меня с собой, как обычно, была ракетка. Узнав об этом, Юрий Федорович обрадовался, и мы тут же пошли играть в динамовский спортзал. После игры выпили шампанского, поздравили друг друга с наступающим и разошлись. Меня удивило тогда, как мощно он играл. Рубился по-настоящему.
После той предновогодней встречи прошло какое-то время. И вот уже весной в выходной день у меня зазвонил мобильный. «Где ты, что ты?» — это звонил Юрий Федорович. Я говорю: «В город выехал». — «Ну, давай, наверное, заедь домой, возьми с собой супругу и прихвати форму». Я заехал за женой, она приоделась, шпильки надела. Но оказалось, что мы с моей супругой Жанной, Юрием Федоровичем и его женой Татьяной Петровной поехали на Днепр, в дикое место. Жарили шашлыки, весь день провели вместе. Наши жены тоже нашли взаимопонимание, почувствовали симпатию друг к другу. С тех пор и пошло — на протяжении нескольких лет не было недели, чтобы мы не общались.
— Как это обычно происходило?
— Или я, или он звонил: «Давай поиграем, давай встретимся». Обычно к концу недели старались разгружать жен: шли в какой-то ресторанчик, о котором мало кто знает. Он любил японскую кухню, я — итальянскую: один раз он приглашал, в следующий — я. Ходили в театры, друг к другу в гости. Юрий Федорович прекрасно пел, играл на гитаре. Они с Татьяной Петровной пели дуэтом романсы. Мы много и часто играли с ним в бильярд. У Кравченко дома разжигали камин, накрывали стол, зажигали свечи. Татьяна Петровна очень хорошо готовила традиционные советские блюда. Сервировался стол, было очень уютно. Этот камин, красивый ремонт, их красивые отношения мы с Жанной никогда не забудем.
— Правда ли, что именно Кравченко поставил вас на лыжи?
— Каждый год мы с ним останавливались в одной и той же гостинице в Австрии. Впервые он привез меня туда, чтобы научить кататься на лыжах. Поначалу я боялся. Какие лыжи в моей родной Одессе? Юрий Федорович почти хитростью затащил меня на гору и потом радовался, как ребенок, когда у меня все получилось. Позже мы не раз туда приезжали. Сейчас, когда с семьей бываю в этой гостинице, люди, которые там работают, и ее хозяин, как только начинают о нем вспоминать, плачут. И я ловлю себя на мысли, что, когда смотрю на те места, где мы были вместе, сердце сжимается. Дочка говорит: «Папа, нам надо отсюда уехать, потому что это ненормально: ты все время вспоминаешь о нем». И правда, смотрю: и туда мы поднимались, и там катались до вечера. А вон кафе, которое во время наших совместных поездок я называл «Последний шанс». Потому что, когда мы с Юрием Федоровичем спускались с гор, открыто было только оно. Мы туда приходили, расстегивали ботинки. А в окне — тако-о-ое солнце уже на закате!.. И Юрий Федорович любил посмаковать рюмочку персикового шнапса — некрепкого, градусов под 30, — выпить кружку пива. Сидели, выпивали, отдыхали.
— Чем он был вам так дорог?
— Говорят, он был жестким, даже деспотичным по отношению к подчиненным. Я этого не видел.
Он не близкий мне человек, не родственник, но мы стали семьей. И сейчас нет праздника, чтобы мы с Жанной не вспомнили Татьяну Петровну. А если мы приходим на кладбище к своим родственникам, я обязательно иду к нему на могилу.
Кравченко относился к той категории людей, общаясь с которыми, обогащаешься. Он был очень начитанным. Не помню, чтобы у него в руках да не было книги. Везде — во всех поездках, на море, в горах — он что-то читал, неплохо знал английский язык. Мы с ним много поездили, в Эмиратах были, в Италии. Но он очень любил Украину! Помню, ехали с ним по Крыму, и он сказал: «Ты посмотри, какая красота. Какая там Италия?! Смотри, в какой стране мы живем».
Когда во время президентских выборов 2004 года он, надев генеральскую форму, ездил с предвыборной агитацией, я его спросил: «Юрий Федорович, зачем вам все это надо? Давайте уедем в Эмираты, покатаемся там». — «Лень, ты не понимаешь. Я не могу никуда уехать. Если уеду, на меня все свалят. А ведь я в этом государстве никому ничего плохого не сделал».
Уволившись и получив первую пенсию, он позвонил мне: «Давай встретимся». Мы посидели с ним в ресторане, он настаивал, что сам рассчитается за стол. Говорил: «Мне вполне хватит этой пенсии! Наконец-то я стал нормально спать, а благодаря тебе привел в порядок нервы».
— Когда исчез Гонгадзе и на Юрия Кравченко посыпались обвинения, как он вел себя с вами?
— Он не жаловался. Хотя я понимал, что ему трудно. Когда я увидел, как на него все навалилось, сделал ему предложение, от которого, как говорится, не отказываются.
Тогда как раз проходил финал Лиги чемпионов в Милане. Я позвонил ему: «Юрий Федорович, можно вас пригласить в Милан, если у вас есть визы. Съездили бы с супругами, вчетвером. У меня есть пропуска». Мы взяли жен и улетели в Милан.
В Милане мы пообщались с Андреем Шевченко, посидели с ним в ресторане. У нас с женами были виповские места, в шатре. Зашли — а там Паваротти поет, живые легенды ходят, Кубок чемпионов стоит, шведский стол накрыт! Юрий Федорович фотографировался с Татьяной Петровной, со мной. Ему было все так интересно. После матча попросил: «Пойдем погуляем». Жены отправились спать, а мы пошли выпить по бокалу вина. Было уже очень поздно, все бары закрывались. Мы купили пива и до семи утра сидели в гостинице. Он все восхищался: «Я видел самого Фабио Капелло… »
— Что значило быть другом Кравченко? Могли вы, например, попросить за кого-нибудь, решить чью-то проблему с его помощью, когда он был министром?
— Когда-то я попросил его помочь другу, у которого были проблемы с законом. Юрий Федорович отказал мне мягко, но решительно: «Извините, Леонид, но это будет противозаконно». В другой раз говорю: «У меня друг в органах служит, и хорошо служит. Скоро у него юбилей, хорошо бы звездочку ему… » Он как отрезал: «Я на дни рождения званий не даю!» Больше на служебные темы мы никогда не разговаривали. В бане могли обсудить любую тему, кроме работы. Если он с кем-то говорил о службе, всегда выходил. Возвращался — расстроенный или довольный, но молча.
В сердцах мог бросить телефон в снег или швырнуть что-нибудь… В последнее же время он часто бывал в подавленном состоянии.
— Не пил?
— Мог выпить вина, виски, бокал пива. Но все в меру, под настроение.
«Его, генерала армии, долго не разрешали хоронить на Байковом кладбище»
- Третьего марта 2005 года накануне дня, когда Генпрокурор Пискун с телеэкрана вызвал его на допрос по делу Гонгадзе, вы вместе играли в теннис. Говорят, под присмотром «топтунов» из спецслужб. Позже то, что за Кравченко официально следили, подтвердил и тогдашний глава СБУ Александр Турчинов. Вы-то эту слежку заметили?
— В тот день ко мне на работу приехали люди, чтобы пригласить на работу в Грецию, — рассказывает Леонид Буряк. — Поэтому я собирался сыграть с Юрием Федоровичем и ехать домой не задерживаясь. Хотя обычно после игры мы с ним парились в бане, потом обедали. Мы играли на Трухановом острове. Я и говорю: «Юрий Федорович, я, наверное, обедать не буду, тороплюсь». Но он почему-то попросил остаться: «Мы очень быстро поедим, у меня тоже много дел». Из баньки он к кому-то все время выходил, был какой-то нервный, на кого-то кричал.
— На кого?
— Да там на льду люди сидели. И он говорил: «Ну ты только посмотри, что они здесь ловят?! Ты посмотри! Там даже лунки нет!» Потом он послал куда-то водителя, стали собираться его бывшие подчиненные, с которыми он дружил и которые его поддерживали. Человек семь-восемь приехало. Я понял, что затевается ужин. После бани все сели за стол, замотавшись в простыни. Вдруг он попросил: «Сядь рядом». Хоть я и так всегда сидел рядом с ним…
Выпили по бокалу пива, я уж было засобирался, но он встал: «Я хочу сказать два слова. Хотел предложить выпить за Леонида. Я нашел в его лице друга и благодарен судьбе, что она нас свела, потому что этот человек подал мне руку, когда от меня все бежали!» Потом он сел и так сильно сдави-и-ил мне колено!.. Когда я уже выезжал оттуда, увидел за воротами людей, которые прятали лица за воротниками.
Юрий Федорович позвонил мне в тот же вечер где-то в начале одиннадцатого. Я спросил: «Как дела? Где вы?» — «Я уже в Белоруссии!» Я говорю: «В какой Белоруссии? До Белоруссии ехать!.. » — «Да шучу я, шучу. Я дома».
«Юрий Федорович, да все будет нормально, — постарался я поддержать его. — Люди попадают и не в такие ситуации и переживают их». — «Леонид, только не в моем случае». — «Юрий Федорович, что вам сказать? Это жизнь, вы знайте, что мы, моя семья, рядом». Мне показалось, что после этих слов он чуть-чуть отошел. «Давайте так, — сказал я, — вы берете с собой теннисную форму и идете в прокуратуру, а я приеду туда и буду вас ждать. Сколько там будете? Два часа? Я подожду. Три? Подожду. Сколько надо, столько и подожду. А потом поедем поиграем». — «Да-да-да-да… » — «Ну, вы успокойтесь!.. » — «Ты это Татьяне скажи» — и передал трубку жене.
Я с ней поговорил, потом Жанна взяла трубку. И все. Больше я его не слышал. Утром позвонил помощник Юрия Федоровича Станислав Сорока. Он плакал: «Все, нет шефа». Я говорю: «Как это — нет шефа?» Подумал: может, уехал… Он говорит: «Все! Вот он лежит передо мной в луже крови… »
Мы сразу приехали к Татьяне Петровне, потом я поехал к Горбулину (многолетний партнер Кравченко по теннису Владимир Горбулин был тогда назначен советником Президента Ющенко. — Авт. ), сел у него в кабинете и ждал, пока он не добился разрешения хоронить Юрия Федоровича на Байковом кладбище. Этого долго не разрешали, говорили: «Увозите в Кировоград или хороните на Берковцах»…
— Кто так говорил?
— Я не знаю, с кем Владимир Павлович разговаривал. Со многими. Все были против. Помню, помог мэр Киева Александр Омельченко. Мы с Горбулиным выпили, наверное, бутылку коньяка, пока он добился разрешения. На каком-то этапе даже решили, что все, увозим хоронить его в Кировоградскую область, в родную Александрию. К четырем-пяти часам вечера Горбулин добился, чтобы дали место на Байковом. А ведь Кравчен-
ко — генерал армии. Ему в таком статусе полагались почетный караул, торжественная церемония прощания в клубе Кабмина, воинские почести. Во всем этом было отказано. Прощались с Юрием Федоровичем на Подоле в помещении музыкального театра.
Позже, через год, я попросил руководство МВД и получил наконец разрешение отдать почести на могиле. В годовщину гибели Кравченко уже были и почетный караул, и салют.
— Вы верите в официальную версию гибели Кравченко? В ее пользу свидетельствует, кстати, рассказ еще одного друга Юрия Федоровича, композитора Владимира Засухина. Он рассказывал, что, напутав с датами, пришел к Кравченко поздравить его с днем рождения раньше срока. И Юрий Федорович совершенно неожиданно для него сказал какую-то прощальную речь. Мол, ты был хорошим другом и т. д.
— Зная его и все, что он делал, как он любил жизнь, я бы сказал: «Этого не могло быть!» А с другой стороны, есть такое понятие в шахматах — патовая ситуация. И у меня были в жизни такие безвыходные ситуации. Правда, даже попадая в прострацию, я никогда себе не вредил.
У него было любимое выражение: «Все проходит! И это пройдет». Он всегда утешал меня этими словами.
1298Читайте нас у Facebook
