«Боец наступил на радиоактивный кусок и упал, словно подкошенный»
— Рабочий день у солдат моего батальона длился всего лишь 15-20 секунд, — рассказывает полковник в отставке Виктор Инюшин. — Ведь мы занимались очисткой кровли третьего энергоблока Чернобыльской АЭС от фрагментов ядерного топлива и радиоактивных обломков. Они оказалось там, когда рванул реактор, находившийся по соседству. Куски излучали по 200-700 рентген в час — постоишь рядом несколько минут и можно было получить смертельную дозу. Мне рассказывали, что их пытались собрать с помощью японского робота, однако тот почти сразу сломался — электроника не выдержала высоких уровней радиации. Тогда решили направить людей. Это было уже через год после Чернобыльской катастрофы, в 1987-м.
— В первые дни после Чернобыльской аварии солдат срочной службы -18-20-летних ребят — бросали в самое пекло: убирать лопатами куски топлива и графита…
— В 1987 году для подобной работы на крыше третьего энергоблока задействовали гораздо более взрослых людей — мужчин лет 30-35, которые уже давно отслужили срочную службу, — говорит Виктор Инюшин. — Военкоматы вновь призвали их на относительно небольшой срок — подобная практика была распространена в Советском Союзе. В народе таких солдат называли «партизанами». Мой батальон насчитывал 300 человек. 
Нам сказали: «Месяц поработаете в Чернобыле — и по домам. Вам на замену придут другие». Батальон разместили в лесу километрах в 20 от ЧАЭС. Солдаты жили в больших палатках, по 30-40 человек в каждой, а офицеры — в вагончике.
*Виктор Инюшин: «Оказалось, что в матрасах, на которых спали бойцы и офицеры, полно радиации». Фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»
Вначале я на личном примере продемонстрировал бойцам, что нужно делать: побежал к одному из кусков топлива, показал, как его следует извлекать. Сложность в том, что фрагменты топлива буквально спаялись с битумом, которым была покрыта кровля. Приходилось их срывать вместе со смолой. Происходило это так: боец, одетый в специальное защитное обмундирование, бежал по заранее намеченному маршруту к очередному куску. Штыковой лопатой делал вокруг него два-три надреза и со всех ног несся обратно. Затем бежал второй солдат, чтобы выполнить еще пару надрезов. Далее двое бойцов помещали фрагмент в полиэтиленовый мешок. Следующий кусок убирали уже другие солдаты. А те, что отработали на крыше положенные им секунды, спускались вниз, снимали там всю одежду. Она подлежала утилизации, ведь загрязнилась радиацией. Эти вещи тоже упаковывали в полиэтиленовые мешки. Солдаты мылись, переодевались во все новое.
Обычно за час батальон успевал выполнить дневное задание. Я все это время был наверху, координировал действия подчиненных. Кстати, там находилась видеокамера, и на экране, установленном в относительно безопасном месте, мы наблюдали за всем, что происходит на крыше. Глядя на монитор, решали, как быстрее и безопаснее добраться до очередного фрагмента топлива.
Перед возвращением в лагерь я тщательно пересчитывал мешки с загрязненной одеждой. А то ведь солдаты стали тайком забирать эти вещи и отправлять их домой. Я узнал об этом, когда прапорщик, которому была поручена доставка писем и посылок на почту, сказал мне: «Товарищ майор, что-то уж слишком много посылок отправляют солдаты. Что они в них кладут?» Я имел право проверить и приказал вскрыть один из ящиков. Там лежали новые телогрейка, белье, вафельные полотенца, фланелевые портянки… Мои солдаты были людьми взрослыми, поэтому отчитывать провинившегося при всех не хотел. Вызвал поговорить с глазу на глаз. «Ты что, Володя, не понимаешь — на этих вещах радиация». А он мне: «Новi ж речi, шкода викидать. Думав, буде менi нова тiлогрiйка замiсть старенького бушлата». Я его понимал: человек живет в селе, лет по десять ходит в одних и тех же сапогах. У него в голове не укладывается, как можно выбросить совершенно новые вещи. Пришлось буквально каждый день напоминать людям, что это «добро» опасно. 
И лично контролировать сдачу вещей на утилизацию. Однажды солдаты (большинство из них — жители сел) признались мне: новые фланелевые портянки некоторые отправляли домой для того, чтобы жены использовали их вместо детских пеленок. Я ужаснулся. Бойцы заверили, что потом написали женам: выбросьте все, что было в посылках.
*Солдаты батальона сфотографировались на крыше третьего энергоблока, после того как очистили его от фрагментов ядерного топлива
Расскажу, как я перенервничал из-за водителя, который возил меня на батальонном уазике. Мужик он крепкий и высокий — почти как Виталий Кличко. Однажды заявил мне: «Оце скiльки вас вожу, а на даху жодного разу не був». «Хочешь там побывать? Организую». Тут нужно заметить, что на крышу начальство и присматривавшие за всем сотрудники спецслужб не поднимались — там ведь высокий уровень радиации. Так что наверху я был сам себе хозяин. Переодел водителя в то, в чем мы работали на крыше — в обычные штаны, телогрейку, ботинки и рукавицы. Специальным средством защиты от радиации служили просвинцованный передник (он гибкий, но очень тяжелый), маска-лепесток, защищающая органы дыхания от радиационной пыли, и очки, плотно прилегавшие к лицу. Впрочем, очки надевали не всякий раз.
Поднялся водитель на крышу, и через пару минут мне докладывают, что он упал и не двигается. Выбегаю посмотреть. Действительно, лежит Петровский (кажется, такая фамилия у этого шофера), словно подкошенный. Командую: «Берите его за руки и ноги, уносите отсюда». Затащили водителя в помещение. У нас там была дозиметрист, толковая мудрая женщина. Говорит, вы идите, я сама его в чувство приведу. Через полчаса захожу справиться, оклемался ли. Да, сидит на лавке, улыбается. На вопрос, что случилось, почему потерял сознание, отвечает, дескать, ничего не помнит. Мы все же разобрались, в чем дело. Ребята из батальона сказали Петровскому: «Ни в коем случае не ставь ноги на серые куски, которые застыли в смоле. Наступишь — тебе смерть». А он наступил. Это вызвало у парня такой сильный шок, что сознание отключилось. Более того, само происшествие стерлось из его памяти.
— Что делали для вывода из организма радиации, которую ежедневно получали? Возможно, вам давали красное вино, в дозированном количестве коньяк или водку?
— Ученые-атомщики, которые консультировали меня по вопросам защиты от облучения, не рекомендовали бороться с радиацией алкоголем, — отвечает Виктор Инюшин. — Посоветовали пить побольше воды и париться в бане. Минеральной водой и дефицитной в те годы «Фантой» и «Пепси-колой» ликвидаторов снабжали бесплатно в неограниченном объеме. Баньку в расположении батальона построили на славу. Парились в ней каждый день.
К нам часто наведывались комиссии. Руководитель одной из них спросил меня: «Вы знаете, на чем спят ваши люди?» — «Что вы имеете в виду?» — удивился я. «Идемте, покажу». Он поднес дозиметр к одной из постелей, и стрелка скакнула на отметку, которая была значительно выше допустимого значения. «Солдаты приносят радиацию на себе. К тому же зараженную пыль несет ветер», — пояснил собеседник. Меня об этом не предупреждали. 
Спрашиваю: «Что сделать?» — «Вытряхивать, но так, чтобы пыль уносило в сторону от лагеря». После этого мы ежедневно трусили постели.
*Все, что собирали на кровле, клали в полиэтиленовые кульки и спускали в кузов грузовика, который называли «одноглазый КрАЗ». Фото из архива Виктора Инюшина
Еще один источник радиации обнаружили в автопарке батальона. Кто-то из наших предшественников привез плиты и устроил на них стоянку техники. Плиты следовало бы вначале проверить дозиметром, а уж потом решать, стоит ли их брать. Но, видимо, об опасности не подумали или понадеялись на авось. Пришлось вывезти плиты на могильник.
— Так же поступали и с фрагментами топлива, которые вы собирали на крыше энергоблока?
— Да, набирали полные кульки и спускали на лебедке в ковш грузовика. Его называли «одноглазый КрАЗ». Одноглазым этот автомобиль прозвали потому, что у него была необычная водительская кабина. В ней находилось только одно место — для шофера.
Когда удалили все фрагменты топлива, стали снимать битум с кровли, ведь он тоже был сильно загрязнен. Я как-то сказал ученым: «Хорошо бы иметь машинку, которая срезала бы смолу». Прошло всего несколько дней, и из Москвы нам прислали такую технику. Она напоминала пилу-»болгарку». Солдаты с ее помощью снимали куски битума. Этот электроинструмент разработали и сделали специально для нас. «А может, вы нам еще одну машину придумаете — которая бы собирала снятые куски смолы?» — спросил у специалистов. Что вы думаете, мы ее вскоре получили.
— Сколько платили за столь опасную работу?
— Я получал обычное денежное довольствие. А когда вернулся в Киев, одноразово получил зарплату в пятикратном размере. Меня еще представили к награждению орденом Красной Звезды. Но так его и не дали.
— Что вы почувствовали, когда вам сказали: направляетесь в командировку в Чернобыль?
— Гордость, благодарность, что мне доверяют столь важное и нужное для страны дело. Я тогда был преподавателем военной кафедры Киевского политехнического института. Меня вызвали в строевую часть, сказали много похвальных слов и сообщили, что предстоит на месяц возглавить батальон в Чернобыльской зоне. Я был человеком военным, к тому же членом партии. И мысли не возникло отказываться от этой командировки.
Конечно, когда ее срок закончился, я летел домой как на крыльях. Меня привезла машина. До парадного оставалось пройти пешком небольшое расстояние — по дорожке, которая слегка поднимается вверх. К своему удивлению, я очень сильно вспотел. Видимо, давало о себе знать облучение. Поднялся на свой этаж и, не заходя в квартиру, снял с себя всю одежду, положил ее в припасенный кулек…
3191Читайте нас у Facebook
