Директриса вместе с юристом школы-интерната незаконно продали принадлежавшее сироте жилье
Недавно в редакцию «ФАКТОВ» пришло письмо от 19-летнего Ярослава Шамардина, круглого сироты, который с восьми лет живет и учится в Очаковской школе-интернате. Сейчас Ярик закончил одиннадцатый класс и должен освободить привычную спальню сиротского учреждения, чтобы начать взрослую жизнь. Беда в том, что идти парню некуда. До недавнего времени он был уверен, что у него есть двухкомнатная квартира в Николаеве, доставшаяся от покойных бабушки и деда. Но год назад Ярослава ждал неприятный сюрприз. Отпросившись из интерната погулять по городу, подросток решил заехать посмотреть на свое наследство. Однако его квартиры на первом этаже по улице Набережной уже не было: на ее месте находилось отделение банка. Когда обеспокоенная директор школы-интерната Галина Решетило стала выяснять, что произошло, она узнала, что жилье Ярослава еще десять(!) лет назад продала ее предшественница. Фактически бывшая директриса интерната оставила своего воспитанника на улице. Потому что дом на заброшенном хуторе в тридцати пяти километрах от Николаева, который «заботливые» чиновники купили парню вместо его двухкомнатной квартиры, оказался не пригодным для жилья разваленным старым сараем.
«Ой, бедняжечка, у тебя такое горе: маму в тюрьму посадили, а дедушка бабушку убил»
— Я родился в Николаеве, — говорит Ярослав Шамардин, смуглый юноша с ясными карими глазами. — До восьми лет жил с бабушкой и дедушкой на улице Набережной. Отца никогда не видел. В детстве верил маминым рассказам о том, что он летчик и погиб на войне. Очень этим гордился. И только когда подрос и узнал, что ношу фамилию и отчество дедушки по матери, понял, что никакого отца-летчика не было. А вот дед был замечательный. В первом классе купил мне маленькую, по росту, парту. Делал для меня арбалеты, играл со мной, учил. Маму я видел редко, но эти встречи всегда были праздником. Она тоже жила в Николаеве, снимала с отчимом, дядей Лешей, квартиру. Он еврей, и они жили на деньги, которые им присылала его мать из Тель-Авива. Мама боевая такая была, с грубоватым голосом, однако меня она любила, я точно знаю. Приезжала к нам где-то раз в месяц, иногда забирала меня на целый день. Я знал, что она пьет, один раз даже видел, как кололась. 
Просил ее, чтобы она не делала этого, но мама не слушалась, только обещала, что все будет хорошо. Я никогда не требовал от нее ни игрушек, ни подарков, лишь бы она не уходила. А она все равно уходила, и я снова начинал ее ждать. Иногда меня забирал отчим, пока его не посадили в тюрьму за воровство.
*Ярослав Шамардин: «В интернате, конечно, привычнее. Но я собираюсь пойти учиться, а в будущем завести семью, поэтому мне очень важно иметь квартиру в Николаеве. Надеюсь, суд поможет ее вернуть». Фото автора
Потом маму лишили родительских прав. Я еще немного пожил с бабушкой и дедушкой, а вскоре бабушка спросила: «Хочешь в интернат?» Я, не раздумывая, ответил: «Да!» Не знал, что такое интернат, но мне было страшно любопытно. Бабушка позвала какого-то чужого, незнакомого мне мужчину, сказала называть его дядей Толей и отправила меня с ним в Очаков. На автовокзале, помню, тот дяденька купил себе пирожок с капустой и съел, а потом отвез меня сюда, в интернат, и оставил. Когда я понял, что меня бросили и теперь мне нужно здесь жить, проплакал навзрыд несколько дней. Просился домой, но меня не отпустили. А потом привык…
Все время пока Ярослав жил в Очаковском интернате, его неудержимо тянуло в родной город. Убедившись, что он мальчик ответственный и послушный, директриса стала отпускать его на денек погулять по Николаеву. Во время первой же такой поездки Ярик повстречал двух пожилых мужчин, друзей своего дедушки, которые раньше часто бывали в их доме.
— Дяде Коле и дяде Сереже обрадовался как родным, — вспоминает Ярослав. — А они ни с того ни с сего давай меня жалеть: «Ой, Ярик, бедняжечка, тебя же в интернат забрали. И такое горе у тебя: маму твою в тюрьму посадили. И дедушку тоже. Он… бабушку твою убил». Как я пережил все это, как с ума не сошел — не знаю. Сначала даже не поверил им. Но потом оказалось — все правда. Мама присылала мне из тюрьмы открытки и письма, обещала, что освободится, приедет и заберет меня из интерната, и все у нас сложится хорошо. Я очень ждал ее и верил, что так и будет. Но больше мы не виделись. Пять лет назад мама умерла.
Так же случайно, от малознакомых людей, Ярослав узнал о том, что его дедушка, Виктор Шамардин, вернулся из тюрьмы. На встрече деда и внука были слезы и объятия, но семь лет заключения не прошли для пожилого человека даром.
— Он стал совсем другим, — сетует Ярик. — Осунувшийся, постоянно небритый, и ничего не говорил по делу. Повторял только, что бабушка погибла случайно, не по его вине. Что он просто толкнул ее и она ударилась головой о батарею. Я расспрашивал дедушку о том, почему он живет в приюте, а не в нашей квартире. Мне оставалось учиться всего пару лет, и я переживал, смогу ли переселиться домой, когда окончу школу-интернат. Жилье ведь было оформлено в равных долях на дедушку и на меня. Но дед ничего не объяснил, сказал только, что не хочет говорить на эту тему. Жаль, я тогда не знал, что квартира уже давным-давно продана.
«Указание о том, чтобы провернуть эту аферу, скорее всего, пришло от вышестоящих чиновников»
Согласно документам двухкомнатная квартира по улице Набережной в Николаеве была продана в мае 2002 года за 15 тысяч 755 гривен. Причем продавцами выступали не дедушка и внук, а их доверенные лица. От имени Ярослава и его деда, находившегося в то время в СИЗО, подписались два юриста. Но если согласие на продажу жилья Виктора Шамардина, который на долгие семь лет садился в тюрьму, еще хоть как-то можно объяснить, то его внук ни сном не духом не подозревал, что становится бомжем.
— Подобный случай произошел когда-то с еще одной нашей воспитанницей, Таней Хромовой, — рассказывает заместитель директора Очаковской школы-интерната Нина Бут. — В ее квартиру заселились чиновники, которые это жилье незаконно отобрали. Девочка судилась с администрацией города и выиграла процесс! Конечно, случай с Ярославом нас потряс. Особенно неприятно поразило то, что наша бывшая начальница Евгения Слабова (имя и фамилия изменены. — Авт.), которую мы хорошо знали как учительницу, потом — как завуча и наконец — как директора интерната, замешана в таком деле, как отбирание квартиры у сироты. По Евгении Александровне не скажешь, что она нечиста на руку. Конечно, без ее подписи жилье продать не могли, но указание о том, чтобы провернуть эту аферу, скорее всего, пришло от вышестоящих чиновников. А Слабова с юристом только исполняли предписанное.
Евгению Слабову «ФАКТАМ» разыскать не удалось. Из некоторых источников нам стало известно, что после увольнения из интерната она переехала в Запорожье и теперь занимает руководящую должность в городской системе образования. Но ни в управлении образования и науки, ни в департаменте образования, науки, молодежи и спорта Запорожского горсовета сотрудница с такой фамилией не числится.
— А я тут вообще не при чем, — оправдывается бывшая юрист Очаковской школы-интерната Наталья Волк (имя и фамилия изменены. — Авт.). — Моя начальница Евгения Слабова командировала меня от имени Ярослава Шамардина продать его квартиру и купить дом. Я не вникала в подробности сделок, поскольку была человеком подневольным. Мне сказали, что есть решение исполкома о том, что квартиру можно продавать и что все законно. Но никаких подтверждающих документов не показывали. Все это произошло десять лет назад, а всплывает только сейчас. Теперь приходится ходить на допросы в прокуратуру, хотя тогда директор интерната и исполком решали все без меня.
— Мы были удивлены, что инициатором продажи квартиры своего воспитанника выступил сам интернат, — говорит Наталья Бакалова, начальник службы по делам детей исполкома Центрального района Николаева. — Обычно никто жилье сирот не трогает. Пусть уж сами после совершеннолетия решают, жить в принадлежащей им квартире или продавать ее. А тут еще и законным представителем назначили юриста интерната, а не сотрудника нашей службы, как это принято. Подробностей дела я не помню — тогда только-только устроилась на работу в исполком. Но документы все были в порядке, и дом, который покупали вместо проданной квартиры, был нормальный — с косметическим ремонтом, летней кухней, огородом. Там вполне можно было жить.
В пустой комнате под потолком кружилась стая обитающих здесь ласточек
— Я хотел выяснить все до конца, — продолжает Ярослав Шамардин. — Поэтому решил поехать и посмотреть на дом, купленный на мое имя. Кстати, оформленный почему-то не на меня одного, а на нас двоих с дядей, Станиславом Собачко, который в этом доме никогда не жил и тоже уже давно умер. Я узнал адрес Трихатского сельсовета, приехал туда, но на меня там все смотрели круглыми глазами. Объяснили, что улицы Зеленой, на которой якобы стоит мой дом, в этом селе вообще не существует. Потом предположили, что, наверное, мне нужно не село, а хутор Трихатский, который вообще находится в другом районе Николаевской области. Транспорт туда ходит один раз в сутки, а возвращается лишь на следующий день. В итоге я до своего дома так и не добрался. Но сотрудники прокуратуры, которые возбудили по моему заявлению уголовное дело, побывали в этой тьмутаракани. 
Потом мне рассказали, что теперь вместо двухкомнатной квартиры в центре Николаева, которую мне оставляли в наследство бабушка и дедушка, я должен буду жить… в сарае, без света, воды и тепла. Да и то, если смогу туда добраться.
*Председатель Криничковского сельсовета Владимир Чечуй: «В доме, купленном для Ярослава, обваливается крыша, разрушаются стены. Жить в таких условиях невозможно»
Насколько тяжело попасть на хутор Трихатский, корреспондент «ФАКТОВ» испытала на себе. Сначала мне пришлось добираться до села Кринички, куда ни автобусы, ни маршрутки с Николаевского автовокзала не ходят. К счастью, удалось договориться с водителем рейсового микроавтобуса, следующего в том же направлении, что он подхватит меня где-то на соседней улице, подальше от вокзальных контролеров, и высадит на нужной остановке. Из Криничек меня любезно согласился отвезти на хутор председатель сельсовета, честно предупредив, что по бездорожью ему не проехать и последние три километра до Трихатского мне, видимо, придется идти пешком.
— Это забытый Богом уголок, — рассказывал мне сельский голова Криничек Владимир Чечуй, сидя за рулем своей «Славуты». — На хуторе живут всего десять человек. Дороги туда во время дождей полностью размыты, добраться нет никакой возможности. Как можно было сироте, молодому парню, купить дом в такой глуши — уму непостижимо. При этом нас даже не поставили в известность, что на хуторе куплен дом для воспитанника интерната. Ведь документы купли-продажи не проходят через сельсовет, такие сделки находятся в компетенции нотариусов. А когда в прошлом году мы получили запрос об этом жилье из прокуратуры и я съездил в Трихатский на разведку, то пришел в ужас. Этот дом вообще не пригоден для жилья. Человек, а тем более 19-летний подросток, там просто не может проживать. Если удастся доехать до хутора, увидите сами.
Благодаря улучшившейся погоде и профессионализму водителя нам удалось преодолеть бездорожье и прибыть к месту назначения, не топая по грязи. То, что я увидела, домом назвать просто язык не повернулся бы. Дырявая крыша, вываленные прямо в комнату стены, груда кирпичей вместо печки, запыленные, местами побитые окна с обрывками грязных штор, ободранные обои… Перечислять можно было бы еще долго. Скажу только, что больше всего мне запомнилась пустая комната без мебели, где под потолком кружилась целая стая обитающих здесь ласточек.
— Учтите, что мы уже успели тут прибрать, — качает головой Владимир Чечуй. — Раньше здесь не было и метра свободного пространства. Пришлось сжигать мусор и грязные тряпки, выносить раскиданные по всему дому шприцы, складывать в разваленный сарай обломки мебели. Я попросил о помощи нескольких местных жителей, и мы немного навели порядок. А вдруг и правда Ярослав вынужден будет здесь жить?
— Тут и раньше не очень хорошие условия были, а как вселилась Катя, мама Ярослава, стало совсем худо, — объяснила живущая напротив Лидия Буртник. — Она тут со своим сожителем была, Ваней. Он избивал ее все время, они пили, кололись, распродавали все что могли, сдавали металлолом, чтобы насобирать на бутылку. Сколько мы просили ее не пить, помогали деньгами, рассаду давали, чтобы она хоть грядку какую посадила — бесполезно. Мальчика ее, Ярика, я никогда не видела. Слышала, вроде он калека. А потом оказалось, что они просто в интернат его сдали. Но Катьку тоже жалко было. Ее ведь обманули. Дочка хозяйки этого дома работала секретаршей в суде и помогла провернуть аферу вместе с посредниками (Лидия имеет в виду представителей интересов Ярослава и его дяди Станислава Собачко при покупке дома. — Авт.). Светка узнала через кого-то, что продается квартира Катиных родителей, и решила нагреть руки. Там подмазала, тут подчистила, гнилые полы и разваленные стены прикрыла, да и продала дом как равноценный квартире в Николаеве. Катерина, когда поняла, что ее обвели вокруг пальца, плакала. Но у нее и одеться не было во что, куда уж там адвоката нанимать и судиться. Потом и вовсе в Николаев вернулась, в подвалах ночевала. Говорят, попала в тюрьму да там и померла. Дом постепенно разваливался. Получается, на нем все заработали — и руководство интерната, и исполком, и посредники. А пареньку теперь жить негде.
— По факту превышения служебных полномочий против бывших руководителей школы-интерната возбуждено уголовное дело, — сообщил заместитель прокурора Очаковской межрайонной прокуратуры Денис Бугаенко. — Идет досудебное следствие, опрашиваются свидетели. Скажу сразу, дело очень сложное и запутанное, потому что происходило десять лет назад, а кроме того, квартира в Николаеве в течение нескольких лет перепродавалась. Распутать сейчас весь этот клубок, выяснить все детали практически невозможно. Ярослав Шамардин признан потерпевшим, и хочется верить, что парень получит то, что ему причитается. Если не отобранную у него квартиру в Николаеве, то хотя бы денежную компенсацию. Но дело будет тянуться не один месяц, а с жильем у парня ситуация действительно критическая.
— Я собираюсь учиться на режиссера в Николаевском институте культуры, — говорит напоследок Ярослав Шамардин. — Поэтому жить мне точно нужно в городе, а не на хуторе, с которого невозможно выбраться. А еще у меня девушка есть, она тоже в городе учится. Сама из нашего интерната два года назад выпустилась. Так что, как понимаете, ни ей, ни мне жилье взять неоткуда. Одна надежда, что суд будет справедливым и не оставит меня в беде.
2234Читайте нас у Facebook
