Полковник милиции борис хряпа: «я больше учился у преступников, нежели у сыщиков»
Сколько преступников отправились на нары благодаря Борису Хряпе, выяснить не удалось. Сам он такую статистику не ведет, а его нынешние, более молодые коллеги, учитывая их возраст, такой информацией не располагают. Полковник милиции, кавалер множества боевых орденов и всех возможных милицейских наград, получивший именное оружие из рук Президента, в отличие от многих других ветеранов не любит говорить с журналистами о прошлом. Наверное, потому, что у Бориса Ивановича есть настоящее — он и сегодня продолжает заниматься оперативной работой, делясь своим уникальным профессиональным опытом с сотрудниками уголовного розыска. «Хоть бери да в книгу рекордов заноси, — поговаривают сотрудники столичного милицейского главка. — Столько лет отдать службе… Борис Иванович — истинный пример для всех нас».
«Тебе в госпиталь с такой раной ложиться надо, а не в милиции работать»
- Борис Иванович, вы попали на фронт в 17-летнем возрасте. Как вас, такого молодого, взяли в армию?
- Наверное, война стала толчком для моей будущей работы в милиции, — вспоминает Борис Хряпа. — Родился я 1926 году в селе Бутенки Кобелякского района на Полтавщине. Отец участвовал в Первой мировой войне и за проявленную храбрость был награжден самой высокой на то время наградой — Георгиевским крестом. Он получил крест из рук Николая Второго. Когда началась Великая Отечественная война, отец ушел на фронт добровольцем и погиб. В то время я только седьмой класс закончил. Мою старшую сестру фашисты забрали в Германию, а я остался с матерью. Работал в колхозе «Роватський двiр». В 1943-м наши войска освободили Полтавщину, и я первым делом попросился на фронт. Поначалу меня не хотели брать, говорили, что я еще молодой, но когда показал значок «Ворошиловский стрелок», взяли.
- А откуда такой значок был у вас?
- Чтобы получить его, десятиклассники сдавали экзамен, а военрук нашей школы разрешил мне его сдать, когда я учился еще в седьмом классе. Дом наш стоял рядом со школой, и все свободное время я проводил в кабинете военной подготовки. Уж больно питал страсть к оружию, в детстве мечтал стать летчиком-истребителем. Помогал учителю, приводил в порядок кабинет, а он мне за это разрешал изучить все оружие, что у нас было. Ну а потом уже мне дали значок наравне со старшими хлопцами. Так я и оказался в маршевой роте, а позже был зачислен в пехоту автоматчиком. Всего три раза сходил в атаку, и меня отправили наводчиком 45-миллиметровой противотанковой пушки в артиллерию.
Осенью 1943 года пехота попросила нас ликвидировать фашистский дот (долговременная огневая точка. — Авт. ), расположенный на господствующей высоте и не дающий возможности идти дальше в атаку. Командир батареи сказал, что выделит снайпера, и указал на меня. Ночью мы с помощью лошадей закатили пушку на другую высоту, от которой до дота было с полкилометра. Установили орудие на прямую наводку. Как только рассвело, я разнес дот с первого выстрела. Но неожиданно из-за стога с сеном выехал немецкий бронетранспортер и давай в нас пулять разрывными пулями. Тогда пострадал весь расчет, а меня ранило в правый глаз, до сих пор в нем пять осколков сидят. Хотели меня в госпиталь эвакуировать, но я отказался и пошел дальше воевать.
- И сколько танков подбили?
- Пять. Один из них был знаменитый «Фердинанд», я его на фугасе подорвал. Как-то немца одного подстрелил, забрал его снайперскую винтовку и полевую сумку. Заглянул внутрь, а он, оказывается, вел счет, сколько советских солдат пострелял. На его счету было 37 наших ребят. Война для меня закончилась в феврале 44-го. В Кировоградской области получил второе ранение — в левую ногу. С того момента для меня начались скитания по госпиталям. Сначала отправили в Кировоград, потом в Кременчуг, Крюков, Харьков, Ростов-на-Дону, а затем аж в Ленинакан, и там я пролежал восемь месяцев. Когда уже выписывали, записали, что я годен к нестроевой службе. Вернулся домой. Поначалу передвигался на костылях. Попал в распоряжение военкомата, и военком долго не знал, куда меня пристроить. Со временем предложил идти работать в милицию. Я пошел к врачу за справкой, а доктор мне говорит: «Да тебе в госпиталь надо ложиться с такой раной, а не в милиции работать». С трудом я объяснил ему, что мне надо за что-то жить. Он понял мои трудности и говорит: «С костылем ходить не сможешь? Попробуй с палочкой». Я попробовал — могу. Вот так и попал в Кобелякский райотдел милиции.
- Как же вы службу несли с палочкой?
- Так же, как и сейчас, — улыбается Борис Иванович, глядя на свою палочку. (Несколько лет назад ему отрезали половину раненной во время войны ступни. ) — После войны в милиции катастрофически не хватало людей. Вот так я и стал милиционером. Некоторое время охранял камеру предварительного заключения. Через пару месяцев из Киева начальству пришла бумага, в которой просили направить в столицу Украины по два человека от каждого райотдела. Так и попал в Киев. Поставили меня постовым на площади Калинина (нынешний майдан Незалежности), а поселили в общежитии на улице Артема, 91. После службы я шел в общежитие пешком. В один прекрасный день меня, постового, шедшего домой с палочкой, увидел кто-то из руководства. И решили куда-то срочно сплавить с глаз долой — мол, не положено постовому с палочкой ходить. В итоге я попал на курсы оперативных работников уголовного розыска. Закончил эти курсы хорошо (прозанимались всего две недели). Пришли за нами «покупатели» — офицеры из разных отделов киевского главка. Выбрали себе самых здоровых ребят, а меня с палкой никто брать не захотел. Осталось нас трое. Кроме меня, бывший партизан, лицо которого было порезано «розочкой» (бутылка с отбитым горлышком. — Авт. ), и еще один пожилой человек. Никому мы не приглянулись. И тут из подразделения розыска пришел младший лейтенант Табачник, как сейчас помню. Он тогда возглавлял отделение по борьбе с бандитизмом. Глянул на нас — а выбрать-то не из кого. Он и говорит нам: «У меня очень плохое подразделение, борьба с бандитизмом, ничего я вам не обещаю, работать надо дни и ночи. А там видно будет». Мы, конечно же, согласились. И с тех пор, с января далекого 1945 года, я занимаюсь раскрытием тяжких преступлений. До сих пор работаю. Уже давно как на пенсии, но все равно без работы не могу (Борис Иванович входит в легендарное подразделение МВД «Сова», наряду с другими асами сыска. — Авт. ).
«В обворованной квартире крупного военачальника остались отпечатки пальцев одного человека. Взглянув на них, я сразу узнал, чьи это»
- Говорят, вы могли раскрыть преступление прямо на месте его совершения…
- Чтобы раскрыть преступление, нужно не только иметь опыт, но и хорошо знать преступный мир. В свое время мне было намного легче получить нужную информацию, чем другим оперативникам, потому что я знаком с тысячами жителей Киева — как с законопослушными, так и преступниками. И сейчас меня многие знают, и я многих знаю.
Как это ни странно звучит, но я больше учился у преступников, нежели у сыщиков. Бывало, ознакомившись с картиной преступления, я сразу же устанавливал, чьих это рук дело. Помню, в советские времена обокрали квартиру командующего Западной группой войск, который в то время сам жил в Вене, а жилье сдавал одному полковнику. Тот в качестве сигнализации установил танковый ревун(!), который во время кражи сработал. Но поскольку на это никто не обратил внимания, вор его отключил. В то время я уже не занимался кражами. Но начальство приказало, и пришлось выехать на место происшествия. На месте эксперт сказал мне, что в квартире найдены отпечатки пальцев только одного человека. Глянув на них, я по памяти определил, что они могут принадлежать только двоим преступникам. Вернулся в главк и проверил дактилокарты. Мои подозрения оказались верными. Действительно, пальчики оставил ранее судимый квартирный вор Калерман-Туманов. Я знал, что он в основном обитает в Днепропетровске, но иногда бывает в Киеве — на Подоле живет его мама. Утром мы злоумышленника взяли — к его немалому удивлению.
- Есть ли разница между сегодняшним уголовным миром и «советским»?
- В прошлом уголовный мир был, конечно, не таким, как сегодня. Не было организованных преступных групп, которые контролировали целые районы города. Не было рэкета, жесточайших криминальных разборок. Зато были стойкие блатные группы, четко разделенные по специализации — карманники, домушники, медвежатники… Последняя «профессия» нынче отмирает, поскольку большие деньги дома в маленьких сейфах никто не хранит. Помню, в свое время на все магазины Украины наводила ужас группа Шевченко, у которого в главных ходил киевлянин Никуличев, он же Пуля. На счету этой группы было более 50 ограблений в разных городах. Медвежатники действовали следующим образом: узнавали, в каком магазине накопилась крупная выручка, глубокой ночью проникали внутрь через окно и валили сейф на мешки с мукой или какой-то крупой, чтобы приглушить звук. Пуля, крепкий, сбитый и сильный мужик, несколько раз бил кувалдой по дверце сейфа, после чего ее, искореженную, взламывали ломом. Выслеживали мы их долго, почти полгода. Я был противником шумных захватов с риском кровопролития, предпочитал брать преступников тихо и с гарантией их причастности к преступлениям. Сначала арестовали подельников Никуличева, потом взяли Шевченко, а последним и самого Пулю. И всех брали тихо, без лишнего шума. К примеру, Пулю арестовали перед цирком. Нам удалось узнать, что он назначил там свидание, и мы пришли раньше его девушки. Потом, уже на суде, Шевченко пытался выгородить себя, представляя Пулю как главаря, но мне удалось доказать, что Никуличев был в группе просто рабочей силой.
«За все годы моей работы в уголовном розыске я только два раза применял оружие»
- Ну, раз вы не любили шумных захватов, значит, недаром вас называют «сыщиком, который не любит стрелять»?
- Да, это так. За все годы моей работы в уголовном розыске я только два раза применял оружие. Первый раз при задержании преступника в Пуще-Водице. В тот момент я просто вынужден был стрелять на поражение, так как он уже целился в милиционера, стоявшего в оцеплении здания. Попал прямо в сердце. Шансов на спасение у него не было. А второй раз мы брали воришку на Подоле. Он обокрал квартиру зампредседателя Совета Министров Украины. Злоумышленников тогда даже не смутила охрана, состоявшая из сотрудников КГБ. Кража была совершена явно по наводке, и нам пришлось тогда немало попотеть, пока вышли на его след. Взяли его вечерком, тихо и без шума. Он нам рассказал, что часть украденного отдал на реализацию своему знакомому, и назвал его адрес. Можно было бы взять скупщика и утром, но начальству уж больно не терпелось поскорее отрапортовать об успехе проведенных мероприятий и задержании преступников. Мы с опергруппой выехали на задание ночью, дождь лил как из ведра. Приехав на место, милиционеры постучались, злоумышленник, открыв дверь, тут же оттолкнул их и бросился наутек. Я успел выстрелить два раза ему вслед — попал в ногу, но его это не остановило. Выбежав вслед за беглецом на улицу, заметил, что тот уже успел пробежать хороших полсотни метров. Прицелился, выстрелил, и он упал. Как оказалось, попал ему прямо в зад, и пуля пробила мочевой пузырь. К сожалению, пока приехала «скорая», он уже умер.
- Время вашей работы в столичном уголовном розыске называют временем честных и открытых отношений с преступниками. За что вас уважал преступный мир?
- В первую очередь, за справедливое отношение. Я никогда не унижал человеческое достоинство представителей преступного мира. Никогда никому не бил морду, не заставлял под физическим давлением давать показания. С преступниками разговаривал, как с обычными рядовыми гражданами. С таким отношением мне с ними было очень легко договориться. Наверное, поэтому за все время работы в правоохранительных органах я себе не нажил врагов. И сейчас их нет. Каким бы ни был преступник, нельзя питать к нему какую-то особую злобу, ненависть или презрение. Он такой же человек, как и мы, только стал не на тот путь.
- А правда ли, что преступники, которых вы сажали в тюрьму, обращались к вам за помощью?
- Мне многие благодарны за то, что я в свое время когда-то их разоблачил, не позволив опуститься на самое дно. Был даже такой момент, когда ко мне пришел квартирный вор, которого я сам лично трижды ловил и отправлял в тюрьму. По нынешним меркам — рецидивист. Пришел растерянный, печальный и говорит мне: «Вы меня знаете, судите сами, но в тюрьму я больше не хочу. Не вор я. Хочу нормально жить, как все. Помогите». Ну что я мог для него сделать? Денег дать? У самих зарплата была невелика, но парня было жалко. Он тогда жил с бабушкой, и денег особых у них не было. Немного поразмыслив, устроил его с горем пополам на водительские курсы. И, знаете, он оказался молодцом — устроился на работу, завел семью, поступил в университет, получил высшее образование, сделал отличную карьеру и ушел на пенсию заместителем директора крупного предприятия. Вот так. И сейчас мы с ним в хороших дружеских отношениях, часто встречаемся на досуге.
По словам Бориса Ивановича, родные не раз просили его после выхода на пенсию оставить работу в правоохранительных органах, но он об этом даже слышать не желает. Хоть и с трудом, но полковник милиции каждый день идет на работу в столичный главк. Десятки оперов знают: советы от легендарного полковника Хряпы по-настоящему бесценны.
P. S. Весь украинский уголовный розыск родом из советского, созданного ровно 90 лет назад. «ФАКТЫ» поздравляют украинских разыскников с их юбилеем и желают побед над всеми «черными кошками».
5966Читайте нас у Facebook
