Освобожденная боевиками ДНР украинская патриотка: "Меня расстреливали дважды"
— Не гарантирую, что Ольга согласится рассказать журналистам о том, что пережила в плену у террористов, но попросить ее об этом можно, — сказал мне активист черниговского автомайдана Роман Омельченко. С ним и его товарищем Максимом Конашевичем мы встретились в одном из кафе в центре Чернигова.
— Ольга находится в монастыре, по нашей просьбе предоставившем ей временное убежище, сейчас мы вас туда отвезем, — сообщил Максим. — Она из Донбасса, с другими местными патриотами организовала группу, которая помогала украинской армии: привозили солдатам продукты, питьевую воду, средства гигиены и многое другое. Бандиты схватили их и увезли в захваченное террористами здание местного СБУ. Арестантов пытали страшно. Оля сейчас под нашей опекой, еще двое лечатся от увечий в больницах. Одного из пострадавших приняла клиника в Польше.
Когда мы приехали в монастырь, Роман попросил меня подождать возле храма, а сам направился в одно из зданий. Вскоре вышел оттуда с невысокого роста женщиной лет сорока и примерно такого же возраста мужчиной интеллигентного вида. «Знакомьтесь, это Ольга, а это брат одного из ее товарищей Сергей», — представил их Роман.
*Здание УСБУ в Донецке, захваченное террористами (фото elise.com.ua)
«Я тайком ела страницы блокнота, который удалось спрятать от бандитов»
— Я всю жизнь была далека от религии, не знала ни одной молитвы, а в камере в перерывах между допросами сумела восстановить в памяти «Отче наш» — слышала ведь в фильмах это обращение к Богу, — начала разговор женщина. Держалась она уверенно, говорила спокойным тоном. — Здесь, в монастыре, попросила показать текст «Отче наш» и убедилась, что вспомнила молитву почти без ошибок.
— Как вам удалось выбраться на свободу?
— Нас троих и еще каких-то людей привели в кабинет, который сейчас занимает один из командиров «ДНР». Он объявил: «У меня сегодня хорошее настроение, я хочу сделать пять добрых дел, поэтому вас пятерых отпускаю». Но, думаю, дело было не в его настроении — нас обменяли на пленных сепаратистов. Когда мы с друзьями выходили из кабинета, захотелось обняться, но руки были связаны. Прижались друг к другу плечами и шагали переполненные счастьем от того, что остались живы.
— Какое впечатление на вас произвел командир террористов?
— Очевидно, он военный — офицерская выправка, нормальная речь. Лишь один раз этот человек при нас выругался: ему доложили, что начальник какого-то транспортного предприятия не хочет предоставить десять автобусов. «Привезите сюда его семью, завтра тридцать машин пригонит!» И сказал в заключение пару крепких слов, но сразу же извинился. Спросил нас: «Как с вами обращались? Не били, еду давали?» Мы дружно ответили, что остались всем довольны. Хотя это неправда — нас страшно избивали, почти не кормили. За шесть дней мне дали пару ложек макарон, полтарелки зеленого борща и кусок хлеба, покрытого черно-белой плесенью. Плесень я соскребла и понемногу ела хлеб, казавшийся мне неимоверно вкусным. А еще выручила одна из двух моих записных книжек. Одну у меня изъяли во время задержания, а вторую я спрятала в одежде и ее не нашли. Бумагу из этого блокнота я тайком… ела. Нужно отдать должное надзирателям: один из них угостил меня булочкой, другой дал яблоко, а третий принес полбанки красного борща.
Все шесть дней заключения руки у меня были обмотаны, а глаза заклеены скотчем. Видеть могла только ноги. По шагам, голосам и ногам я узнавала людей. Было очень стыдно ходить в туалет, потому что туда водил мужчина и (извините за подробности) сам снимал с меня бриджи и трусы. Я кричала, что справлюсь без него, но он не обращал внимания.
— О чем у вас спрашивали на допросах?
— Бандиты твердили одно и то же: «Кто тебя завербовал на Майдане? Мы знаем, что ты координатор „Правого сектора“ на Донбассе. Говори, кто еще здесь входит в твою организацию». Отвечала, что под пытками я и любой другой человек скажет все, что от него потребуют, но вам ведь нужна правда? Ляпнула однажды: «Правый сектор», как та чупакабра — все о ней слышали, но никто не видел. По крайней мере, в наших краях". Заработала за дерзость пару сильных ударов. Хотя меня били не так жестоко, как моих товарищей-мужчин. У одного из них от побоев лопнули барабанные перепонки, отбита почка, врачи диагностировали трещину в основании черепа. Я тогда не верила, что выйду на свободу. Просила об одном: «Не издевайтесь, лучше сразу расстреляйте».
У меня была банковская карточка. Мучители потребовали назвать ее код. Они проверили, за какие покупки я ею расплачивалась. «Правосечка, зачем это ты по полсотни тюбиков зубной пасты покупала, по сто пар носков, десятки бритвенных приборов?» Пришлось признаться в том, что им и так было известно — помогала нашим солдатам.
Меня расстреливали дважды. В первый раз я как-то сразу догадалась, что это имитация, меня просто берут на испуг. А во второй раз решила, что это уже не розыгрыш: все было обставлено как исполнение приговора трибунала. Человек с бумагой в руках зачитал: «Именем „Донецкой Народной Республики“ приговорить к высшей мере наказания». С моих глаз сняли скотч, поставили к стенке. Напротив построились трое мужиков с автоматами. Я отвернулась. А старший говорит: «Так не пойдет. Прими смерть, глядя ей в глаза». Я подчинилась и думаю: вот и хорошо — сейчас закончатся мучения". На курок нажал только один из членов расстрельной команды. То ли выстрел был холостым, то ли он целился мимо, но я осталась невредима.
А еще мучители однажды сыграли со мной в «русскую рулетку». Пришли с револьвером, говорят, проверим, счастливая ли ты. Один из них вставил патрон, крутанул барабан и прислонил ствол к моему виску. А я плотнее к дулу прижалась. У тебя что, голова чешется?" — пошутил подонок. «Это я, чтобы вернее было, чтобы не мучиться», — ответила я. Он нажал на курок… Обошлось. Затем проделал это еще раз. При этом его дружки то и дело пинали меня ногами. «Ладно, пусть пока живет — в ящике», — предложил один из них. Меня затолкали в металлический короб размерами примерно метр на метр и закрыли крышку. Выпрямиться, лечь или сесть там было невозможно. Я сидела на корточках и быстро стала терять сознание. Открыли ящик другие бандиты.
«Донецкая милиция нас выследила и передала в руки сепаратистов»
— В один из дней ко мне в камеру привели молодую женщину, — продолжает Ольга. — Я сразу заподозрила неладное — камера находится возле лестницы, по которой арестованных обычно тащили, ведь они были сильно избиты. А эта женщина спускалась по ступеням нормальным шагом. Когда она стала говорить, я окончательно убедилась — «подсадная утка». Она доверительным тоном предлагала: «Меня обещали отпустить. Может быть, что-нибудь передать твоим родственникам, друзьям или знакомым?»
Несколько раз головорезы пытались изнасиловать меня. Ввалились в камеру, жутко сквернословили. Я поняла, зачем они пришли, бросилась на пол, ухватила табурет, чтобы лупить им по полу в надежде привлечь внимание вменяемых сепаратистов. В этот момент вошел кто-то из надзирателей и потребовал, чтобы отморозки оставили меня в покое. Те пригрозили ему: «Мы тебя к стенке поставим!» Надзиратель связался по рации с человеком, которого он называл заместителем начальника штаба. Тот не поленился, пришел. И насильники послушались его.
Когда все это кончилось, оказалось, что я не могу выпустить из рук табурет: скотч, которым они были связаны, намертво к нему прилип. Тюремщикам пришлось разрезать липкую ленту. А через несколько дней ко мне вновь ворвалась группа насильников. Как раз в это время в другой камере повесился один из моих товарищей. К счастью, его сразу же вытащили из петли. Это страшное событие отвлекло насильников. Заместитель начальника штаба, который спас меня в первый раз, приставил к моей камере охрану.
Однажды произошел случай, после которого у меня появилась надежда, что, может быть, выйду из застенок живой. Тут нужно сказать, что окно камеры было закрыто заслонкой. Я слегка отогнула ее угол, чтобы знать, день на дворе или ночь. Одним утром в эту щелку просочился яркий солнечный лучик. Я ему почему-то обрадовалась! И в этот момент в душе вдруг зародилась мысль, что еще поживу. После освобождения я навестила свою подругу, прихожанку протестантской церкви. Она привела меня в храм, священник которого рассказал, как они с прихожанами молились о моем спасении. Я спросила, когда это было. Потом высчитала, что молились они как раз в то утро, когда я увидела в камере лучик солнца.
— Знаете, — продолжает Ольга, — еще несколько лет назад я была убежденной сторонницей Януковича. Если бы тогда услышала от кого-нибудь, что он плохой, ох, я бы выдала в ответ по первое число. Перемены в моем мировоззрении стали происходить во время Евро-2012. Помните, часть игр проходила в Донецке. Накануне мы с мужем услышали по телевизору о кемпинге, в котором с иностранных болельщиков рассчитывают брать чуть ли не 80 евро в сутки. А мы тоже болельщики. Решили — пусть иностранцы, готовые довольствоваться минимумом комфорта, останавливаются бесплатно у нас. Объявление об этом разместили в Интернете. Живем мы в частном доме. Рассудили: кому места в комнатах не хватит, может переночевать в беседке или под открытым небом — не замерзнут, лето. К нам приехали больше тридцати человек — англичане, поляки… Благодаря общению с ними у меня возникли симпатии к Западу. Со многими из наших гостей я затем поддерживала связь по Интернету. Вскоре мы наладили контакты с организацией, занимающейся международным обменом студентов. После этого у нас в доме стали останавливаться молодые люди со всего мира. Когда они уезжали, я продолжала общаться с ними по Интернету. И вот в ночь на первое декабря прошлого года один студент из Франции написал мне: «Оля, что у вас там происходит?» Письма я перевожу, используя транслейтер — это такая компьютерная программа. «Ничего вроде не стряслось», — ответила французу. «Нет, в Киеве кровавые события». Я начала поиск в Интернете и наткнулась на страничку иностранца, который находился в Киеве и вел прямую видеотрансляцию побоища на майдане Незалежности. Я была потрясена кошмаром: сотрудники «Беркута» зверски избивали молодежь. Это зрелище вывернуло меня наизнанку. Утром я проснулась другим человеком. Сверлила мысль: Янукович контролирует все и вся, без его ведома это зло произойти не могло!
В начале января мы с родственниками по одному торжественному поводу собрались за столом. Разговор зашел о событиях в Киеве, все стали возмущаться, мол, на Майдане бомжатник развели, из-за этого неприятный запах в центре столицы висит. Я сдержалась, промолчала. Вскоре предстояло праздновать мой день рождения. Меня спросили: «Что тебе подарить?» «Поездку в Киев — хочу все своими глазами увидеть». Просьбу уважили. Набрав две здоровенные сумки гостинцев, я подалась в эпицентр революции. Нашла палатку с надписью «Донецк» и попросила устроить меня волонтером, ведь хотела узнать все изнутри. Работа нашлась у медиков — мыть полы, принимать лекарства… Тогда я пробыла в Киеве одни сутки. Но вскоре вернулась и уже надолго. Меня приняли волонтером в медпункт, который размещался на третьем этаже Дома профсоюзов. Почти все люди там подобрались украиноязычные. Мне доставляло удовольствие слушать их — украинская речь мелодичная, звучит словно песня. Я им говорила: «Вы не разговариваете, а поете». Когда раненые стали поступать к нам потоком, и профессиональные медики уже не успевали оказывать помощь всем пострадавшим, я тоже стала обрабатывать раны. Первым моим пациентом оказался пожилой мужчина из Львова. Он получил ранение возле баррикад на улице Грушевского, к тому же у него были обморожены пальцы на ногах. Я стащила с него берцы, положила в них вместо стелек женские гигиенические прокладки — они хорошо впитывают влагу. Стоя на коленях, мою этому человеку в тазике ноги и что-то говорю по-русски. Он спрашивает: «Дитино, ти звiдки?» «Из Донбасса». «О, як символiчно, що ми тут разом!» Обнял меня. Все растрогались, стали нас фотографировать. В Киеве я находилась не все время: ездила на пару дней отдохнуть домой. А потом — вновь на Майдан. Со мной муж и дочка приезжали. Супруг даже баррикады строил.
Когда на Донбассе началась война, мои друзья по Майдану стали сообщать, что их сыновья, мужья, братья направлены бить сепаратистов. Одна моя подруга из Ровенской области позвонила и говорит: «Мой сынуля-солдат воюет в ваших краях. Он простудился, не могла бы ты отвезти ему лекарства». «Давай номер мобильного сына». Не будешь же везти только медикаменты. С друзьями собрали целую гору всего, что понадобится солдатам, загрузили в машину и отвезли. Так и появилась наша группа адресной помощи военнослужащим. Потом объединились с другими подобными группами. Создали общественную организацию «Донбасс SOS». Двадцать первого мая журналисты разместили в «Фейсбуке» фотографии о нашей поездке под Славянск. На одной из них был запечатлен счастливый солдат с новыми берцами в руках — ну, и мы, конечно, рядом с ним. На следующее утро, когда мы втроем ехали на машине по Донецку, нас арестовали. Накануне офицеры позвонили мне из-под Красноармейска: «Ночью наших солдат ранили. Нужны прожекторы, чтобы освещать «зеленку». Только я позвонила военным и сообщила, что прожекторы уже в багажнике и скоро мы их привезем, как нас подрезала машина ГАИ. Это было возле Петровского районного отделения внутренних дел. Милиционеры велели водителю выйти. Я еще какое-то время оставалась в салоне, воспользовалась этим и успела сделать два звонка. Позвонила мужу. Мы с ним последнее время немного ссорились — какому мужчине понравится, что жена столько времени не бывает дома? Когда у нас случались перебранки по этому поводу, он говорил в сердцах: «Выходи замуж за Майдан!» И тут я ему звоню: «За Майдан я замуж не выходила. Я очень тебя люблю. Прощай» «Что значит прощай!?» «Нас забирают дэнээровцы». Дело в том, что предатели в… милицейских погонах сразу же вызвали сепаратистов с автоматами. Вместе с ними прибыли наемники из Чечни — кадыровцы. Муж приехал и хотел снять задержание, но у него это не получилось. Второй звонок я сделала одной женщине, чтобы та рассказала об аресте друзьям и знакомым. Затем я стала уничтожать информацию из своих мобильных телефонов. У меня в сумке нашли флаг Украины (потом кадыровцы меня им душили), записную книжку с координатами друзей, с которыми я познакомилась на Майдане, списки избирателей — наша группа занималась еще и подготовкой к проведению президентских выборов.
— Во время заключения вас шантажировали угрозой расправы над родственниками?
— Да. Моей дочери 16 лет. В один из дней мучители пришли в камеру со словами: «Так, правосечка, у нас твоя дочка. Если не начнешь говорить правду, мы ее сюда приведем и по очереди изнасилуем, потом убьем. А ты будешь есть ее мясо, потому что к тому времени сойдешь с ума». Еще раньше, как только начались на Донбассе потрясения, я отправила дочь к друзьям в другой регион страны. Но все равно, когда услышала эту угрозу, у меня чуть сердце не остановилось. Кстати, мой муж сейчас тоже в безопасном месте. А я уже более-менее оклемалась. Созвонилась с нашими военными, сказала, что отсиживаться в тылу не собираюсь, согласна на любую работу: готовить, стирать… Так что в ближайшее время надеюсь вновь быть на Донбассе.
27049Читайте нас у Facebook
