Боец АТО Владимир Токарев: "Дочка часто просила приехать, а я смог вернуться только на ее похороны"
О болезни дочери боец 11-го батальона «Киевская Русь» узнал, только когда подразделение вывели с линии огня. Родные боялись тревожить главу семейства, пока он находился в одном из самых опасных мест фронта. За жизнь Марии ее брат-двойняшка Александр, муж Вадим и мама сражались, прибегая ко всем методам. «Я объехал все монастыри, заказывая службы, был у знахарей и астрологов, молился на могиле известной целительницы матушки Алипии, — говорит брат женщины. — Бог не услышал меня…» Сейчас семья думает, как воспитывать оставшихся без мамы восьмилетнюю Настю, трехлетнего Лешу и трехмесячную Арину. Старшая девочка до сих пор не знает, что мама умерла. С ней работают психологи Национальной детской клинической больницы «Охматдет». Они считают, что Настя еще не готова узнать и принять правду. Девочка думает, что мама в больнице.
*Этот снимок сделан в день выписки Маши из роддома. Арину на руках держит Вадим, супруг женщины. О ее болезни семья еще не знала (фото из семейного альбома)
— Я во многом себя виню, — говорит отец умершей женщины Владимир Токарев. — Не всегда прислушивался к желаниям дочери. Настаивал на своем. Маша была хорошей женой и мамой. Хотела, чтобы в семье было много детей. Когда я записался добровольцем и уезжал под Дебальцево, дочь призналась, что ждет третьего малыша. Я пообещал ей приехать, когда ребенок родится.
— Во время беременности, особенно когда срок был большим, сестра постоянно жаловалась на сильные боли в спине, — добавляет брат Маши Александр. — Но УЗИ не показывало отклонений, анализы были нормальными. Врачей ничего не настораживало. А на онкомаркеры беременные кровь не сдают. Маша говорила, что плод крупный, давит на позвоночник, вот и возникают неприятные ощущения. Надеялись, что после родов все пройдет.
Александр и Мария — двойняшки. Между ними разница 20 минут. Причем девочка родилась первой.
— Наша бабушка по маминой линии носила звание «Мать-героиня», — продолжает Александр. — У нее было десять детей. Причем двое младших — близнецы. Между ними тоже двадцать минут разницы. У маминых сестер и братьев не многодетные семьи. Трудно в наше время решиться более чем на двух или трех детей.
— Вы с сестрой были близки?
— В детстве могли и подраться. Затем стали хорошими друзьями. Я до женитьбы жил с родителями и семьей сестры. А три года назад переехал с супругой в отдельную квартиру. И хотя мы живем в пятнадцати минутах ходьбы от родителей, поначалу мне было очень тяжело. Каждый день забегал к ним. Да и крестников нужно было проведывать — я крестил старших Машиных детей…
Мы разговаривали с Александром на девятый день после смерти его сестры. Ему нелегко было отвечать на мои вопросы.
— Еще два дня назад я бы не смог говорить, — признался мужчина. — Но сейчас чувствую — все уже выплакал. Правда, осознание того, что Маши нет, еще не пришло. Особенно тяжело по утрам. Просыпаешься — и каждый раз вспоминаешь, что Маша умерла…
Арина, как и старшие дети сестры, родилась крупной, весила четыре килограмма сто граммов. Роды у Маши были сложными. Она долго восстанавливалась после появления на свет каждого малыша. Поэтому в течение месяца к врачам не обращалась, хотя боли продолжали беспокоить. А потом сказала: «Саша, я нащупала у себя в животе какое-то плотное образование». Она легла на пол, я провел рукой и почувствовал под пальцами опухоль. МРТ Маше делали врачи детской больницы «Охматдет» — сестра много лет работала там медсестрой в отделении ортопедии и травматологии. К ней хорошо относились профессор Анатолий Левицкий и заведующий отделением Алексей Бебешко. Увидев изображение на экране, врач пригласил коллег. Фактически в детской больнице Маше диагноз и поставили. Потом его подтвердили в специализированных клиниках. Злокачественное образование нужно было удалить. После операции Маша чувствовала себя нормально. На майские праздники мы успели даже сходить на пикник. Затем в отпуск приехал отец. Мы все вместе съездили в село к бабушкам-дедушкам.
— Отцу сразу сообщили о Машиной болезни?
— Нет. Когда он находился в районе Донецкого аэропорта, боялись сказать ему правду. Их постоянно обстреливали. Отец — командир минометного расчета. Ему, как мы понимали, приходилось регулярно вести бои. Мы переживали за него, не хотели огорчать. О болезни папе сказала сама Маша.
Считаю, что сестру убили «химии». Она прошла два курса. Все возможные побочные действия сразу же проявились у Маши. Она не могла есть, ее постоянно тошнило и рвало, беспокоило расстройство желудка. Последние два дня сестра страдала от дикой боли, не могла перевернуться с боку на бок. Ей все помогал делать муж Вадим, который не отходил от нее. Маше было настолько плохо, что о детях она уже не спрашивала. Знала, что мама о них позаботится. Она лет десять не работает, занимается домом, внуками. Когда мы поняли, что Маша скоро уйдет, ее старшую дочку отправили к родителям мужа, а малыши оставались дома.
— Знаете, — после паузы продолжил Александр. — А ведь я родился мертвым. Из-за обвития пуповиной не дышал. Меня реанимировали. А сестра ушла в 33 года. Может, если бы меня тогда не спасли, она сейчас была бы жива? До последнего дня я надеялся на чудо, на исцеление Маши… У нас с женой нет детей. Мы переживаем по этому поводу, обращаемся к врачам. Были как-то и у провидицы. Так она, посмотрев на мою супругу, сказала: «У тебя будет один ребенок». Затем перевела взгляд на меня: «А у тебя сразу трое»… Ее слова сбылись. Понимаю, что Машиных детей будем поднимать всей семьей. Вадим, зять, оглушен случившимся. Он работает в строительстве, занимается снабжением. Ему нужна наша поддержка.
— Вы с сестрой обсуждали решение отца уйти добровольцем на войну?
— Если папа что-то решил, переубедить его уже невозможно. Накануне отъезда в зону АТО он сказал мне, что подразделение, в котором будет служить, стоит за Дебальцево, в Фащевке. А от мамы правду скрывал. Говорил ей: «Я буду на белорусской границе»…
— Но жена быстро меня раскусила, — добавляет Владимир. — Знакомым и родным рассказывала: «Муж служит на белорусско-приднестровской границе».
— Маша очень ждала папу, — продолжает Александр. — С детства она была ближе к отцу, а я — к маме. У папы день рождения 23 марта. Арину Маша родила 26-го. Такой вот подарок получился. Если бы батальон вывели с линии огня, как и обещали, в марте, отец успел бы приехать на рождение внучки. Но подразделение пробыло возле Донецкого аэропорта сто дней.
— Уже когда нас вывели в Херсонскую область, где мы сейчас контролируем границу с Крымом, Маша просила по телефону: «Папа, приедь домой. Так хочется побыть с тобой, поговорить», — вспоминает Владимир. — Я ей объяснял: «Не могу все бросить. Это же армия». Отпустили меня лишь после того, как сообщили, что Маши больше нет…
*Владимир с детьми дочери: «В августе Насте исполнится восемь лет, а Леше — три года. Арина совсем крошечная. Сейчас постоянно думаю: кого они будут называть мамой?»
— Когда отец приехал домой, я ему сказал: «Ты воевал в самых горячих точках, а удар получил из тыла», — добавляет Александр.
— Для меня еще одним потрясением стало то, что за место на Лесном кладбище от сына требовали заплатить 50 тысяч гривен, — продолжает Владимир. — Мне стало дурно. Где взять такие деньги? Хорошо, что волонтеры связали нас с директором этого кладбища Михаилом Галензой, который помог решить вопрос и с местом, и с церемонией. Оказывается, столько аферистов и мошенников продолжают зарабатывать на горе людей. Как можно? Мы поняли: обращаться нужно в администрацию кладбища, а не слушать людей со стороны.
На ремешке часов у Владимира обручальное кольцо…
— Его я нашел в сентябре прошлого года на блокпосту на Ростовской трассе, — говорит мужчина. — Лежало в пыли. На том месте несколькими днями раньше чинили технику и ночевали бойцы Национальной гвардии. Был среди них крупный такой парень. Ему бы это кольцо подошло. Надеюсь найти владельца обручалки. Пока кольцо стало моим талисманом. Мне кажется, оно бережет меня все это время. Хотя там, на войне, все браслеты и ленточки становятся оберегами…
Через девять дней после смерти дочери Владимир вернулся в место расположения части.
— Не могу иначе, — говорит мужчина. — Год назад обил пороги всех военкоматов Киева, но меня не хотели брать из-за возраста. Благодаря волонтерской группе «Мега-Полиграф» удалось обойти эти глупые чиновничьи преграды. В 1977—1979 годах я служил в армии на Урале. Затем много лет проработал в милиции, в седьмом управлении Министерства внутренних дел. Занимался разведкой, наружным наблюдением. Приходилось задерживать вооруженных преступников. Уволился в 1996 году, когда увидел, что генералы обнимаются с бандитами… Да и зарпалата тогда была 30 долларов, а детей нужно было поднимать… Ушел в частную охранную структуру.
— Что послужило толчком к тому, чтобы пойти на войну?
— Долг перед родиной. Сама судьба предоставила шанс сделать что-то важное в жизни. Именно добровольцев нужно брать в первую очередь. Сейчас, когда большая часть тех, кто пришел воевать по собственной воле, демобилизовалась после года службы, поступают мобилизованные. Многие из них не хотят служить. Пьянствуют. Саботируют приказы командиров. Симулируют болезни. К сожалению, из-за несправедливости, которая продолжает процветать в стране, все меньше людей готовы защищать ее. Не видят и не верят, что государство оценит их порыв. Добровольцев с высоким моральным духом сейчас встретишь не так уж и часто. Патриотизм падает, когда видят, что сами командиры, офицеры не выполняют приказы…
— Что же вас заставляет возвращаться?
— Как это ни парадоксально прозвучит — трое внуков! Им же жить в этой стране, расти, учиться. И свой путь добровольца я пройду честно до конца. Конечно же, Настя, Леша и Арина не будут сиротами. У них замечательный отец. Я Вадима всегда называл образцовым мужем и зятем. Но сейчас постоянно думаю: кого же младшие дети будут называть мамой?
23775P. S. Эта семья ни о чем не просила. Но если найдется благотворительный фонд или меценат, который готов поддерживать детей материально, поверьте, это будет совсем нелишне.
Читайте нас у Facebook
