Юрий Кирикович: "Мы перестали рисовать на машинах красные кресты, потому что по такому транспорту боевики стреляют больше"
— Нас словно и не было на этой войне, — говорит предприниматель Юрий Кирикович из райцентра Заречное Ровенской области. — Нам не положен статус участников боевых действий, следовательно, мы лишены каких бы то ни было социальных льгот. Мы не будем представлены к государственным наградам. Но ведь любому человеку важно признание его деятельности. Поэтому орден «Народный Герой Украины», отлитый из серебра, собранного людьми со всего мира, наша семья расценивает как высшую оценку того, что было сделано нами для фронта.
За лето и осень 2014 года Юрий на собственном автомобиле доставил бойцам 60 тонн продуктов
В Полтаве 10 февраля прошла тринадцатая церемония награждения героев АТО — бойцов армейских подразделений, добровольцев, волонтеров, медиков и одного капеллана негосударственным орденом «Народный Герой Украины», учредителем которого является киевский коллекционер антиквариата, журналист и волонтер Андрей Боечко. После церемонии, уже в неформальной обстановке, он признался, что в этот день полтавчане подарили ему не менее килограмма серебряных изделий. Благородный металл Андрей передаст ювелиру Дмитрию Щербакову, который отольет новую партию наград. В списке претендентов на награждение орденом «Народный Герой Украины» сегодня значится 1340 человек.
*"Орден будет носить мама", — решили отец и сын (фото автора)
— Впервые народный орден вручили героям в июне прошлого года, — рассказывает учредитель награды Андрей Боечко. — За прошедшие семь месяцев этого звания удостоены 180 человек, из них 50 — посмертно. В положении об ордене прописано, что его могут быть удостоены отдельные лица либо подразделения и организации за подвиг или совокупность подвигов. Мы уже вручали такие награды и общественным организациям, и добровольческому украинскому корпусу «Правый сектор». Но семью наградили орденом впервые.
— Будем считать, что мы с отцом и матерью — маленькая организация добровольцев, — улыбается 22-летний Ярослав Кирикович, вслед за которым отправились на фронт его родители. — А орден будет носить мама. Она его заслужила как никто из нас. «Ярый», «Батя» и «Мама» (под такими позывными знают членов семьи Кирикович на передовой) сейчас находятся в резерве «Правого сектора». Пока на линии разграничения не ведутся активные боевые действия, они вернулись в Заречное, чтобы не проедать зря волонтерские харчи. Но, если начнутся бои, тут же отправятся назад. «Там тоже наша земля», — объясняют Кириковичи свое участие в войне.
— Мои мужчины скрывали от меня правду, чтобы я не волновалась, — говорит 47-летняя Лариса Кирикович, кстати, уже бабушка двух внуков и внучки. — Сын вступил в «Правый сектор», когда стоял на Майдане. После бегства Януковича ребята некоторое время тренировались на территории его резиденции в Межигорье, а потом выдвинулись на восток. Ярик сказал, что отправляется на полигон, и попросил меня приехать в Киев повидаться. Узнав от мужа, где находится тот «полигон», спросила: «Почему, сынок?» — «А что мне ответить своим будущим детям, если они спросят, где я был, когда решалась судьба Украины? Сказать, что в подвале прятался?» — обезоружил меня сын. И я поняла, что должна его отпустить.
*Юрий с Ларисой наслаждаются общением с внуками, за мирное будущее которых сражались на войне
Последние несколько лет супруги Кирикович занимались предпринимательством — владели тремя строительными магазинами, грузовым и легковым транспортом. Юрий с Ларисой посчитали, что имеют достаточно средств, чтобы помогать материально тем, кто на передовой. За лето и осень позапрошлого года Юрий на собственном автомобиле МАN отвез бойцам 60 тонн продуктов. К сбору гуманитарной помощи подключились местные жители, даже дети. При этом власть региона, в котором традиционно побеждали «регионалы», старалась не замечать активности волонтеров.
Первая поездка Юрия Кириковича была в освобожденный за день до этого Славянск, близ которого с апреля по июль 2014 года шли жестокие бои между Вооруженными Силами Украины и боевиками так называемой «ДНР». С тех пор поездки на фронт у Юрия стали еженедельными. Дорога в обе стороны — 2,5 — 3 тысячи километров.
Машина Кириковичей несколько раз попадала под обстрелы и вскоре пришла в негодность. Бизнес пришлось свернуть. Близкие родственники, живущие в Крыму, перестали с ними общаться. Родной брат Юрия в пылу спора заявил однажды: мол, «наши придут» и повесят его с сыном на первом же столбе. Да и многие местные не понимают, зачем Кириковичам нужно участвовать в войне.
— А что будет, если каждый сядет и будет ждать, когда враг придет в его дом? — парирует Лариса. — Дочка родила нам с Юрием внука 10 ноября 2014 года, и уже через пять дней мои мужчины уехали служить. Они оба могут все: водить машину, стрелять, спасать раненых… Ярик имеет среднее юридическое образование, а мы с мужем долго работали в медицинской сфере: я — реанимационной медсестрой в роддоме, он — фельдшером на «скорой». И вот хлопцы мои уехали, а я сижу у телевизора и плачу. Дозвониться им не могу. Прошел день, другой — в общем, не выдержала такой жизни. В канун Нового года загрузила машину под потолок — мандаринами, апельсинами, сладостями — и сама поехала к ним. «Не хотите нам помочь?» — узнав, что я медик, спросила руководившая батальоном «Госпитальеры» Яна Зинкевич. Согласилась не раздумывая. Там же дети сражаются, что же мне, взрослой тетке, прятаться за их спинами? Уже 11 января отправилась на первую ротацию. Сразу в Пески. Это были самые сложные последние десять дней обороны плацдарма. 18—19 января мы с другими медиками простояли 16 часов в ожидании раненых «киборгов». Нам никого не привезли! Боевики завалили терминал, а оставшихся в нем тяжелораненых добили…
— Узнав о мамином решении, с отцом запротестовали, — говорит Ярослав. — Но она поставила условие: либо мы все остаемся на фронте, либо вместе уезжаем домой. С мамой не поспоришь… В общем, устроили мы на войне семейный подряд. Я вывозил с поля боя раненых, передавал их в руки медиков для транспортировки в госпитали, а папа мотался по всей линии фронта, снабжая подразделения запчастями к технике, медикаментами, продуктами. Работали в так называемой красной зоне, то есть в зоне боевых действий.
— Нам редко выпадало видеться, а если и пересекались, то всего на несколько минут, — вспоминает Лариса. — Когда я находилась в Песках, муж был под обстрелами на Станице Луганской. Переехала в Первомайск, а они с Яриком — в Пески. Созвониться было невозможно по нескольку дней — связь специально глушили. О родных узнавала через третьи руки. «Видели их, все нормально», — скажут люди, и тревога на время отступает.
«Было страшно выносить с поля боя черные пакеты с фрагментами человеческих тел»
— Сейчас не могу сказать, что готов умереть, а на войне к смерти привыкаешь — там все по-другому, — 50-летний Юрий Кирикович закуривает очередную сигарету. — Если приходилось ехать одному, обязательно брал гранату. Лучше подорвать себя, чем попасть в плен к сепаратистам. Над «Правым сектором» они издеваются с особой жестокостью.
— Наш экипаж постоянно работал под обстрелами: ждать, когда они прекратятся, не приходилось, — говорит Ярослав. — Старались как можно ближе подъехать на машине к раненым, а когда это было невозможно, добирались пешком. Если начинал работать миномет, упали, полежали — и дальше перебежками…
Чтобы обозначить себя, мы поначалу рисовали красные кресты на своих пикапах и джипах (спасибо волонтерам, они пригнали на фронт много высокопроходимой техники, а кроме того, на миллионы гривен завезли дефибрилляторов, кардиоскопов, вакуумных носилок, аппаратов искусственного дыхания). А потом заметили, что по медицинским машинам сепары стреляют еще больше. Потому что один медик может спасти и вернуть в строй десятки бойцов… Мы даже опускали стекла, чтобы не выдавать себя солнечными бликами. Изучив местность, ночью мотались на страшных скоростях с выключенными фарами. Через каждые 200—300 метров включишь на секунду свет, чтобы сориентироваться, и снова гонишь в темноте. Поствоенный синдром — когда ты в мирной жизни ищешь среди ночи автомат под подушкой и прячешься от взрыва петард — наступает потом…
— Сначала думала, самое страшное — аэропорт, потом — что Бутовка, где стреляли день и ночь, — рассказывает Лариса. — Не по себе было, когда приходилось вывозить черные пакеты с фрагментами человеческих тел. Горько сознавать, что наш экипаж мог погибнуть под обстрелами пьяных солдат. Им выдают спирт в двухсотлитровых канистрах для чистки оружия, который, естественно, далеко не весь используется по назначению. Но страшнее всего предательство. Расскажу, как 10 августа 2015 года «Правый сектор» вместе с 72-й бригадой проводил под Волновахой операцию «Черная скала» по зачистке пяти населенных пунктов. Машина медиков, в которой я была старшей, двигалась второй в колонне за танком. Вдруг танк подорвался и загорелся. Следом подорвалась на фугасе наша машина. Оказалось, поле, на которое нас вывели военные и оставили беззащитными, было заминировано. Я уверена на сто процентов: патриотов из «Правого сектора» специально загнали туда! Патриоты угодны, когда они молчат, то есть, когда мертвые. Тогда, под Старогнатовкой, было маленькое Дебальцево, маленький Иловайск. Мы с водителем получили контузии, тем не менее пересели на другую машину и тут же включились в работу — нужно было эвакуировать «двухсотых» и «трехсотых». Выезжаем с ними, а по нам сепары из танков палят! А рядом, в «зеленке», метрах в двадцати, стоят наши танки и БТРы, и, чтобы не выдать позиций, молчат. Хотя «Правый сектор», особенно медиков, армейцы уважали. Но был приказ…
Лариса могла погибнуть еще под Песками в свою первую ротацию — в 80 сантиметрах от ее машины застрял боеприпас, выпущенный из «Града». Но «Мама», считают побратимы, заговорена.
Как любой человек, Лариса Кирикович вместе со своей большой семьей мечтает о мире. И убеждает свою трехлетнюю внучку Дашеньку, которая просится на войну пострелять, что стрелять — это плохо.
7902Читайте нас у Facebook
