Живой факел, бегущий по Крещатику с криком "геть окупантцв!", остановили сотрудники милиции. Сбив человека с ног, они погасили на нем огонь и унесли в машину
Немцы прикрывались людьми, словно живым щитом
… Осенью 1943 года, когда советские войска освобождали Днепропетровск, фашисты осуществили иезуитский план, который местные краеведы назвали позднее «Живой щит». Вслед за отступающими войсками шли каратели и, поджигая на том направлении, где наша армия буквально наступала врагу на пятки, ветхие, глинобитные домишки, гнали женщин и детей позади немецких колонн. На одной из улочек этого левобережного района города жила семья известного в Днепропетровске адвоката Ивана Запары, ушедшего в партизаны, жена и две дочери. Им тоже пришлось брести за границы области, где, посадив в холодные «скотовозы», их повезли в Германию.
До конечного пункта они, впрочем, не доехали. Из попавшего под бомбежку состава в комендатуре какого-то города стали отбирать молодых женщин, которые могли петь и танцевать. Попала в их число и Лида с мачехой и сводной сестрой Асей. Как оказалось, для поднятия боевого духа немецких солдат здесь формировали концертные бригады. С таким разношерстным коллективом 17-летняя девушка объехала пол-Европы. За тарелку супа они давали в день до десяти концертов — в жару и мороз, глотая слезы, пели и танцевали перед немцами, понимая, что круглые сутки находятся под прицелом. Освободили их только в начале 1945 года, когда советские войска взяли Чехословакию, где находилась в расположении армии Власова Лидина концертная бригада. По сути, она была такой же пленницей, как тысячи других остарбайтеров, угнанных в Германию, но, вернувшись в Днепропетровск, оказалась вне закона. «Черный ворон» забрал ее в половине третьего ночи, и в 20 лет Лида получила клеймо «изменника Родины», 10 лет заключения и пять лет ссылки. Весь этот срок она отбыла почти полностью — на Урале, в Воркуте, в Мордовии, — так и не поняв до конца: за что? Но последний год, проведенный на поселении в мордовском селе Северное, вспоминает как самое счастливое время в своей жизни: на посиделках, куда собирались по вечерам ссыльные, она познакомилась с Васей — молчаливым стеснительным 28-летним парнем, который ходил в украинских вышиванках и не спускал с Лиды, когда она пела, грустных синих глаз.
Она даже не знала, за что он сидел. Только однажды на все ее расспросы коротко ответил: за Украину. Позднее поняла, от какой беды он спас ее своим молчанием. И зачем долгие годы ограждал семью от собственных проблем, мучительных раздумий и душевной боли. Его родные до сих пор ничего не знают о последних часах и минутах самого близкого человека. События того дня 5 ноября 1968 года им приходится восстанавливать буквально по крупицам.
«Я не могу жениться, потому что не принадлежу себе»
Она освободилась первой и уехала в Днепропетровск, куда он два года слал ей полные любви письма. В приговоре Василия Макуха, которого осудили совсем еще мальчишкой за связь с украинской повстанческой армией (при переходе границы его тяжело ранили в ногу, и с тех пор он немного хромал), было сказано: без права проживания в Западной Украине. И все же после завершения срока он поехал домой — в село Каров Рава-Русского района на Львовщине, чтобы повидаться с родителями и сестрой Парасей. Ехал тайно, но уже на следующий день о возвращении Василя из ссылки стало известно «компетентным» органам. Предписание было лаконичным: покинуть область в 24 часа. Тогда он и дал телеграмму в Днепропетровск: «Встречай, еду».
Впрочем, теплой встречи не получилось: Василий был какой-то отчужденный и замкнутый. Взяв Лиду за руку, повел к скамеечке на привокзальной площади.
- Он сидел, опустив голову с черной волнистой шевелюрой и чуть не плакал, — вспоминает Лидия Ивановна, — а потом и говорит: «Прости, я не могу на тебе жениться, я совсем не тот, за кого ты меня принимаешь». «А кто же ты?» — спрашиваю. — «Не могу тебе этого сказать, но себе я не принадлежу».
Дома Лидиного жениха ожидала вся родня, отец даже не пошел на работу, и она решительно взяла его за руку: поехали ко мне, там и поговорим.
- Папа все-таки сумел его убедить, — продолжает Лидия Ивановна. — Он как раз начал восстанавливать нашу старую хату, которую подожгли немцы во время отступления. Одна комната была почти готова. И мы с Васей поселились там, а вскоре расписались.
Всю жизнь его жену и детей пытались убедить в том, что Василий Макух — фанатик, который думал только о себе и своих обидах. Но она-то знала, какой он на самом деле: интеллигентный, добрый, заботливый и очень несчастный из-за того, что его украинская мова, его любимые вышиванки пришлись в Днепропетровске не ко двору. Но в то же время он был и реалистом, понимая, что к новой жизни нужно как-то приспосабливаться хотя бы ради семьи. Достраивал в свободное время домик на улице Пожарной, учился в вечерней школе, потом поступил заочно в университет на педагогический. Работы никакой не боялся, ведь с его анкетой устроиться на хорошее место было почти невозможно. Потому пошел в горячий цех обжига на завод «Промцинк».
К 1958 году, когда у них родилась Олечка, полностью отремонтировали только одну крошечную комнатку шириной полтора метра, вставили окна, настелили пол. А на большее денег уже на осталось. Тут и выручили Васины друзья из Западной Украины. Приехавшие в Днепропетровск Николай Гиммер и Иван Цыпух помогли достроить еще две комнаты и, как вспоминает Лидия Ивановна, делали все просто мастерски. Почти пятьдесят лет прошло с тех пор, а домик и поныне как новенький. Иван и Олечку покрестил. Закончив по вечерам работу, друзья садились в дальней комнате и о чем-то говорили. Когда заходила Лида, сразу умолкали, переводя разговор на бытовые темы.
На праздник она покупала Васе бутылочку «Рислинга» — ничего более крепкого он не пил
Он называл ее «моя дорогенька», и Лидия Ивановна не помнит, чтобы муж хотя бы раз повысил на нее голос. Когда его отчислили из университета «за неблагонадежность», не она его, а он ее успокаивал: ну что же делать, есть и другие профессии. Он в то время работал в пищеторге слесарем по тепловому оборудованию. Целый день, припадая на правую ногу, колесил по району, ремонтируя в кафе и столовых плиты, котлы. И Лиде, которая работала поваром в той же системе, было приятно, когда знакомые нахваливали ее мужа: «Такой выдержанный, культурный, предложили ему рюмочку, а он: «Пробачте, не вживаю… «
В 60-е годы их район Амур-пески считался одним из самых криминогенных в городе. Пили здесь почти все, и по вечерам темными улицами ходить было небезопасно. Вася всегда встречал ее с работы, если она задерживалась. Идя под руку с этим широкоплечим, уверенным в себе мужчиной, Лида чувствовала себя как за каменной стеной. На праздники она специально для него покупала бутылочку «Рислинга» — ничего более крепкого он не пил, да и то не больше рюмочки. Но очень любил всех угощать, тем более что жена готовила отменно (Лида училась профессии у знаменитого тогда на весь Союз повара Днепропетровского дорресторана Николая Губы, чья книга «Приглашаем к столу» была настольной для домохозяек). Особенно Вася радовался приезду гостей из Западной Украины. «Моя дорогенька, — обнимал жену, — що у нас х смачненького, виставляй на стчл».
Единственное, что ее беспокоило, — его частые поездки на родину. Даже закралось подозрение, нет ли у него там сердечного интереса. Но он каждый раз успокаивал: мне никто не нужен, кроме тебя и детей, а езжу с сестрой Парасей повидаться, она сильно болеет. Причем, находясь даже неделю в гостях, обязательно писал ей письма, а то и присылал посылочки с сушеными грибами, вареньем из черники.
У них к тому времени было уже двое детей. В 1960-м точно в день рождения Василия Лида подарила мужу сына Володю. Когда Василий узнал, что она ждет ребенка, очень растерялся: «Пойми меня правильно, но тебе придется одной его растить». «Куда ты денешься?» — попробовала она перевести все в шутку. А он ответил так серьезно, даже с какой-то трагической нотой в голосе: «Меня уже не будет… «До 1968 года, когда советские танки вошли в Прагу, оставалось еще восемь лет.
В ночь с 20 на 21 августа войска стран Варшавского договора перешли границу Чехословакии. Военный кулак, который показал Советский Союз пробуждающейся чешской демократии, был более чем увесистым. Семь армий, в составе которых 5 тысяч танков и 500 тысяч военнослужащих. «Пражская весна» была придушена, экономические и политические реформы потекли по нужному КПСС руслу. Вот только не ожидали в Москве, что эти события аукнутся в собственном тылу: в Прибалтике, Ленинграде, Новосибирске кто-то разукрасил здания осуждающими эту интервенцию надписями, а в Москве на Красную площадь 25 августа вышли семеро правозащитников — Константин Бабицкий, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов и Владимир Файнберг. Только несколько минут удалось им продержать плакаты «Руки прочь от ЧССР», «Позор оккупантам» — и за это на долгие годы их уделом стала тюрьма и психушка. На Украине чешские события обсуждали разве что на кухне. К Василию тоже приходили по вечерам друзья и о чем-то долго шептались за закрытой дверью. Лида не знала, что он писал в то время книгу о годах, проведенных в мордовских лагерях, и маленькие папиросные листочки в каждый свой приезд на родину передавал в Сокале своему побратиму Ивану. Племянница Василия Макуха Ярослава Осмиловская, которая в тот год как раз закончила школу и переехала из Карева во Львов, уверена, что вместе с друзьями они тоже готовили какую-то акцию.
- Он приехал к сестре Парасе в Карев в октябре 1968 года, — вспоминает Ярослава Осмиловская, — и все время звонил в Киев, писал кому-то письма. Я случайно увидела, что одно из них заканчивалось словами «Слава Украине!» Он даже меня попросил отправить письмо. Знать бы, как это важно, я бы запомнила кому… Он привез мне тогда в подарок три книжки: «Неопалиму Купину» Сергея Плачинды, «Мальвы» Романа Иваничука и роман-газету с «Собором» Олеся Гончара. Мы очень долго говорили об украинской литературе (я мечтала поступать на факультет украинской филологии) — это был очень образованный, начитанный человек. Знаю, что он встречался тогда во львовском скверике с односельчанином Петром Дужим, которого считал своим наставником. Но, о чем они говорили, так никто и не узнал…
«Он думал, что его поступок всколыхнет Украину»
В тот день 4 ноября Василь засобирался якобы домой. Сестра Парася, сложив в кошелку кое-какие домашние припасы, поехала на базар, чтобы наторговать хоть немного денег и купить гостинцев племянникам. Строго наказала брату: «Дождись меня». Но он уехал, положив в авоську пару яблок и трехлитровую банку, завернутую в грубую желтую бумагу. Приехав во Львов, откуда отправлялся поздним вечером его поезд, зашел к племяннице попрощаться.
- Я спросила, что у него в банке, — рассказывает Ярослава Юрьевна, — а он ответил: черничный сок — соседка угостила. Пришел на вокзал и его друг Григорий Ментух, с которым вместе были в лагерях. Помню, погода стояла ужасная: такой темный, промозглый вечер, и туман, хоть топор вешай. Поезд уже чмыхнул, а Василий Емельянович все не садился и прыгнул на ступеньку последнего вагона. Сколько было видно, он все махал и махал нам рукой. Уже позднее мама рассказала мне, что перед отъездом брат просил ее: «Если мои дети к тебе приедут, прими их, как своих». «Ты что-то задумал?» — допытывалась она. А он только и ответил: «Все слишком далеко зашло. Нужно что-то делать». На следующий день отец увидел, что из сарая пропала банка с бензином, которую припас, чтобы смалить поросенка. А в коморе мама нашла чемодан с вещами дяди Василя, спрятанный на верхней полке. Мы поняли: должно случиться что-то страшное…
Провожая мужа в ту осень на родину, Лида чувствовала: он что-то задумал. Наверное, и дети подсознательно ощущали тревогу, исходившую от отца. Восьмилетний Вовка прижался к нему в аэропорту — не оторвать. А тот присел, заглянув в голубые глаза сына: «Запомни, я очень всех вас люблю». Они не знали, что видят его в последний раз.
За месяц, пока гостил у сестры, Василий, правда, прислал две посылочки с вареньем и конфетами да несколько писем. В одном из них успокаивал жену: я скоро вернусь. А она все вспоминала их последний разговор, когда на ее слова: «Живут же другие при советской власти», он с горечью бросил: «Разве это жизнь?!»
Другая племянница Василия Макуха Галина, пытаясь восстановить картину тех событий, с кем только не говорила.
- Мне кажется, они планировали акцию протеста, подобную московской, на 7 ноября, когда на Крещатике собирается пол-Киева, — предполагает она. — Думаю, что в ней должны были участвовать не менее десяти человек, но что-то не сложилось, и дядя Василь остался один. Поэтому он и принял такое непростое решение. Наверное, надеялся, что его поступок всколыхнет всю Украину. А получилось совсем не так.
О том, что же произошло 5 ноября 1968 года на Крещатике, сестры Осмиловские только недавно узнали от своего односельчанина и одноклассника Ярославы Николая Мазура, который служил тогда в Киеве во внутренних войсках и именно в этот день патрулировал на Крещатике.
Как говорили очевидцы, человек в стареньком пальто и фуражке, из-под которой выбивались густые черные волосы, вышел на Крещатик из подворотни дома Ь 27, расположенного недалеко от Бессарабского рынка. По-видимому, именно там он вылил на себя трехлитровую банку с бензином, а уже на улице чиркнул спичкой. Вспыхнув, словно факел, мужчина побежал в сторону нынешнего майдана Незалежности, где стоял тогда памятник Ленину. Николай Мазур не был знаком с Василием Макухом (после лагерей тот в селе не жил). Да и знай он его, разве разглядишь земляка за стеной огня и дыма? Но, увидев горящего человека, сорвал с себя шинель и бросился вслед за ним. Это невозможно даже представить: живой столб огня пробежал почти полкилометра, выкрикивая на ходу: «Укращна вчльна!» «Геть окупантчв!» «Вмираю за самостчйну Укращну!» Он отбрасывал с дороги всех, кто пытался на него что-нибудь накинуть. Отшвырнул и шинель Коли Мазура. Пока уже у подножия монумента его не сбили с ног сотрудники милиции и не погасили пламя.
К дому Макухов на улице Пожарной киевские кагэбисты подъехали около пяти часов утра: «Открывайте, с вашим мужем беда… «Пока один расспрашивал ее, с кем да куда поехал Василий, другой рыскал по всем углам. В диване нашли несколько книг, письма, которые писал ей Вася, фотографии. Все забрали. Хорошо, что их единственное общее фото сохранилось у Лидиной мачехи. Таким и знают теперь своего отца Оля и Володя.
На вопрос: «Он жив?» пришедшие в дом люди сначала ответили: «Да. Врачи пытаются его спасти». А потом, позвонив из соседней воинской части в Киев, сказали: «Умер. Собирайтесь за телом. Но получите его при условии, что никто не узнает, как умер ваш муж. Можете всем сказать, что он погиб в автокатастрофе, а крышку гроба на похоронах не открывать».
Впрочем, прежде чем допустить ее к телу мужа, в Киеве Лиду и их кума Ивана Ципуха целый день водили по кабинетам, спрашивая одно и то же: «С кем он был связан? Кто к вам приезжал? Почему он это сделал?» Пока Лида не потеряла сознание в одном из кабинетов. Она и в самом деле ничего не знала — так Вася сумел оградить ее от статьи о пособничестве. Одновременно в райцентр каждый день вызывали из Карева сестру Парасю и ее мужа Юрия Осмиловского. После одного из допросов Парася вернулась очень слабая, из носа и рта шла кровь. Ничего не рассказывала, но родные подозревали, что ей отбили легкие. После этого прожила она совсем недолго… Ничего не добившись, 7 ноября Лиду наконец-то пустили в морг к мужу.
- Он был весь черный и почему-то блестел. Я только потом поняла, что это не кожа, а расплавленная светло-голубая нейлоновая рубашка, которую я купила ему незадолго до отъезда, — вспоминает Лидия Ивановна. — Волосы остались только на затылке, прикрытом фуражкой, остальные 80 процентов тела обгорели. Как и было приказано, гроб не открывали. Да и людей на похороны пришло немного — только самые близкие. Напротив нашего дома — здание воинской части. Ее командир, который хорошо знал и уважал Васю, рассказал мне потом, что внутри у каждого окна стояли люди в штатском и фотографировали всех, кто подходил к гробу.
В семье Макухов была одна очень счастливая дата — 14 ноября, день рождения Василия и сына Володи. Этот двойной праздник они всегда отмечали всей семьей. И именно в этот день 1968 года хоронили Василия Макуха. Запуганные и отвергнутые, жена и дети долгие годы даже говорить боялись на эту тему.
- Выплачусь утром дома, — вспоминает Лидия Ивановна, — а потом еду Володечку поздравлять, чтоб его жена и знакомые даже не догадывались, какая это печальная для нас дата.
Как ни пытались спецслужбы скрыть происшествие на Крещатике, а самого Василия Макуха представить как человека психически нездорового, западные информационный агентства все-таки распространили правдивую информацию о том, что 45-летний украинский диссидент Василий Макух публично сжег себя в знак протеста против советского тоталитаризма.
Ограждая семью от собственных проблем и тайн, Василий Макух все-таки надеялся, что за свои взгляды расплатился с режимом сполна. Но даже представить не мог, с какой силой административная машина ударит по беззащитной вдове и двум ребятишкам.
Вскоре после похорон Лиду, работавшую поварихой в интернате, уволили с работы: «Сами знаете, за что… «В одной из столовых она не проработала и месяца. Заведующая вызвала ее и шепотом сказала: «Я очень уважала вашего мужа, он такой интеллигентный, выдержанный, но поймите и вы меня… «В кафе ДК студентов, куда она устроилась после этого, ей тоже не дали работать. Очень скоро и в школе Володе с Олей дети не стали давать проходу, крича вслед: «Бандеровцы, бандеровцы!» Однажды второклассника Вовку даже ударили за это, а когда он, защищаясь, бросил в обидчика камнем, его мама тем же самым отплатила Лиде. Увидев ее на местном базарчике, швырнула в молодую женщину обломком кирпича, и весь базар подхватил: «Бандеровка!»
Несколько лет ее вообще никуда не брали на работу. Пришлось продать и обручальное кольцо, и новое пальто, которое пошили Васе накануне той роковой поездки, и все свои платья. А больше у нее ничего и не было. И все же она вырастила детей и дождалась внуков (Богданчик учится в школе, а Даша закончила таможенную академию). И все в том же домишке на улице Пожарной хранит память о муже.
Только в последние годы уже в независимой Украине имя Василия Макуха стало постепенно выходить из небытия. Скромная могила на Клочковском кладбище известна сегодня многим днепропетровцам. И все же за эту жертву Украина не воздала еще своему сыну достойную дань памяти. В один год с ним в знак протеста вот так же сжег себя чехословацкий студент Ян Палах, который стал на родине национальным героем и на могилу которого не стеснялись приносить цветы даже руководители Компартии. Для Украины самосожжение на Крещатике до сих пор считается лишь историческим эпизодом, известным узкому кругу лиц. А среди Героев Украины, отдавших жизнь за независимость страны, нет имени Василия Макуха.
447Читайте нас у Facebook
