«мы с бандеровцами не воевали. А вот ковпаковского комиссара руднева за попытку вывести соединение из карпат с помощью националистов застрелила своя же радистка… »
Этот скромный, но весьма интересный дядечка, бывший педагог, гордился не столько боевыми орденами, сколько врученной самим Ковпаком медалью «Партизану Великой Отечественной войны» первой степени, которой, оказывается, наградили немногих, и живых обладателей остались единицы.
Увы, когда материал готовился к печати, умер и Иван Никифорович. Не верится. Ведь его голос звучит на диктофонной кассете! Помню, как этот приветливый старик во время прослушивания записи взял скрюченными от ревматизма пальцами мой маленький диктофон и задумчиво молвил: «А какая рация в те времена была тяжелая… Тяжелее пулемета!»
«В первом же бою наши собаки уничтожили шесть вражеских танков»
-- Войну я начал подрывником-кинологом в районе Гомеля, -- вспоминает Иван Никифорович. -- Каждый боец нашей группы имел свою обученную собаку, к спине которой перед боем привязывали рюкзачок со взрывным устройством. Наука была нехитрая. В специальной школе под Москвой, где нас готовили еще с осени 1940-го, овчарка рожала щенят, они десять месяцев росли возле танка, привыкали…
Наш лейтенант написал наркому обороны маршалу Тимошенко, что может подготовить для этого дела обычных дворняг за месяц! Наловили их. Лейтенант, ветеринар по образованию, имел представление об условном рефлексе. Смешивал в тазике перловку с тюлениной, ставил под танк. Механик в это время запускал двигатель. Через три-четыре дня собаки привыкали к шуму мотора настолько, что он стал для них сигналом кормежки.
Во время испытаний на полигоне рвало так, что башня танка летела вверх. Нарком обороны и его заместитель по вооружению маршал Кулик были очень довольны, наградили всех нас, 25 кинологов, «Кировскими» часами.
-- Не жалко было животных?
-- Ой, сынок, мы что, не люди? Каждый пес привыкал к своему хозяину. Собаки, наверное, что-то чувствовали. В июле сорок первого наша группа прибыла в местечко возле Гомеля. Получили сообщение, что прорвались немецкие танки, надо занять исходную. Все бобики и шарики привязаны к соснам. Глядь -- а моего Джека нет! Один ошейник. Оказалось, пес бегал неподалеку. Поймали. Не пойму, как он умудрился вытянуть голову из очень тугого ошейника. Когда я застегивал ремешок, Джек с такой тоской посмотрел на меня…
В тот день наши питомцы подорвали шесть из семи двигавшихся на нас немецких танков. Один повернул назад. За этот бой командующий 21-й армией генерал-лейтенант Кузнецов присвоил каждому из нас звание лейтенанта, представил к ордену Красного Знамени.
Командование решило снова отправить нас в Москву. Но мы до нее не доехали. Если бы в радиаторе нашей полуторки не закипела вода и не задержись мы из-за этого на каких-то десять минут, я бы с вами не разговаривал: на наших глазах станцию и состав, в который мы должны были грузиться, разбомбили…
Наша группа направилась на Юго-Западный фронт, оказавшийся вскоре в окружении. Те, кто выжил, попали в плен. Я тоже. Вскоре бежал и вернулся в село. В нашем селе была подпольная организация. Но к моему возвращению немцы ее раскрыли и уничтожили. Уцелел один человек, авторитетный молодой мужик, похоже, офицер. Он велел мне как комсомольцу создать новую подпольную организацию. Сам сказал, что отправляется с молодежью в Германию.
Мы же следили за железной дорогой, сколько и каких проходит поездов, устраивали диверсии. Когда почувствовали, что гестапо идет по следу, все ушли в партизанское соединение Маликова.
«После эксгумации останков комиссара в височной части черепа обнаружили пулевое отверстие»
-- О боевых делах маликовцев рассказывают многие книги. А вот с отрядами УПА вам приходилось сталкиваться?
-- Да, приходилось -- в Овручском районе. Они направляли туда своих людей начальниками полиции. Те гнули свою политику, мы -- свою. Но до вооруженных стычек не доходило. Наверное, и бандеровцы разные были. Случалось, мы даже помогали друг другу. Вы, кстати, знаете, за что ковпаковского комиссара Руднева застрелила собственная радистка? Когда летом 1943 года Ковпака в Карпатах окружил враг, наши оказались, считай, в безвыходном положении. Отряды были измотаны тяжелыми боями. И Семен Васильевич договорился с бандеровцами, что те пропустят партизан без боя. Но о контактах Руднева с УПА в Москву доложила радистка, присланная в соединение по линии НКВД. Говорят, у нее была секретная задача -- в случае измены или безысходности уничтожить Ковпака, Руднева, начальника разведки Вершигору (возглавившего соединение после Сидора Артемовича). Командовал партизанским движением маршал Ворошилов, начальником Украинского штаба был генерал НКВД Строкач. Существует версия, якобы после доклада радистки они дали команду убить Руднева и его сына Радика как свидетеля. Тем более что Руднева до войны репрессировали, потом выпустили, но на крючке органов он остался. После войны раскопали могилу, исследовали останки -- вроде бы все подтвердилось. И Вершигора в своей книге кается, что не предотвратил гибель Руднева, что якобы мог…
-- Да, но в своих воспоминаниях «Люди с чистой совестью» Петр Петрович Вершигора приводит совершенно другую версию…
-- Вы правы, Героя Советского Союза генерал-майора Семена Васильевича Руднева сначала считали без вести пропавшим. Вскоре под местечком Делятин местные жители показали два захоронения партизан. В 1946 году комиссия, в составе которой был и Вершигора, провела эксгумацию и опознала останки Руднева с пулевым отверстием в височной части черепа. Самоубийство? Петр Петрович пишет, что перед последним боем, в результате которого ковпаковцы должны были прорваться из окружения, у них с Рудневым состоялся разговор. Вырвемся, пытался приободрить комиссара Вершигора, только бы в ноги не ранили. «А сделать вот так разве не сможешь?» -- спросил Руднев и приставил два пальца к виску. В смысле застрелиться. Это может говорить о том, что в случае чего был внутренне готов к такому шагу.
А писать о договоренностях с националистами, и тем более о том, что кого-то убили свои же, в доперестроечные времена вряд ли разрешили бы любому автору. Мне об этом говорили многие партизаны. Именно этой версии придерживается и бывший командир-ковпаковец Герой Советского Союза Петр Брайко, живущий в Москве.
-- Но давайте не будем считать ее истиной в последней инстанции. Может, после этой публикации отыщутся еще живые свидетели. Кстати, с Ковпаком вы об этом не разговаривали?
-- Нет. Тогда, в послевоенные годы, этот вопрос гласно не обсуждался. Боже упаси! Во-вторых, встреча с Ковпаком была очень короткой -- вручил медаль, поздравил и ушел.
«Алексей, твою мать! С кем же ты расправляешься?» -- возмущенно сказал Федорову Сабуров»
-- А вот с Федоровым и Сабуровым разговаривать случалось, -- продолжает Иван Никифорович. -- Правда, на другие темы. Однажды первый секретарь райкома партии пригласил меня съездить с ним под Белокоровичи на Ворошиловское озеро. Очень красивые места, сам Климент Ефремович любил охотиться на уток.
Подъезжаем к селу, а там шлагбаум, стоит военный. Оказывается, на отдых прибыли командующий Киевским военным округом генерал Гречко, первый секретарь Житомирского обкома партии, дважды Герой Советского Союза Федоров и председатель облисполкома Кременицкий, тоже бывший партизанский командир. Федоров представил секретаря райкома генералу Гречко. «А это что за хрен собачий?» -- посмотрел на меня. «Бывший партизан, Алексей Федорович», -- говорит секретарь. «Что-то я вас не помню», -- недовольно продолжил Федоров. «Я воевал у Маликова», -- говорю. Мне стало не по себе. Хотелось уйти, да боялся, что секретарю райкома не поздоровится.
Сели за стол. «Что наливать?» -- спрашивает Федоров. «Мы не пьем… » -- попытался возразить мой начальник. «Так какого черта вы сюда пришли? Какой же ты первый секретарь? Мне такие не нужны!» -- продолжал грохотать Федоров. -- Партизанской водки выпей!» И налил ему стопку самогонки. А она -- градусов семьдесят. На следующий день пришлось вызывать самолет санавиации, чтобы везти секретаря в больницу в Житомир -- он был сердечником.
Такой была моя первая встреча с Федоровым. А вторая… Это было в 1955 году, в конце августа. Во время районной учительской конференции меня вдруг вызвал заврайоно. «У вас партизанская медаль при себе?» -- «Нет, дома… » А это в селе за 25 километров. -- «Я дам машину, быстро езжай». Оказывается, по случаю открытия памятника командиру словацкого партизанского отряда Герою Советского Союза Яну Налепке, погибшему при освобождении Овруча, ожидали приезда Федорова, Кременицкого и родителей героя.
После торжественного митинга почетных гостей, как водится, пригласили на банкет. И вот к Федорову вдруг подходит Сабуров (Герой Советского Союза, тоже бывший партизанский командир) и возмущенно говорит: «Так что же ты, Алексей, твою мать, с войны еще расправляешься с людьми? С кем ты расправляешься? Я никогда не думал, что ты такая сволочь!» Речь шла о том, что Федоров после войны не поладил с председателем облисполкома -- бывшим комиссаром сабуровского соединения -- и сместил его с должности, затем «съел» первого секретаря Овручского райкома -- бывшего командира роты у Сабурова. Но разошлись Федоров с Сабуровым после того острого разговора вроде бы по-хорошему. Да, крутой Федоров был мужик.
Однажды он и его окружение нехорошо поступили с другим партизаном. В день похорон Сталина я встретил в Житомире своего знакомого Григория Мищенко. Во время войны он был подпольщиком, одно время даже секретарем Киевского подпольного обкома партии. Потом в соавторстве с другим историком написал первую солидную книгу о подпольно-партизанском движении на Житомирщине, стал первым секретарем Житомирского обкома комсомола.
ЦК партии рекомендовал Григория Мищенко на должность второго секретаря обкома партии. Но на областной партконференции, когда, казалось бы, вопрос уже был решен, на трибуну вдруг поднялся председатель областной парткомиссии и заявил: вот, дескать, Мищенко пишет в автобиографии, что был секретарем Киевского подпольного обкома партии, будучи всего лишь кандидатом в члены ВКП(б). Разве такое возможно? Ситуация действительно интересная, надо бы разобраться. Но Федоров вместо этого потрафил некоторым дуракам, завопившим: «Исключить из партии!» Вмиг раздавили человека.
Я посоветовал Мищенко обратиться к одному товарищу по партизанской войне, работавшему в ЦК. Он нашел бывшего подпольщика, работавшего под руководством секретаря Киевского подпольного обкома партии Ивана Сергиенко. Тот подтвердил, что весной 1943 года Сергиенко и другие руководители были арестованы гестапо и погибли, некоторые были вынуждены скрыться. И тогда обком возглавил кандидат в члены партии Мищенко.
Более того. Этот человек, не помню, к сожалению, его фамилии, помог разыскать в дымоходе одного из старых киевских домов сверток с документами обкома, спрятанными, когда подпольщикам снова пришлось спасаться от немцев. Благодаря им Ивану Сергиенко в 1965 году было посмертно присвоего звание Героя Советского Союза.
Мищенко восстановили в партии, он успешно защитил диссертацию, стал доцентом, был избран секретарем партийной организации Киевского университета имени Т. Г. Шевченко.
Так что пусть простят меня за Федорова его друзья. Герой ты или нет, а с людьми по-людски надо…
Ну, а я… После прихода наших, когда отряды расформировали, меня на фронт не взяли из-за ревматизма, подхваченного в белорусских болотах. Работал на железной дороге, окончил институт, был директором разных школ. Женился еще во время войны на односельчанке, девушке-партизанке. Детей у нас долго не было. Страшно переживали. А потом однажды приезжает домой моя Мария Марковна и говорит, что на станции к ней пристала цыганка и нагадала, что через год у нее родится сын. Так оно и вышло. Николай наш нынче председатель правления солидного предприятия -- «Київмлин». Давай, говорю ему, думай, чтобы хлеб подешевел… А то не было у стариков нормальной юности, а теперь и старость несладкая…
6901Читайте нас у Facebook
