«даже когда террористы расстреляли в фойе девушку, все еще казалось, что они просто пугают нас и патроны у них холостые»
«Я тобой горжусь. После всего, что ты пережил, я бы сошел с ума. Я, конечно, тебе очень сочувствую: все эти лохи-террористы, больницы, врачи… Ну, ты сам понимаешь… » Это отрывок из письма, которое написал Кириллу Головенко его друг из Львова. И такие слова поддержки, считают родители Кирилла, помогли их сыну вернуться к нормальной жизни. Этот 14-летний паренек -- один из пострадавших в результате операции по освобождению заложников. Несколько дней он провел в реанимации, затем почти месяц находился под наблюдением врачей, в том числе киевских. (»ФАКТЫ» писали об этом в номере от 23 ноября 2002 года. ) Ведь родители Кирилла родом с Украины. Во Львове живут бабушки и дедушки мальчика. Кстати, за два месяца до событий на Дубровке в Москве Кирилл и его мама стали свидетелями трагедии на аэродроме «Скнилов» во Львове…
Кроме Кирилла, его мамы и тети, в зале культурного центра на Дубровке находились еще около тридцати граждан Украины.
«Все плохо. Мы больше не увидимся»
-- Несколько дней назад сын позвонил из школы, часов в двенадцать, сказал, что уходит с уроков, -- рассказывает мама Кирилла Елена. -- Оказывается, в коридорах школы чувствовался запах какого-то газа, и Кирилл ощутил горечь во рту. Учительница немедленно отправила его домой. Ведь неизвестно, как отразится на здоровье сына действие любого газа даже в небольшой дозе.
Зная о приезде журналиста, Кирилл сказал родителям, что не хочет говорить о случившемся. И пока я беседовала с его родителями, Игорем и Еленой, на кухне их однокомнатной квартиры, мальчик играл во дворе с другом.
-- Месяца через четыре после освобождения заложников мы с Леной съездили на Дубровку, -- говорит Игорь. -- Оставили у здания цветы, зажгли свечи. Ведь от воспоминаний о тех днях не избавиться, они стали частью нашей жизни.
… Собираясь с сыном на мюзикл, Елена оставила на кухонном столе ужин для Игоря и расстелила постель. Не хотелось возиться вечером, представление оканчивалось поздно. На одной из станций метро Елена и Кирилл встретились с приехавшей из Киева родственницей Инной, и все вместе отправились на Дубровку.
-- Теперь я понимаю, что по дороге было несколько знаков, предвещавших беду, -- вспоминает Елена. -- В нашем микрорайоне пробок не бывает, поэтому до метро мы обычно добираемся минут за десять. А в тот раз ехали добрых полчаса. Затем долго не отъезжал от станции метро «Дубровка» автобус до культурного центра. Мы еще волновались: как бы не опоздать к началу. Лучше бы опоздали…
Придя домой после работы, Игорь сел ужинать. И вдруг звонок по мобильному: «Мы заложники террористов!» -- как-то удивленно произнесла жена.
-- Я подумал, что это плохая шутка, -- продолжает Игорь. -- Спокойно выпил чай и только после этого сделал то, о чем попросила Лена: взял документы и поехал к культурному центру. В метро мой телефон зазвонил, это опять была Лена: «Все плохо. Наверное, мы больше не увидимся».
«У нас дети твоего возраста уже воюют»
-- Мы сидели во втором ряду партера, -- говорит Елена. -- И когда на сцене появились террористы, я подумала: «Надо же, как режиссер все придумал!» Затем раздался крик: «Вы все заложники! У кого есть мобильные телефоны, звоните родным». Между рядами шли женщины в черном, обмотанные взрывчаткой. Все думали, нас продержат часа два и отпустят. В реальность происходящего верилось с трудом. Даже когда расстреляли девушку, проникшую в уже захваченное здание, мы все равно считали, что патроны у террористов холостые. Оказывается, та девушка часто ходила в этот дом культуры на дискотеки, знала все запасные ходы. И в этот вечер зашла на огонек по старой привычке. Она была выпившая. Хамила террористам. И на их предупреждение «Будешь так себя вести, мы тебя убьем» ответила: «Стреляйте!» Ее вывели в фойе, раздалась автоматная очередь. Все думали -- пугают… Но вскоре еще одного человека застрелили прямо в зале.
-- Как это произошло?
-- У молодого мужчины сдали нервы -- потом говорили, что ему, курильщику, в зале не дали закурить. И он замахнулся бутылкой из-под коньяка, в которой выдавали воду, на женщину, обмотанную взрывчаткой. Тут же раздалась автоматная очередь. Пули пролетели сантиметрах в двадцати от моего плеча и попали в сердце женщины. На ее одежде растеклись пятна крови…
-- Некоторым детям разрешили уйти из зала. Почему не ушел Кирилл?
-- Несколько раз террористы говорили, чтобы дети подняли руки, и некоторым из них разрешали покинуть здание. Кирилл тоже тянул руку. Но террористы ему сказали: «У нас дети твоего возраста уже воюют». Кроме детей, зал позволили покинуть мужчине, у которого начался приступ аппендицита. Ему было настолько плохо, что его выносили на носилках.
Почти трое суток террористы удерживали здание. За это время заложники практически ничего не ели, очень мало пили.
-- Нам бросали шоколадки, маленькие пакетики сока и бутылочки с водой, -- продолжает Елена. -- Один раз Кириллу достался бутерброд. Он, кстати, почти ничего не пил, иначе бы ему часто хотелось в туалет. Чтобы сходить по нужде, нужно было поднять руку и громко сказать, что тебе требуется, затем пройти в первый ряд партера, в креслах которого сидели ожидающие своей очереди, спуститься в оркестровую яму, где террористы устроили туалет.
«Думала, накрою Кирилла собой, и взрыв любой силы пройдет мимо нас»
Человеку, который никогда не был в подобной ситуации, трудно представить ощущения и чувства заложников. Но даже сдержанный рассказ Елены пробирает до слез.
-- Мы сидели втроем, ни с кем не общались. Сразу поняли: ни в коем случае нельзя смотреть в глаза террористам. Во-первых, это привлекает их внимание и злит. Во-вторых, они не должны видеть наш страх. Почему-то в те дни, несмотря на угрозу взрыва, у меня не было ощущения, что я умру. Думала: накрою Кирилла собой, и взрыв любой силы пройдет мимо нас.
Штурм здания российские спецслужбы начали рано утром 26 октября.
-- Я в это время попросилась в туалет. В очереди сидело много людей -- почти все кресла первого ряда были заняты, -- продолжает Елена. -- Неожиданно из фойе в зал вбежал чеченец с криком: «Газ пошел!» Я вернулась к сыну и Инне. Они лежали между рядами. Намочила и подняла высокий воротник свитера сына, чтобы закрыть Кириллу рот и нос. Себе на лицо положила мокрый платок и легла, прикрыв Кирилла собой. Помню, что я уснула, ощущая вкус сладкого во рту и резкую тошноту.
В себя Елена пришла в палате одной из московских больниц. Сына и Инны рядом не было. В тот же день, выписавшись из клиники, Елена с мужем поехали искать Кирилла. Он находился в реанимации.
-- Мы думаем, что газ так сильно подействовал на сына потому, что он до этого перенес три операции с применением наркоза, -- говорит Игорь. -- Кроме того, во время захвата здания использовали большую дозу газа. У Кирилла появились неконтролируемые движения, его не слушались руки и ноги, он странно улыбался. Мы с женой решили как можно скорее уехать из Москвы. В Киеве обратились в детскую больницу «Охматдет». Кирилла осмотрели специалисты, провели лечение, после которого сыну стало заметно лучше. Да и наше нервное поведение терпели с пониманием. Огромное спасибо всем врачам!
С Инной, которая живет в Киеве, мне удалось поговорить только по телефону.
-- Весь год меня не оставляет чувство, будто кто-то постоянно держит меня за горло, мне стало трудно дышать, -- рассказала Инна. -- Врачи определили, что у меня пострадали сосуды дыхательного центра головного мозга. И чем это чревато, никто не может сказать. Поэтому время от времени я должна проходить курс лечения. Естественно, за свои деньги. А ведь у меня двое маленьких детей. Именно благодаря мыслям о них я и выжила в том ужасе. Все дни, пока мы сидели в зале на Дубровке, я видела их личики.
«Не могу слышать звук отрываемого скотча -- им террористы крепили взрывчатку к стульям»
Во время нашей первой встречи с Игорем, Леной и Кириллом в больнице «Охматдет» я обратила внимание, что Лена немногословна, смотрит на всех отчужденно. Игорь очень переживал, что в глазах жены и сына нет жизни.
-- Почти год я не могла нормально спать, -- рассказывает Елена. -- Сон был поверхностным. Я открывала глаза каждый час. Несколько недель назад я начала ходить на сеансы специального расслабляющего лечения. Теперь сон становится более спокойным. До сих пор начинаю дрожать, когда слышу звук отрываемого скотча. Им террористы крепили взрывчатку к стульям. Сейчас любая мелочь способна довести меня до слез. После освобождения заложников говорили, что всем нуждающимся будет оказана психологическая помощь. Но за минувший год нам ни разу не позвонил никто из московских врачей, чтобы хотя бы узнать о здоровье Кирилла и моем. Мы сами искали специалистов, лечили сына за свои деньги. Да и путевку в Моршин нам выделили украинские власти. Было бы здорово, если бы удалось еще раз туда съездить.
-- Совершенно случайно нам попалось на глаза описание методики лечения киевского врача Берсенева, -- говорит Игорь. -- Осмотрев Кирилла, он сказал: «Можно, конечно, дать ему отлежаться, отойти от пережитого. Но, думаю, нужно заставлять его много ходить, заниматься спортом, бегать».
-- Я с ужасом ждала каждого сеанса у врача, -- дополняет Елена. -- А если бы Кириллу стало хуже после инъекций, которые должны были активизировать мышцы? Но эта методика ему помогла. Поэтому мы и ездили в Киев на сеансы лечения каждые три месяца. Сейчас, глядя на Кирилла по утрам, когда он собирается в школу, я отмечаю: сын выглядит совершенно здоровым.
-- Мы не знаем, какие могут быть в будущем последствия всего происшедшего, как они отразятся на здоровье Кирилла, в какой момент «выстрелят», -- говорит Игорь. -- Сына здорово поддержали и одноклассники, и львовские друзья. Наверное, благодаря этому он и учится нормально. Но психологические травмы остались.
-- В мае, после окончания учебного года, все ученики класса, в котором учится Кирилл, собрались ехать в Ясную Поляну, -- говорит Елена. -- Сын с первого класса с удовольствием ходил в музеи, в театры, ездил на экскурсии. В этот раз тоже с вечера попросил меня приготовить побольше бутербродов. Утром у меня сердце было не на месте, не хотелось его отпускать -- страшно. Но Кирилл все же пошел. И вдруг -- телефонный звонок: «Мама, я иду домой!» Дома объяснил: «Я не смог сесть в автобус». Полдня он прорыдал, время от времени спрашивая меня: «Неужели я никогда уже не смогу никуда ездить вместе с друзьями?»
В течение прошлого года Кирилл дважды побывал в эпицентре страшных событий. В июле, когда на львовском аэродроме «Скнилов» на зрителей летного шоу упал самолет, мальчик вместе с мамой находился неподалеку.
-- Мой отец -- бывший летчик, -- объясняет Елена. -- Сейчас он работает на «Скнилове». Мы каждый год ездим в гости к родителям, и в тот день были недалеко от аэродрома. Мы с Кириллом видели, как упал самолет. Сын бросился искать деда, буквально разворачивая к себе лицом каждого седого мужчину. К счастью, мой отец не пострадал. После этого происшествия я дала сестре слово, что никогда больше не буду ходить на массовые мероприятия, и Кириллу не позволю. И через два месяца мы пошли на мюзикл…
Игорь и Елена не ждут милостей от кого-то, не требуют помощи, хотя имеют на это право. Им вернули деньги за пропавшую куртку Кирилла, отдали найденные мобильный телефон, сумку Елены. Союз промышленников России выплатил им по 25 тысяч рублей. Но случившееся год назад перечеркнуло все их жизненные планы.
-- Мы хотели купить квартиру попросторнее, -- делится Игорь. -- Но теперь даже не говорим на эту тему. Скорее всего, переедем жить во Львов, поближе к родителям. Кирилл с этим тоже согласен.
… На Дубровке я побывала за неделю до годовщины страшной трагедии. На площади возле здания культурного центра не было ни цветов, ни свечей. Афишные стенды пустовали. Отремонтированные двери и вставленные стекла грустно смотрели на соседние пятиэтажки и рабочих, которые сооружали неподалеку памятный знак, посвященный жертвам террористического акта. Можно отреставрировать здание и почтить память погибших. Но расколотую жизнь людей, побывавших заложниками, склеить способны только время и сочувствие окружающих.
568Читайте нас у Facebook
