«узнав о смерти сталина в поезде для заключенных, направлявшихся в лагерь, я не видел рыдавших, но и ликовать можно было лишь мысленно,» -- вспоминает бывший каторжанин валентин борзило
Пятьдесят лет назад 5 марта 1953 года умер Иосиф Сталин. В мировую историю этот человек вошел как руководитель государства, уничтоживший миллионы своих соотечественников. Никто не мог себе представить, что сын сапожника из Грузии Иосиф Джугашвили станет верховным правителем Советского Союза и всех марионеточных режимов Восточной Европы. При Сталине почти вся советская страна превратилась в огромный концлагерь, свыше 30 миллионов человек были расстреляны, повешены, замучены или отравлены. Это больше, чем число погибших во время Великой Отечественной войны. До сих пор не установлено точное количество людей, умерших от голодомора в Украине. «Если бы Украина не была такой большой, я бы всех украинцев вывез в Сибирь!» -- любил шутить Коба (так называли Сталина ближайшие соратники), приказавший депортировать татар, чеченцев, немцев и другие «малые народности». После смерти Сталина кровавая машина репрессий, двигаясь какое-то время по инерции, постепенно начала сбавлять обороты.
«Ворошиловская» амнистия 1953-го коснулась только уголовников
Официально Сталин скончался в ночь с 4 на 5 марта «в результате тяжелой болезни» -- от кровоизлияния в мозг. Хоть некоторые исследователи все же не исключают, что Сталин, как он того и боялся, стал жертвой политического заговора Берии, Маленкова и Кагановича. Не исключается и то, что после внезапной кончины Кобы факт его смерти несколько дней скрывался от народа «осиротевшими» и не успевшими поделить власть партийцами.
Сразу после сообщения по радио о смерти Сталина в городах и весях были приспущены флаги, увитые черными лентами, из репродукторов, установленных на улицах, лилась траурная музыка. В дальнейшей истории СССР подобные траурные почести (может быть, чуть более пышные, но ни разу -- такие многолюдные) неоднократно отдавались, когда переставало биться сердце очередного вождя.
Все повторялось, за исключением искренней, неподдельной скорби советского народа по поводу потери товарища Сталина. С его именем прежде всего связывали победу в страшной войне, память о которой была еще свежа. Растерянные люди не представляли своей жизни без «отца народов». И массы хлынули в Москву попрощаться с ним.
Власти, не ожидавшие такого наплыва скорбящих граждан, растерялись без привычных команд свыше и вовремя не приняли мер безопасности в день похорон. В давке погибли сотни людей. В толпе был раздавлен композитор и пианист Сергей Прокофьев. У актрисы Ольги Аросевой, на одной из московских улиц попавшей в пробку, случился выкидыш, после чего она уже не смогла иметь детей. Об этом многие знали, хотя по радио о таких новостях, конечно же, не сообщалось.
Но смерть Сталина принесла и утешительные новости. Буквально через месяц было закрыто сфабрикованное «дело врачей», якобы совершивших ряд хорошо замаскированных врачебных убийств партийных и государственных деятелей -- Щербакова, Жданова и других -- и готовившихся к устранению Сталина.
Спустя еще несколько месяцев арестовали и расстреляли Лаврентия Берию -- человека, которого ненавидели и боялись не меньше, чем Сталина, и с именем которого связывали массовые репрессии. В конце марта 1953 года была объявлена амнистия (в народе ее назвали «ворошиловской», так как под указом стояла подпись председателя Президиума Верховного Совета СССР Климента Ворошилова, хотя решение принималось коллективно). На волю были выпущены в основном уголовники-рецидивисты. По стране прокатилась волна жестоких преступлений, и вскоре многих освободившихся арестовали вновь. А миллионы «политических» тем временем продолжали оставаться за колючей проволокой.
Выражение радости по поводу смерти Сталина могло обернуться 25 годами тюрьмы
Одним из таких «социально-опасных» заключенных был 18-летний Валентин Борзило, для которого лагерные мытарства со смертью Сталина только начинались. Сегодня он вспоминает о своих «этапах большого пути»:
-- Я был признан социально-опасным элементом в 16 лет, будучи студентом первого курса Харьковского техникума -- после комсомольского собрания, где сказал якобы что-то не то, хотя реальной причиной ареста стала моя ссора с преподавателем военно-допризывной подготовки, бывшим СМЕРШевцем. Арестовали меня 19 июня 1951 года около четырех утра. Оказалось -- «за причастность к организованной преступной группе, состоявшей из 12 студентов, якобы убивших сотрудника МГБ» -- по делу, полностью сфабрикованному. Меня, на тот момент несовершеннолетнего пацана, осудили к 15 годам лишения свободы.
До приговора долго «катали» по разным ГУЛАГовским заведениям Украины -- ведь в колонию для несовершеннолетних с тяжкой статьей не принимали, а в тюрьмах и лагерях меня еще нельзя было содержать по закону, -- рассказывает Валентин Борзило. -- Например, в Запорожье я побывал в двух лагерях. В одном содержались узбеки-басмачи. На самом деле это были простые декхане, вывезенные из родных аулов в 1929 году по приговору Военного трибунала. «Тройки» без суда и следствия «давали» им по 10 лет заключения, а по истечении срока в лагере автоматически добавляли еще столько же. Так они и сидели в Запорожье, кто по двадцать лет, а кто и больше.
В другом лагере находился контингент поразнообразнее: «колосочники», получившие восемь лет за сбор колосков в голодовку, «отказники», сидевшие за невыход или опоздание на работу, «политические» и воры в законе. «Политические» содержались отдельно, и после амнистии 1951 года, когда были выпущены бывшие на службе у немцев полицаи, их стали называть фашистами.
«Катаясь» между Харьковом, Запорожьем, Киевом, Овручем и Житомиром в столыпинском заквагоне (где вместо купе -- перегородки, двери заменяют решетки, а по коридору ходит охрана), я узнал о смерти Сталина. Меня перевозили тогда в Бердичевскую тюрьму-пересылку. Я не видел рыдавших от горя зеков, но и радоваться можно было лишь мысленно. Выражение радости по поводу смерти Сталина грозило дополнительным сроком до 25 лет. Поэтому мы восприняли это известие молча. Между собой пошушукались: «Слава Богу! Может быть, будет амнистия!» Но она пришла не к нам.
Перед отправкой в Норильск я впервые попал в закрытый грузовой вагон. Это было ужасно. Несколько недель подряд в 40-градусную жару без воды в страшной тесноте нас везли в Солекамск. 20 сцепленных заколоченных, обитых проволокой вагонов. Когда измотанные жарой, обозленные этапники узнали, что конвой пропил все продукты и остался только сухой паек, в знак протеста начали раскачивать состав: 40 человек становились под одну стену 60-тонного вагона, 40 -- под другую и по команде его раскачивали. Состав на полном ходу в любой момент мог сойти с рельсов. Его остановили на какой-то станции перед Кизилом на Урале, окружили тройным кольцом конвоя. На «кукурузнике» прилетел лично прокурор Молотовской области (теперь Пермская) и спросил, какие требования выдвигают зеки. Вагоны не открывали, поэтому «опрос» велся через окошко. Меня кто-то двинул в спину, мол, ты в техникуме учился, грамотный, говори!
«Солженицын в романе «Архипелаг ГУЛАГ» описал только часть системы, охватывавшей всю страну»
-- После этого разговора с прокурором за мной закрепилась кличка Дипломат, -- продолжает свой рассказ Валентин Борзило. -- На наших глазах арестовали начальника конвоя и провели вдоль всего состава без ремня. Но конвоиры остались прежние, и на разгрузке нам задали перцу! Следующий этап -- баржей по притоку Камы до пересылочного пункта, а оттуда пешком 70 км в тайгу до Нероблага. Так в сентябре 1953-го я попал в Норильск.
Это было время так называемых норильских восстаний. Какие там восстания! Солженицын в романе «Архипелаг ГУЛАГ» описал только часть системы, охватывавшей всю страну, -- казахстанскую -- и лишь двумя строчками упомянул Норильск. Вспоминал, в том числе, и о волнениях среди заключенных в 1953 году.
Поводом для норильского восстания послужил циничный расстрел нескольких заключенных солдатами охраны, с тем чтобы спровоцировать волнения среди каторжан и выявить активных, а стало быть и опасных «политических», -- продолжает Валентин Борзило.
Я был свидетелем подавления одного из таких «бунтов» в лагпункте Медвежка, куда привезли 2200 новых зеков, отказавшихся выходить на работу. Начальство пообещало к утру следующего дня выслушать их требования, а уже с наступлением ночи к зоне подтянулись бульдозеры. Ослепляя спящих людей прожекторами, Медвежку стерли с лица земли. Люди в панике разбегались, в бараках начались пожары. Мне на голову упала балка, а очнулся я в лазарете. Уже в 90-х годах, встретив случайно бывшего надзирателя, узнал от него, что тогда произошло в Медвежке. После подавления этого якобы бунта на кладбище для заключенных «Нориллага» под названием Гора Шмидта вывезли 29 человек. Их всех убили -- кого раздавили бульдозерами, кого просто пристрелили. В суматохе надзиратели бегали с пистолетами и стреляли в неугодных или не понравившихся им зеков.
А меня после Медвежки перевели на рудник, где добывалась жильная руда, содержавшая в себе вольфрам, молибден и иридий -- очень вредные для здоровья ископаемые. Их использовали при плавке меди на Норильском металлургическом заводе. Но самый большой вред здоровью причинял голод! Заключенным полагалось 550 граммов хлеба в день и баланда, где «крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой». Полегче стало только после смерти Сталина. Зекам стали выплачивать деньги, в зонах открылись ларьки. Из заработанного вычитали 52 процента за содержание, 300 рублей выдавали на руки, а остальные клали на лицевые счета.
-- А что можно было тогда купить на 300 рублей?
-- Два килограмма сахара и сигареты. Тогда мы впервые увидели сушеную картошку и сухое молоко, которые прикупали к пайку. В 54-м году стали давать по 700 граммов хлеба и обязательно дрожжи и хвойный настой -- как витамины. Над входом в столовую висел плакат: «Пей хвойный настой -- не будешь болеть цингой!». При наличии денег можно было купить спирт. Норильск был закрытой зоной, где сидела политическая элита 20-х годов. Они честно строили советскую власть, за что их потом и упекли. Я оказался в одной бригаде с соратниками Каменева и Зиновьева Федором Янгелем, Дмитрием Сорокиным. Их не выпускали из Норильска, как и басмачей из Запорожья. Люди тридцать лет жили в лагере…
«Политические» взялись меня опекать: нашли такую работу на руднике, что я мог свободно по нему передвигаться. Однажды я случайно нашел зарешеченную рельсами сбойку с другим рудником и увидел там «организаторов восстаний», упрятанных под землю. Они слепли, болели и там же умирали. После рассказа об увиденном зеки через меня передавали этим несчастным «гуманитарную помощь» -- сахар, сигареты, продукты -- вплоть до моего освобождения. По указу от 24 апреля 54-го года, касающегося только осужденных и хорошо себя зарекомендовавших несовершеннолетних, мне сняли две трети срока. На свободу я вышел «с чистой совестью» в канун 8 марта 1955-го. В этот день впервые за все время пребывания в Норильске ударил самый сильный мороз -- 56 градусов. Непередаваемое ощущение!
После освобождения, получив «волчий билет», запрещавший жить ближе чем за 101 километр от любого большого города, Валентин Борзило не мог вернуться в родной Харьков. Пришлось отправляться на Донбасс -- работать проходчиком одной из шахт, затем, «отвечая на призыв партии и правительства» -- на освоение Восточной Сибири, строительство Братской ГЭС, потом, по «рекомендации» КГБ -- в Иркутскую область. Но это было уже другое время -- романтики и хрущевской «оттепели». В 1961 году бывший социально-опасный элемент Валентин Борзило был полностью реабилитирован.
Читайте нас у Facebook
