Народный артист усср евгений яковлевич балиев: «уезжая в эвакуацию, главный режиссер театра имени леси украинки взял с собой бутылку «боржоми», несколько полотенец и одну смену белья»
Если правда, что театры -- как люди, то когда-то ведь они рождаются. А стало быть, имеют полное право на вполне заслуженные юбилеи. И тогда у них тоже все, как у людей, -- подведение итогов, добрые пожелания и, разумеется, воспоминания.
На днях открыл свой 75-й, юбилейный, сезон Национальный театр русской драмы имени Леси Украинки. История театра неотделима от истории государства, в котором он существует, и в этом смысле у Театра имени Леси Украинки событий было с лихвой. О некоторых из них рассказывает старейший актер театра Евгений Яковлевич Балиев. Он пришел в Театр русской драмы в 1936 году, и значительная часть жизни театра прошла на его глазах…
Сегодня Евгений Яковлевич на пенсии. Он очень болен -- после нескольких инфарктов актер полностью ослеп. Но с присущим ему юмором актер говорит о причине недуга так: «Я столько ослепительного видел в этом театре! Неудивительно, что ослеп… »
«По впечатлению, которое Яковченко производил на зрителей, я могу сравнить его только с Чарли Чаплином»
-- Я родился в актерской семье, и детство провел с мамой -- мы в свое время объездили половину России Когда сам стал артистом, работал в Ярославле, Севастополе, Симферополе, Саратове… А в 1936 году получил приглашение в Театр русской драмы в Киеве. Меня совершенно прелестно здесь встретили, дали жилье. Театр я застал в очень интересном положении -- в том плане, что на то время это был, пожалуй, один из лучших театров во всем СССР. С потрясающей труппой, которой, не с 1936 года, а чуть позже, руководил, как теперь принято говорить, великий мастер, потрясающей эрудиции и культуры человек, Константин Павлович Хохлов. Это он привнес в театр ту высочайшую культуру, которая, во многом благодаря его усилиям, сохранилась по сей день.
-- Какие спектакли шли в ту пору?
-- С полным правом можно сказать, что они вошли в историю. Это был знаменитый «Живой труп», потрясший довоенную Москву. Это были «Дети солнца» М. Горького и «Каменный властелин» Леси Украинки в постановке К. П. Хохлова -- за этот спектакль театр, собственно, и получил имя Леси Украинки. Грандиозная постановка -- в первом, конечно, варианте. Потом неоднократно предпринимались попытки его восстановить, но это было уже не то. Но лично меня потряс и на всю жизнь мне запомнился спектакль высочайшего патриотизма «Фельдмаршал Кутузов», о событиях 1812 года -- такой неплохо было бы поставить и сегодня, он бы многому людей научил. До сих пор у меня стоит перед глазами потрясающая сцена с участием великого артиста Михаила Федоровича Романова. Багратиона, которого он играл, ранили; солдаты поднимают его на руки, и он произносит слова, которые и через 60 лет у меня в памяти:
«Солдаты, мы сражались вместе,
Мы сотни верст прошли в пороховом дыму.
Отдайте жизнь, но Родины и чести
Не отдавайте никому!»
Эти слова мы вспоминали потом не раз, особенно в годы войны…
-- И как тогда зрители принимали спектакли?
-- В ту пору посещение театра для любого человека было праздником, это было не любопытство, а желанием увидеть какой-то режиссерский излом или актерскую выдумку. Любой мог позволить себе купить билет, взять в антракте в буфете бутылку сладкой воды, угостить женщину пирожным. Это был семейный праздник, на который люди специально одевались. Сегодня человек натянул джинсы и бежит, а на ходу еще и бутерброд жует -- и не он в этом виноват, просто сегодня другой ритм жизни. Тогда и билеты покупали заранее, и тщательно продумывали, что надеть -- какое платье, галстук.
Вспоминается такой случай. Константин Павлович Хохлов в Театре имени И. Франко ставил какой-то чеховский спектакль. И его страшно раздражало, что Яковченко ходит без галстука. Сам-то Константин Павлович одевался так, что когда он выходил в город и шел по тогда еще старенькому, довоенному, Крещатику, люди останавливались и смотрели ему вслед: как у него завязан галстук, как он причесан, как побрит. Какой это был красавец! И после премьеры, на банкете, Константин Павлович сказал: «Я очень благодарен Театру имени Ивана Франко, его замечательным артистам -- мне было так приятно с ними работать, и это навсегда останется в моей памяти. Но единственное, чего я не могу простить этому театру, так это того, что … Яковченко ходит без галстука!» Он снял с себя шикарный французский галстук и подарил его актеру.
А как принимали спектакли? Точно могу сказать: не так, как сегодня. В финале нынешних спектаклей обязательно звучит музыка, и под этот ритм, хочет этого зритель или нет, он просто должен аплодировать. Тогда было иначе. Одно время Константин Павлович Хохлов даже не разрешал после финала занавес открывать для поклонов. Он говорил: «Люди пришли к нам, чтобы подумать, поразмышлять. Мы им рассказали все, что хотели. Вот и пусть думают. Зачем нам их овации? Нам нужно их понимание того, что они в театре увидели».
Зрители очень любили театр. У нас были такие артисты, что сегодня просто трудно себе представить: Романов, Лавров, Халатов, Опалова, Карташева, Стрелкова, Белоусов. Ну, если в ту пору в нашем театре было восемь(!) комедийных актеров. А сейчас найти и одного актера в труппе на комедийную роль очень сложно. И наши друзья из Театра имени И. Франко, великие люди -- Бучма, Шумский, Ватуля, Пономаренко, Ужвий, Кусенко и незаменимый, талантливейший Яковченко, которого по впечатлению, которое он производил на зрителей, я могу сравнить только с Чарли Чаплином. У него были свои недостатки бытового порядка, но меня это не интересует, потому что когда он выходил на сцену, зал взрывался аплодисментами. Ну, и главное, что все, о ком я упомянул, были не просто артисты -- это были личности, которые несли за собой целую жизнь: свои впечатления, знания, понимание искусства. Их портреты висят у нас в фойе, зрители пробегают мимо -- они мало что об этих людях знают, потому что мало сегодня об артистах прошлого говорят…
«Мы никогда не знали, что такое задержка зарплаты, даже во время войны»
-- А женщины-актрисы того времени отличались от нынешних?
-- Те женщины держались очень скромно и достойно, но какие они были шикарные! У них не было лишнего макияжа, они не делали подтяжек кожи лица, они были естественны и в обращении, и в поведении. Но красота есть красота, это я говорю как мужчина, разбирающийся в женщинах. Например, Мария Павловна Стрелкова… О ней же можно книги писать. Она была дочерью прачки, но в душе -- истинная дворянка. Красивейшая женщина -- по-моему, в Киеве того времени не было красивее актрисы. К сожалению, ее тогда мало снимали, но если Григорий Александров именно ее выбрал на роль Леночки в свою картину «Веселые ребята», это же что-то значит. Ее погубило пристрастие к спиртному: вылечить это тогда было нельзя, и она ушла из жизни, не сделав того, что могла бы сделать. И забыта сегодня, лежит она возле церкви на Байковом кладбище, даже памятника на ее могиле нет, да и цветы некому положить.
-- У нее никого не осталось?
-- У нее была приемная дочь, которую они взяли буквально с улицы -- детей у них с Михаилом Федоровичем Романовым не было. Не знаю, какая у нее судьба…
-- Как вы жили в ту пору?
-- Как мы жили? По-разному. Время было трудное, сложное -- довоенное, но отношения между людьми были добрые… Я вспоминаю Пушкинскую улицу, которую по праву можно было бы назвать Театральной, потому что на ней жили и актеры Оперного театра, и актеры Театра имени Леси Украинки. До войны по одной стороне улицы ходили актеры нашего театра, а по другой -- актеры Оперного, великие мастера -- Литвиненко-Вольгемут, Паторжинский, Гайдай. Они встречались, беседовали… Отдушиной был для нас тогда Клуб работников искусств. Он находился в ту пору на улице Ленина, в полуподвальчике. Очень маленький, неудобный, но всегда душевно теплый. А какие вечера там были, какие встречи! И капустники, попасть на которые было великой радостью для любого киевлянина, хотя это было очень сложно. Руководил Клубом в то время большой артист -- Юрий Сергеевич Лавров, а мы сочиняли, писали и, в общем, жили этим. Понятно, что мы были ограничены темами -- это сейчас можно на капустниках говорить что угодно, в том числе о своем государстве и президенте, что мне совершенно непонятно. Но нам оставался театр, и мы шутили по этому поводу…
Конечно же, в той нашей жизни, беззаботной с точки зрения искусства, было много других вещей, о которых все сегодня знают. Мы все это видели: что-то понимали, что-то -- нет. Но было и много хорошего. А главное -- мы никогда не знали, что такое задержка зарплаты, даже во время войны! Мы не знали, что такое рыться в мусорниках. Хотя, с другой стороны, были страшные голодоморы, но это -- знамение эпохи. Война нагрянула на нас совершенно неожиданно. Никто не был к этому готов, и в один «прекрасный» день… С нашим театром в этом смысле связана очень интересная история. Война, как известно, началась 22 июня, а 21-го у нас шел спектакль «У порога» -- пьеса о семейных конфликтах, о проблеме «отцов и детей». В финале герои мирились, вся семья выходила на крылечко, и Павел Иванович Киянский, народный артист Украины, играющий отца семейства, говорил заключительную фразу: «Ну что, дорогие, посидим у порога… » Все садились, звучала красивая музыка, тихо опускался занавес…
А в этот вечер Павел Иванович вдруг сказал: «Ну что, посидим напоследок… » А утром была война. Наверное, какое-то чувство предвидения, ожидания сыграло в актере, раз он оговорился именно так. Когда мы уже были в эвакуации, то часто ему говорили: «Вот видишь, Паша, если бы ты тогда не сказал: «Посидим напоследок», и войны бы не было.
Сразу же начались наши военные будни. Все театры, конечно, прекратили работу -- по вечерам было затемнение. Мы были на полувоенном положении, по ночам дежурили на крыше театра. Многие наши товарищи-актеры ушли добровольцами на фронт и, к сожалению, не вернулись. А потом началась эвакуация. И театр, по существу, прекратил свое существование. Надо сказать, эвакуация не была мероприятием организованным, когда театр в полном составе садится в вагоны и его куда-то отвозят. Ничего подобного не было. К каждому отдельно подходил директор театра и тихо говорил: «Завтра, в такое-то время, на такой-то платформе, с собой -- не больше пяти килограммов груза. Будем эвакуироваться». Это делалось втайне друг от друга. И вот собрались мы на полуосвещенной платформе ранним утром, в вагоне нас оказалось человек 35--40, которым выпало счастье -- а тогда это считалось счастьем -- уехать из города. Все были с маленькими узелками, с саквояжами, поскольку уезжали, оставляя все нажитое. У кого-то был скромный достаток, а у кого-то и хорошие вещи -- шубы, костюмы, обувь. Все было брошено -- уезжали, в чем стояли. Константин Павлович Хохлов приехал на вокзал с маленьким чемоданчиком, типа современного дипломата, а в нем -- бутылка «боржоми», несколько полотенец и смена белья. Человек он был состоятельный, зарабатывал большие деньги. И когда его спросили, почему он ничего не взял с собой, он ответил: «А зачем? Ворошилов сказал, что мы через две недели вернемся». Вот так мы «две недели» и возвращались…
Попали мы кто куда: одна группа -- в Алма-Ату, другая -- в Кустанай, третья -- в Уфу, четвертая -- в Пермь, пятая -- в Ташкент. Я попал с очень большой группой, в которой были Халатов, Смирнова, мой большой товарищ и друг Лазарев с женой Беллочкой, в Алма-Ату и то только потому, что Саламарский, который был когда-то руководителем киевского ТЮЗа, приехал ночью и взял нас -- 8 или 10 человек -- к себе в театр. Вот теперь часто смеются: «Да какая там дружба народов!» Но она действительно была! Когда мы приехали в Алма-Ату, как нас встречали казахи! Как они старались дать нам хоть какую-то, пусть старую, пару обуви, какую-то фуфайку, подкормить -- они сами еще какое-то время жили без угрозы войны. Какое-то время мы в Алма-Ате прожили, но нас не оставляла мысль собрать воедино распавшийся театр. И все-таки мы добились своего -- в Куйбышеве, в тяжелую военную пору, правительство выделило деньги на то, чтобы собрать театр. А потом была создана инициативная группа из пяти-шести человек (я тоже входил в нее), которая ездила по городам и собирала своих артистов. И пусть сегодня знают, что если бы не было этой группы людей, то и театра нашего сегодня бы не было. Местом воссоединения нашего театра была назначена Караганда. В то время про нее сложили такие частушки:
«Караганда, Караганда,
Счастливая планета!
Двенадцать месяцев зима,
А остальное -- лето!
Мы часто их пели, да и вообще жили дружно, поддерживали друг друга. Мы устраивали концерты, спектакли, а на собранные деньги купили танк и отослали его на фронт. И, возможно, он был одним из первых, вошедших в наш родной Киев при его освобождении… Будучи уже более солидным театром, мы переехали в Грозный. Там при нас произошли печальные события, когда чеченцев выселяли, мы были свидетелями горя этого народа. Страшное было зрелище -- массовые самоубийства! Мы работали вместе с чеченским театром, день -- они, день -- мы. У нас были прекрасные отношения. Они приходили в театр заплаканные, рассказывали, что им дали сутки на сборы. Тяжелый факт нашей жизни…
А потом мы вернулись в Киев. Город лежал в руинах. Нам дали под заселение дом на Пушкинской, 19. Надо было восстанавливать разрушенный Крещатик. Каждому учреждению был дан участок для восстановления, нам достался коллектор -- он находился напротив нынешнего здания Городской администрации. И наши актеры укладывали кирпичи, цементировали, осваивали другие строительные профессии. После спектакля, наспех перекусив, чем Бог послал, мы бежали на свой коллектор: рыли, копали. Около шести утра уходили домой, пару часов спали, а потом бежали на репетицию. Это были 1943--1944 годы…
«Facty i kommentarii «. 17-Октябрь-2000. Культура.
503Читайте нас в Facebook
