Анатолий оноприенко: «таких, как я, нужно уничтожать»
Ровно год назад в «ФАКТАХ» появилось интервью с Анатолием Оноприенко. В Житомирском областном суде, где слушалось дело об убийстве им 52 человек, Оноприенко в течение трех месяцев не проронил ни слова. А на встречу со мной согласился сразу, как только узнал, что вознаграждением будут хороший кусок сала и палка колбасы.
В этот раз, опустив голову и едва разлепив губы, убийца прошептал: «Передачу не возьму. Боюсь, отравят».
Питаясь тюремной кашей, Оноприенко нарастил три сантиметра сала
Чтобы увидеться со «старым знакомым», я поехала в Житомир, где в следственном изоляторе содержится приговоренный областным судом к высшей мере наказания Анатолий Оноприенко. Верховный суд в августе прошлого года оставил решение Житомирского областного суда в силе. Не получило положительного ответа и прошение о помиловании, направленное адвокатом на имя Президента. Таким образом, Оноприенко пополнил собой длинный список приговоренных к смертной казни и находящихся под защитой моратория на исполнение смертной казни. По данным Государственного департамента по исполнению наказаний, таких в Украине на сегодняшний день 423 человека.
30 декабря прошлого года Конституционный суд сделал «смертникам» предновогодний подарок -- наконец-то признал смертную казнь не соответствующей Конституции Украины.
И. о. начальника Житомирского СИЗО Петр Титовец рассказал:
-- Утром 31 декабря я прошел по камерам смертников, поздравил с Новым годом. Довел до их сведения решение Конституционного суда. Они уже знали -- накануне передавали по радио. Обрадовались? Конечно. Отрицательно воспринял один Оноприенко. Он высказался примерно в таком духе: «Таких, как я, нужно уничтожать».
Нечто в этом же роде Оноприенко заявлял и на следствии, и при беседах с журналистами. Еще год назад он буквально купался в лучах своей известности: за ходом громкого процесса с замиранием сердца следила вся страна. За каждое интервью он приспособился получать с журналистов мзду: фрукты, халву, конфеты. За год, однако, интерес к его персоне иссяк, и Оноприенко пришлось едва ли не хуже, чем остальным приговоренным к той же мере наказания. Родственники отказались от него еще до суда. С момента приговора у него не было ни одного свидания, он не получил ни одной передачи.
Правда, не так давно у преступника, наводившего на людей ужас, нашлась поклонница. Из Москвы пришло письмо на нескольких страницах, отпечатанное на машинке. Полное восхищения, восторга. «Вам бы преподавать в МГУ, читать лекции вместо профессоров». Подписано -- студентка-журналистка. За письмом -- денежный перевод, на 20 гривен. Затем еще два, каждый по 35 гривен. Оноприенко, по словам Петра Титовца, письмо читать не захотел. Осужденному сообщили, что на его счет поступили деньги. Он тут же сделал заказ в тюремном магазинчике.
… И вот он передо мной. В серой фуфайке с неровными белыми полосами, в надвинутой на уши шапочке, из которой вылезают клочья ваты. Лицо, покрытое трехдневной рыжей щетиной, землисто-бледного цвета. Руки сзади в наручниках, голова низко опущена.
-- Я не буду с вами разговаривать!
-- Анатолий Юрьевич, вы плохо себя чувствуете? Говорят, вы не ходите даже на прогулки?
Он все-таки отвечает -- тихо, скороговоркой и с подвыванием:
-- Меня поломали, наркотиками поломали в дурдоме, мне мышцы поломали. У меня сейчас мышечная недостаточность, понимаете? Я ходить не могу, по лестнице спускаться не могу. Врача? Зачем мне врач? Что этот врач сделает?
-- Как вас кормят?
-- Да какая мне разница?! Я, как свинья, живу. И кормят, как свинью.
-- А витамины какие-то дают?
-- Свинья витамины вырабатывает сама. У меня уже три сантиметра сала на животе. Кормят кашей, каша перерастает в сало.
-- Анатолий Юрьевич, я вам передачу привезла -- яблоки, печенье.
-- Нет, нет, не возьму. Боюсь, отравят.
-- Так вы говорили, вроде, смерти не боитесь?
Это, конечно, был бестактный вопрос. Но уж слишком его осторожность отличалась от громких заявлений типа: «Такие, как я, заслуживают только высшей меры». Оноприенко ответил молчанием.
-- Говорят, вам деньги на счет пришли. Вы что-нибудь купили в магазине?
-- Спички.
-- Зачем вам спички, вы же не курите?
-- Я поджигаю их и грею руки. В камере холодно, невыносимо холодно.
-- На все деньги купили спичек?
-- Д-а-а.
-- А продукты не покупали?
-- Там ничего нет.
Влюбленной в него московской студентке Оноприенко не ответил, но деньги, присланные ею, проел
Больше Оноприенко говорить не пожелал. Мне пришлось обратиться с расспросами к Владимиру Толоку, и. о. заместителя начальника по режиму. Кстати, год назад суду пришлось прибегнуть к такому же способу, когда Оноприенко упорно молчал, а председательствующему хотелось узнать, в состоянии ли он вразумительно общаться с людьми.
-- Владимир Витальевич, вы по долгу службы общаетесь с осужденным Оноприенко?
-- Обязательно. Каждый день, по одному, а то и по два раза.
-- Он разговаривает с вами?
-- Отвечает односложно, примерно как и вам. Но все равно чувствуется, что он немного оттаял, особенно после решения Конституционного суда.
-- Он отказывается от прогулок?
-- Это его право. В баню ходит, как положено, раз в неделю.
-- Он так плохо выглядит…
-- Если ваша редакция предоставит нам хорошие полосатые костюмы, мы их с удовольствием возьмем. А пока -- какие есть. Делаем полосы допотопной хлоркой, она, конечно, дает подтеки. Вообще, это ваше впечатление, что он хуже выглядит… Сделали из него кумира! Я в таких случаях спрашиваю: а вы захотели бы взять у него интервью года четыре назад, где-нибудь на краю села?
(Хм. Вот уж нет. Тогда «интервью» у него должна была брать милиция. Однако она не слишком-то спешила, позволив убийце полгода разгуливать по стране).
-- Как он ведет себя в камере?
-- Ходит, сидит. Не сказал бы, что он такой уж атрофированный. Во всяком случае, по камере передвигается нормально. Периодически издает какие-то утробные звуки. Говорит охранникам, что неправильно было отменить смертную казнь. Потом вдруг говорит: «На свободе я буду здоровым». В общем, один день так, другой этак. Читать он не хочет, религиозной литературой не интересуется. Газеты, если ему предлагают, берет. Вообще, у нас многие пользуются тюремной библиотекой. Читают -- и классику, и детективы. Некоторые, если есть деньги, подписываются на периодические издания.
-- Скажите, а эти письма от московской студентки…
-- Было пока три письма. Первое -- восторженное. Второе -- сдержаннее, а третье -- только открытка с изображенными на ней маленькими фигурками по кругу -- сатанинский танец смерти. И упрек: «Оноприенко, вы -- свинья, сообщите хотя бы, что получили деньги». Ответа он не написал, хотя имел право. Если вам интересно, как он потратил деньги, я даже могу показать выписки из магазинной книги…
-- Интересно. Ну-ка…
-- На протяжении месяца Оноприенко было сделано два заказа. Первый -- 10 булочек по 35 копеек, 2 литра подсолнечного масла по 2,50. 2 кг лука по 80 копеек, 2 коробка спичек(!) по 5 копеек. Второй -- 400 г чая за 5,60, два стержня, каждый по 14 копеек и… 10 новогодних подарочных пакетов с конфетами и шоколадными дедами морозами. Все это он уже съел.
-- Как относятся к нему здесь, в СИЗО?
-- Мое личное правило -- не интересоваться конкретными деталями совершенных преступлений. Зверства же Оноприенко, детально описываемые в газетах, вызывают к нему негативное отношение. Даже никто из сидящих в соседних камерах не воспринимает его как собрата по несчастью. Никогда не бывало, чтобы кто-нибудь из них попросил ему передать что-нибудь -- чаю или еще чего, хотя это между ними принято.
Убийца-»людоедка» Любовь Соченко по-прежнему слышит голоса, однако лечить ее не спешат
Уж если я в Житомирском СИЗО, то захотелось увидеться и с приговоренной к смертной казни Любовью Соченко (летом 1996 года суд признал ее виновной в убийстве четырех человек). Первый раз я видела ее еще в Лукьяновском СИЗО, где соседки по камере окрестили Соченко «людоедкой». Тогда осужденные этой категории ухитрились передать нам в редакцию: женщина явно психически нездорова, страшно кричит по ночам, бьется о стены камеры. При встрече со мной она рассказывала о голосах детей, которые «все время кричат из радиоточки», о том, что в тюремный суп «подмешана кровь ее детей». Когда Соченко уводили, она вцепилась в ноги офицера: «Не уводите меня в камеру, я боюсь ее, я не хочу туда!» Офицер, не растерявшись, кликнул врача, женщине сделали укол. Потом ее волоком тащили по коридору, а худые ноги в трико бессильно колотились о каменные плиты.
Я написала, что увидела, -- вышел скандал. После публикации начальник Киевского СИЗО Виктор Карандюк сгоряча пообещал мне, что «нога журналиста, пока он жив, порога его учреждения не переступит». К счастью, ему не удалось исполнить свое обещание.
А Соченко? Медики МВД, которому тогда подчинялось ГУИН (Главное управление исполнения наказаний), объяснили, что в случае, если осужденный на смертную казнь серьезно заболел, приговор должен быть отложен до выздоровления. Если имеются подозрения, что осужденный невменяем, тюремный врач должен сообщить об этом начальнику тюрьмы, а тот -- инициировать освидетельствование заключенного специальной медицинской комиссией, которая сделает вывод: возможно ли оставлять осужденного в учреждении или же его состояние здоровья требует перевода в психиатрическую больницу. Однако в отношении Соченко даже после скандала в прессе подобных действий никто не предпринял.
… С тех пор прошло два с половиной года. Работники Житомирского СИЗО перед встречей сразу меня предупредили, что у 52-летней Соченко «не все дома». На этот раз обошлось без истерик. Но все -таки я привожу читателям запись беседы.
-- Любовь Васильевна, как ваше здоровье?
-- На что вы намекаете? Я нормальный человек! ЗО декабря смертную казнь отменили -- а я до сих пор нахожусь в камере смертников, не понимаю почему. Зато я прекрасно понимаю, что сейчас вышла из камеры и могу в нее не вернуться: получить выстрел в затылок.
Меня обвинили в аферах, грабеже, разбое, убийствах! Это дебилизм! Я онкологическая больная. Я совершенно здоровая! Я сама умею лечить!
Да, я стала слышать голос судьи, которая мое дело вела. Ну и что? Это делается через космическое оборудование. Я и сейчас слышу голоса: судьи, адвоката, своих детей. И в камере, и в коридоре. Я с ними не общаюсь! Я знаю, что шизофреников не выпускают из тюрьмы, они опасны для общества. Я не хочу оказаться в Глевахе! (Имеется в виду Киевская психиатрическая больница. -- Авт. )
По заверениям руководства СИЗО, тюремный психиатр (лично с ним увидеться не удалось) утверждает, что у Соченко «все нормально». Но, может, медикам департамента стоило бы внимательнее отнестись к проблемам этой заключенной? По всем нормам, психически больного человека нельзя подвергать тем же испытаниям, что здорового.
После признания смертной казни неконституционной быт «смертников» немного улучшился
Решение Конституционного суда сделало ситуацию патовой. С одной стороны, смертная казнь признана незаконной. С другой, из действующего уголовного законодательства смертная казнь как высшая мера наказания не вычеркнута. И сделать это может только парламент, приняв новый Уголовный кодекс или хотя бы поправку к нему. Однако Верховной Раде, как известно, пока не до того. Тем временем во всех судах страны приостановлено рассмотрение дел, по которым обвинение могло бы потребовать высшей меры наказания. В Верховном суде не рассматриваются кассационные жалобы по таким делам.
На протяжении действия моратория «смертникам» были предоставлены некоторые послабления. Например, раньше передач для них не принимали -- только денежные переводы, на которые можно было отовариться в местном тюремном магазине. Теперь -- пожалуйста. В течение года разрешается получить шесть посылок по 8 кг каждая, и три бандероли по килограмму. Раз в месяц -- часовое свидание. Переписка не ограничена -- пиши кому хочешь и сколько хочешь. Из-за тесноты многих селят в камеры по двое -- но, как правило, это происходит по взаимному желанию. Сотрудники учреждений идут навстречу тем, для кого одиночество невыносимо.
Одиночным камерам, конечно, далеко до европейских стандартов. Они тесные и темные. День и ночь горит электрическая лампочка. Из развлечений -- радио, звук которого можно выключить по желанию, и книги из тюремной библиотеки. Возле выхода умывальник, в котором вода отключается только на ночь, и параша. Питание трехразовое. Перловая каша, борщ, пшенная каша. Чая не дают с тех пор, как всем разрешили иметь кипятильники. Впрочем, у кого кипятильника нет, раздают кипяток.
-- То, что у них у всех нарушения психики -- несомненно, -- говорит Владимир Толок. -- У кого в большей степени, у кого в меньшей. Женщины -- вы же слышали Соченко -- более эмоциональные. После 30 декабря, мне кажется, заключенные этой категории заметно расслабились. Раньше, если открываешь дверь, человек сразу думает, что за ним пришли. А сейчас -- наоборот, всякому визиту рады, им хочется поговорить. Они чувствуют, что они уже тверже стоят на этой земле.
И все же, как сказал один из приговоренных к высшей мере, 23-летний Щ. , «неизвестно, каким станет наше положение теперь. По-прежнему тяготит состояние неопределенности».
P. S. Наверняка кто-то из читателей заподозрит автора в чрезмерном сочувствии осужденным. Это не так. Я, как и большинство читателей, считаю, что за совершенные преступления нужно нести ответственность. Но хорошо бы, чтобы лишение свободы было лишением свободы, а не воздуха, света, лекарств и т. д.
P. P. S. Автор благодарит Государственный департамент исполнения наказаний Украины и лично заместителя председателя ГДИН генерал-лейтенанта Александра Пташинского за предоставленную возможность встречи с узниками. Я написала опять все как есть.
1290Читайте нас в Facebook
