«Отец ребенка схватил меня и потащил в реанимацию с криком: «Иди посмотри, что наделал твой укол! »
Когда выпускницу Симферопольского медицинского университета направили на стажировку в Николаев, она даже предположить не могла, что профессиональная практика закончится для нее… психбольницей. Начинающего педиатра обвиняют во врачебной ошибке, повлекшей смерть полуторагодовалой девочки. Впереди — разбирательство и суд. Вот уже три месяца психиатры пытаются помочь своей юной коллеге. «Мы ее здесь не от следователей прячем, — объясняют они, — просто боимся, как бы она не наложила на себя руки».
«Дежурный доктор настаивала на аллергопробе, но медсестра проигнорировала указание»
Двадцатитрехлетняя Маша приехала в Николаев в августе прошлого года: вчерашнюю студентку взяли на ставку педиатра в областную детскую больницу. Молоденькая доктор-интерн самостоятельно вела прием больных, — работала с энтузиазмом, профессию свою любила, и пациенты отвечали ей тем же.
— Зарплату начинающему доктору дали всего 900 гривен, — рассказывает Ольга Кривенко, главная медсестра Николаевской городской больницы № 2. — Половина денег уходила на оплату места в общежитии. Вот Маша и устроилась к нам на подработку, девушке дали полставки медсестры.
Большинство медиков, с кем мне удалось поговорить в Николаеве, уверены, что, если бы Маша была обычной медсестрой, не посмела бы отступить от назначений дежурного врача. Однако Мария и сама уже почти доктор, поэтому решение заменить один препарат другим манипуляционная сестра приняла, ни с кем не посоветовавшись.
- Именно это и привело к трагедии, — уверен 37-летний Владимир Везеринский, отец умершей Кристины. — Из-за такой самостоятельности я потерял дочь.
Фотографии очаровательной Кристины в доме Везеринских повсюду. Еще в мае девчушка бегала здесь, чувствовала себя хозяйкой: встречая папу с рынка, деловито распаковывала сумки с продуктами, несла пакеты к холодильнику.
— Она у нас совсем не болела, — рассказывает 35-летняя Наталья, мама Кристины. — Может, потому, что я почти до полутора лет кормила дочку грудью. Бывали, конечно, сопли, но не более того. В апреле нам сделали прививку от кори и краснухи, причем предупредили: могут появиться сыпь и температура. Так и случилось — состояние дочки то улучшалось, то ухудшалось. С 21 по 29 апреля мы трижды побывали на приеме у нашего участкового врача, каждый раз Кристинку слушали, смотрели горлышко и успокаивали: мол, все это симптомы после прививки. А тут как раз майские праздники, едва их переждали. Пятого мая участкового педиатра наконец-то насторожило покрасневшее горло дочки, нам выписали антибиотики. Вечером, еще до всяких уколов, Кристина вырвала, мы перепугались, вызвали «скорую» и уже через пять минут были во второй городской больнице. Доктор в приемном покое велел сделать анализ крови, вскоре тот был готов. «Что там?» — спросила я лаборанта. «Инфекция», — ответил. Нас госпитализировали, сделали укол антибиотика. В палате дочке буквально через десять минут стало плохо, она начала как-то странно выгибаться у меня на руках, стонать, руки и ноги словно превратились в ледышки. Муж еще не успел уйти домой — выскочил в коридор и стал звать на помощь. Нашу девочку забрали в реанимацию. Больше живой мы ее не видели…
— Понимая, что у дочки шок из-за укола, я тут же бросился к манипуляционной сестре, — вспоминает Владимир. — «Что ты уколола?!» Она спокойно ответила: «Цефтриаксон, антибиотик нового поколения. Порошок развела новокаином». Позже мы с женой узнали, что в листе назначений врач прописала не новокаин, а лидокаин, к тому же с пометкой: «Предварительно сделать аллергопробу». Медсестра все это проигнорировала и поступила по-своему. Почему? Мы же предупреждали, что никогда никаких уколов ребенку не кололи. Как дитя на них реагирует, понятия не имели.
«Я на отца девочки не обижаюсь — он был в состоянии шока»
— Отец девочки устроил нашим медикам настоящую варфоломеевскую ночь, — рассказала «ФАКТАМ» Ольга Альбещенко, заместитель главного врача Николаевской горбольницы № 2. — Он спустил с лестницы дежурного врача и медсестру, стал ломиться в реанимацию — доктора едва успели там запереться. Когда мои коллеги решили вызвать милицию, вырвал телефонный шнур вместе со штукатуркой и закричал: «Я здесь милиция!»
Владимир Везеринский на тот момент действительно работал в госслужбе охраны, сейчас он пенсионер. Вот как вспоминает тот день отец Кристины:
— Разве я кого-то бил? Неправда. Когда жене сообщили, что у Кристины остановилось сердечко, как раз курил на улице. Вернулся, а дочки уже нет. Взял дежурного врача и медсестру за руки, привел в отделение интенсивной терапии: «Посмотрите, что вы натворили». Они упирались, не хотели идти, пришлось буквально тащить. Сам слышал, как врач приемного покоя укоряла медсестру: «Ну что ж ты не посоветовалась!» Я вызвал туда опергруппу, чтобы взяли со всех объяснения. Медработники в свою очередь позвонили по 02, прибыла патрульно-постовая служба. «Заходите, ребята! Хотите знать, как здесь детей убивают?» — кричал я. Приехало мое руководство — наверное, чтобы не наделал глупостей. В ту ночь врачи дали свидетельские показания, что никто их не бил. Но через пару дней медики стали утверждать, будто я нанес побои медсестре, и даже поместили ее в больницу скорой медицинской помощи, где девушка провела почти месяц. Хотели таким образом возбудить уголовное дело против меня, а потом предложили бы обмен: я забираю свое заявление, они — свое. Но судмедэксперт обследовал медсестру, и все стало ясно. Тогда Машу спрятали в психушку. Не от меня, а от следователя. Ведь пока уголовное дело возбуждено не против медсестры, а по факту гибели ребенка. Отчего умерла Кристина? Процитирую вывод эксперта: «Причина смерти — анафилактический шок на введение лекарственного вещества новокаин».
С дежурным врачом, принимавшим маленькую Кристину, мне удалось встретиться, но разговор у нас не получился.
— После того как по телеканалам прошел сюжет об этом случае, я не хочу общаться с журналистами, — говорит 35-летняя Ольга Дьяченко. — Без суда и следствия нас с экрана назвали убийцами. Мои пациенты до сих пор спрашивают: «Это вы сделали ребенку неправильный укол?» Та ночь — самая ужасная в моей жизни.
— Везеринский бил вас? — интересуюсь.
— Он был в состоянии аффекта, я на него не обижаюсь.
На вопрос коллеги-журналиста, осталась ли бы Кристина живой, если бы медсестра точно выполнила ее предписание, Ольга Викторовна ответила уклончиво: «Возможно. Может, лидокаин не вызвал бы такого осложнения». Опять же, проба. Согласно современным приказам (так называемым протоколам лечения) аллергопробы детям до пяти лет не делают по той причине, что даже у пациентов, склонных к аллергическим реакциям, они могут вызвать шок. Отвечая корреспонденту одного из центральных телеканалов, почему Ольга Викторовна все-таки настаивала на пробе, она ответила: «Посчитала, что надо». Меньшее количество аллергена наверняка не привело бы к состоянию шока у больной.
— Когда из Киева приехала комиссия разбираться с этим случаем, — говорит Владимир, отец умершего ребенка, — главный педиатр Украины встретился со мной. Но для чего? Для того, чтобы выгородить своих коллег. Он мне заявил: врач-интерн Маша в роли медсестры оказалась намного грамотнее дежурного врача, поэтому и отступила от назначений доктора. Она знала о существовании приказа, запрещающего аллергопробы деткам до пяти лет… Только мне с трудом верится, что врач, проработавший в больнице десять лет, профессионально слабее, чем самый талантливый интерн. Почему рекомендованный лидокаин Маша самовольно заменила новокаином? Знаете, что мне ответили? Лидокаина не оказалось в отделении. Да я бы пошел и купил!
«Может, это хотя бы других детей спасет. Теперь в нашем городе новокаин для инъекций использовать перестали»
— Да нет, лидокаина у нас достаточно, — вынуждена признать главная медсестра Ольга Кривенко. — Если в тот момент его не оказалось в манипуляционной, то в соседнем отделении можно было взять. Опять же, после того как в листе назначений доктор сделал запись, медсестра сама не имеет права ничего менять. Роковую роль сыграло то, что этот антибиотик на новокаине Маша как доктор назначала своим пациентам ежедневно, и все было хорошо, дети выздоравливали, никаких побочных реакций. Простая медсестра не взяла бы на себя ответственность что-либо изменить в листе назначений.
Тем не менее Ольга Кривенко по-матерински относится к Маше: возит ей в больницу книги, всячески поддерживает девушку.
— До суда и до следствия она уже сама себя наказала, — тяжело вздыхает Ольга Николаевна. — Вы бы видели эту «преступницу»: дитя! После того как ее в одном из выпусков новостей назвали убийцей, боится смотреть телевизор. «Я не смогу быть врачом, — плачет она. — Все время умершая девочка стоит перед глазами». Несколько раз хотела покончить с собой, эти попытки в отделении предотвратили. Боюсь, она просто сойдет с ума. Прихожу, обниму и прошу: «Возьми себя в руки». Я понимаю горе родителей, потерявших ребенка, но ведь и здесь тоже горе. Машина мама работает в детском саду, образование дочке давала, собирая деньги по копеечке. И хотя та занималась на бюджете, была отличницей, все равно в семье после получения диплома вздохнули: наконец-то на свой хлеб переходит. А тут на тебе! Интерн — это ведь еще не врач. Почему же к нему можно предъявить абсолютно те же юридические требования, что и к доктору? Чтобы стать профессионалом, нужно лет десять пропахать в стационаре, поучиться на своих и чужих ошибках. Диплом — это еще не все…
Маша отказывается от встреч с журналистами, но для «ФАКТОВ» сделала исключение.
— Я боюсь и не хочу вспоминать тот вечер, — испуганно прячет она глаза. — Что вы хотите узнать? Как он схватил меня и поволок в реанимацию с криком: «Иди посмотри, что наделал твой укол!»
— Маша, я не за этим пришла. Хочу услышать, почему порошок антибиотика вы растворили не лидокаином, как предписывала доктор, а новокаином. Говорят, на Западе от него давно уже отказались…
— Ну вы же не медик, да? В институте нас учили, что лидокаин ослабляет силу действующего вещества. Новокаин более щадящий. Я хотела как лучше…
В этот момент у моей собеседницы звонит мобильный телефон.
— Ой, мой адвокат, — пугается. — Он запрещает общаться с корреспондентами…
Минут через двадцать мы встретились с николаевским юристом Юрием Мангером.
— Моя клиентка была избита прямо на рабочем месте, — с лету берет инициативу в свои руки Юрий Викторович, — и провела в больнице больше трех недель. Но эксперт почему-то квалифицировал ее телесные повреждения как легкие, поэтому уголовное дело против отца ребенка не возбудили. Он же в смерти девочки упрямо обвиняет Машу. Я общался со многими знакомыми медиками. И они говорили мне то, чего никогда не скажут вам. Ни один врач официально не признает, будто прививка на что-то повлияла. А ведь с нее все началось! Мой друг-доктор поведал мне, что своего ребенка прививает, однако КПК (корь, паротит, краснуха) пропустил, считает ее коварной.
У Кристины наблюдалось аллергическое высыпание на эту прививку. Почему никто не говорит об этом? Милиция защищает своего сотрудника, медики — честь мундира. Но для Маши очень важно разобраться, кто прав. Ее ли действия вызвали такую страшную реакцию? Это начинающий врач, и вряд ли она сможет работать без честного ответа на этот вопрос. Только, похоже, никто разбираться не собирается. Пострадавшим родителям нужен, мне кажется, козел отпущения, и на эту роль лучше всего подходит доктор-интерн. Мы с моей подзащитной, конечно, очень надеемся на объективное расследование. У нее серьезная психотравма, и даже специалисты не знают, как вывести молоденькую коллегу из стресса, состояние Маши пока ухудшается. Человек не ест, не спит, ни с кем не хочет общаться. Разве таким представляла себе Маша будущее после института? А какой вывод извлекут из этого случая те, кто только собирается идти в медицинский?
… Владимир Везеринский утверждает, что не жаждет крови.
— Я тоже за то, чтобы во всем разобрались, — говорит убитый горем отец. — В этом же отделении одна из медсестричек по секрету просветила меня: ребенку нужно было ввести часть дозы, посмотреть реакцию, а потом уже делать полную инъекцию. Спросил, согласна ли она подтвердить это в суде. «Я вам и так лишнего наболтала, с работы уволят», — сказала она и убежала. А еще я никогда не забуду, как забирал на второй день своего мертвого ребенка из реанимации. Тельце Кристины завернули в какую-то тряпку и положили в угол рядом со швабрами и грязными ведрами. Взял дочку на руки и вспомнил, как вез ее сюда. Мы ехали к врачам, как к богам! А лучше бы остались дома. Может, обычный антибиотик на обычном физрастворе не натворил бы такой беды и наша девочка была бы сейчас с нами. Я прочитал в интернете на зоофоруме, что даже крысам не делают инъекции на новокаине, они от такого лечения моментально дохнут. Почему же этого не понимают выпускники медицинских вузов в Украине?
В Заводском райотделе внутренних дел отказываются комментировать ситуацию. Уголовное дело возбуждено здесь по факту смерти ребенка, но одного из главных фигурантов в качестве свидетеля допросить не удается из-за его болезни, так что и комментировать пока нечего.
— Нам с женой говорят, что время лечит, — вздыхает Владимир. — Но пока все наоборот: с каждым днем мы все острее ощущаем страшную потерю. Дом такой пустой без дочки! И жизнь пустая. Никакое разбирательство нам уже не вернет Кристину. Но, может, хотя бы других детей спасет. Во всяком случае, насколько мне известно, в нашем городе новокаин для инъекций использовать перестали.
2455Читайте нас в Facebook
