«Глядя вокруг, я невольно вспоминал картину «Последний день Помпеи»
10 июня 1966 года, в 23.00, от старого террикона шахты имени Димитрова треста «Красноармейскуголь» в городе Димитров (Донецкая область) откололся кусок общим объемом 33 тысячи кубометров. Горячие многотонные глыбы и сыпучая масса раскаленной породы сползли на жилой поселок, погребя под собою с десяток домов вместе с людьми. После смещения горных масс из полости, образовавшейся в боковой части стометрового террикона, как из жерла вулкана, произошел выброс горячего пепла, пыли и пара, температура которого достигала 3000(!) градусов. О случившейся трагедии впервые написали лишь 30 лет спустя…
«Шины пожарных машин лопались, попадая в раскаленный пепел»
*Анатолий Сидун: «Раньше до взрыва, тут стояли дома, а теперь — пустырь»
— Только я пришел на смену в шахту, как мне сказали, что на нашем терриконе произошел выброс, — вспоминает 78-летний Анатолий Сидун, житель дома №3 по улице Александрова.
На ходу крикнув начальнику участка: «У меня там мамка осталась!», молодой горняк помчался в родительский дом. Он спешил и, желая срезать угол, решил пробежать у подножия террикона — многие именно этим путем добирались от поселка до шахты. Но как только парень приблизился к тропинке, то почувствовал, что с другой стороны террикона, где располагался жилой поселок, полыхнуло жаром, и увидел отблески зарева. В ста метрах от шахтного отвала брали начало три улицы: Садовая, Жданова (ныне улица Александрова) и Разина.
— Мне пришлось свернуть в парк, примыкавший к поселку справа, сразу за последней улицей Садовой — туда эта «лава» не дошла, — рассказывает собеседник. — Как только я добежал до нашей улицы, оказался в саже по щиколотку. Подошва на обуви начала плавиться, а белая рубаха стала черной. Огород моих родителей горел, его тушили пожарные. Хата вся в саже. Мать плакала… За нашим домом, ближе к террикону, вообще ничего не было: только горящие деревья. А ведь до взрыва наш дом числился под № 19. Нумерация начиналась от террикона — первое строение стояло в 80-100 метрах от него. Теперь мой дом — самый крайний.
Очевидцев трагедии с каждым годом становится все меньше. Анатолий Кириллович — один из них. Он здесь родился, проработал 48 лет на шахте имени Димитрова и всю жизнь прожил под породным отвалом, который в народе прозвали «беременным» — из-за нароста, образовавшегося в боковой части справа, примерно на полпути к верхушке.
- На этот террикон, — рассказывает заведующая народным музеем истории шахты имени Димитрова Лариса Стеблякова, — со дня основания шахты (в 1916 году) сыпали породу из горных выработок и сливали по трубам отходы шахтной обогатительной фабрики.
Так и сформировался у террикона «живот» из спрессованной мелкой породы и угольной пыли. А в любом, даже не используемом, отвале остаются зола, уголь, сера и масса других горючих веществ, которые вызывают бурные химические реакции. В толще терриконов образуются зоны, в которых при температуре свыше 335 градусов кипит серная кислота. И если на такую зону после дождя сползает влажная порода, происходит выброс газов или пламени.
— Даже старые шахтные отвалы десятилетиями остаются «живыми» и настолько горячими, что зимой в их нижней части озябшие зайцы роют себе норки! — уверяет Лариса Стеблякова.
В дождливое лето 1966 года террикону стало трудно «дышать» — отвал покрылся мокрой коркой, не дававшей выходить на поверхность газам, скопившимся внутри. В тот роковой день долго шел проливной дождь. «Живот» шахтного отвала намок, отяжелел и, распираемый газами, скопившимися внутри, рухнул под собственной тяжестью. Оторвавшиеся от склона огромные глыбы спекшейся породы, горевшие внутри, покатились прямо на поселок. С террикона, словно с кипящей кастрюли, сорвало крышку — верхний слой породы. Из образовавшейся полости вырвалось облако раскаленного пепла. Самые крайние хаты раздавило породой, а соседние с ними загорелись.
— Перемещение отвальной массы сопровождалось шипящим звуком, похожим на звук схода ледника или оползня в горах, — говорит Лариса Стеблякова. — Первыми этот подозрительный звук услышали подростки, допоздна загулявшиеся на улице, они и вызвали пожарных. Шины пожарных машин, примчавшихся на аварию, лопались, попадая в раскаленный пепел. Подошвы на сапогах горноспасателей плавились. Жители поселка, разбуженные визгом обожженных кошек и собак, выбегали из домов, которые не накрыло валом породы, и, ступая в обжигающий пепел, получали сильные ожоги. Зрелище было страшным. На шахте дали паровозный гудок — в то время он служил тревожной сиреной. Слыша этот сигнал беды и видя зарево, люди решили, что началась война. Ведь даже в годы Великой Отечественной здесь не видели таких пожарищ: Димитров не подвергался активным бомбардировкам. Зону бедствия оцепили солдаты.
«Там была гора обгоревших тел. Некоторые застыли «в позе боксера» — заслоняя лицо руками»
* Геннадий Лившиц (слева) и Эмиль Фисталь, спасая в 1966 году пострадавших от взрыва в Димитрове, прожили тогда в больнице полтора месяца
— Утром 11 июня мы (бригада медиков. — Авт.) на уазике въехали в город и, выйдя из машины, оказались по щиколотку в пепле, еще горячем, — говорит заслуженный врач Украины Геннадий Лившиц. — Воздух был насыщен гарью и газами, дышать было очень трудно.
— Толстый слой пепла на улицах, закопченные дома, обугленные деревья — это напомнило мне кадры из фильма по гражданской обороне о последствиях ядерного взрыва, который нам показывали в медицинском университете, — вспоминает заведующий отделом ожоговых поражений и пластической хирургии Эмиль Фисталь, также находившийся вместе с группой медиков в очаге техногенной катастрофы. — У меня и у Геннадия Наумовича Лившица в портфельчиках лежали монографии профессоров по лечению ожоговых больных, а вот бритвенные приборы и смену белья мы с собой взять не додумались! Мы еще не знали, что в больнице, куда свезли более десятка пострадавших, нам придется прожить полтора месяца…
В Димитров прибыли специалисты по ликвидации последствий аварии, светила медицины из Донецка и Киева и, разумеется, экспертная и правительственная комиссии для выяснения причин ЧП.
— Профессор Богдан Сергеевич Зорин, многие годы возглавлявший Донецкое областное бюро судебно-медицинской экспертизы и тогда тоже приехавший в Димитров, повел меня в гараж, куда снесли тела жертв, — говорит Геннадий Лившиц. — Там была гора обгоревших тел и… частей тел. Некоторые погибшие застыли «в позе боксера» — заслоняя лицо руками. Я невольно вспоминал картину «Последний день Помпеи», где изображалось извержение Везувия в первом столетии нашей эры, похоронившее под лавой и пеплом древнеримский город.
По рассказам очевидцев, лавина породы снесла людей вместе с их жилищами в радиусе до 240 метров от террикона.
— Деда Ефима Агеева, который жил по нашей улице в доме №10, нашли в 200 метрах от дома, закатанным в панцирную сетку, на которой он спал, — вспоминает Анатолий Сидун. — Гибли семьями: бабушка, дедушка, внучка. Муж, жена. Или — хозяева и квартирант. У машинистки шахтного транспорта Анастасии Сухановой, что жила в доме № 1, дома оставались 14-летняя дочь Галочка и шестилетний сынок Саша. Детки спали, а она в ночную смену пошла. Анастасия прибежала в поселок раньше меня. Кинулась на пепелище, возле которого еще не успели выставить оцепление, детей, конечно, уже не нашла, а сама обожглась. Но ее спасли в больнице.
По словам доктора Фисталя, все ожоговые больные были тяжелыми. А те, кто упал в горячую золу, вообще получили тотальные ожоги тела. Двоих пациентов пришлось переправить в ожоговый центр Донецка для пересадки кожи. Но ни один из пострадавших не умер! Удалось спасти даже тех, кого шлаковая лавина застала в постели — например, семейную пару учителей, проживавших в доме Ь 1 по улице Садовой. Они спали, когда на их дом сползла горная масса.
— Препараты, которые мы использовали, нашли через «Красный Крест» в Голландии и Бельгии и доставили в СССР самолетом специально для лечения пострадавших в Димитрове, — говорит доктор Фисталь. — В первый же день нашей работы тогдашний начальник областного здравотдела Николай Федорович Лазоренко спросил у нас: «Что нужно для того, чтобы ни один из этих пациентов не умер?» Мы перечислили. Сразу в больницу привезли все: и лекарства нового поколения, и бинты, и вату. А сколько навезли больным овощей, фруктов, минеральной воды! Ни в чем не было отказа.
«За одну ночь перед похоронами солдаты построили новую дорогу, по которой прошла похоронная процессия»
По официальным данным, в результате «смещения нароста горных пород на отвале №1» (так квалифицировали аварию) пострадали 32 человека, восемнадцать из них погибли. Некоторых погибших опознать было невозможно, их идентифицировали по опросам близких и соседей. Почти всех хоронили в закрытых гробах, перед которыми несли фотографии умерших.
— За одну ночь перед похоронами солдаты построили километровую асфальтированную дорогу от микрорайона Западный до кладбища, по которой прошла похоронная процессия, — рассказывает Лариса Стеблякова. — Прощаться с погибшими в шахтный клуб люди шли со всего города. Это было большое горе. Восемь домов погребло оползнем, еще три здания разрушили скатившиеся с террикона пятитонные глыбы. Людей из пострадавших домов сразу отселили. Тем, кто не хотел переезжать в квартиры, дали денежную компенсацию. Позже из 50-километровой зоны (вокруг террикона) выселили всех, и даже уцелевшие дома снесли.
После этого случая строительные нормативы пересмотрели: производить застройку ближе, чем в 500 метрах от террикона, было запрещено. Верхушку взбунтовавшегося гиганта разровняли бульдозерами. На стоявший рядом террикон № 2, куда начали свозить породу в 1945 году, отсыпку горной массы прекратили. Породу стали доставлять по канатной дороге, формируя более плоский отвал.
— В газетах про наш террикон не писали, а вот радио «Голос Америки» про аварию сразу сообщило, — вспоминает 65-летний Николай, брат Анатолия Сидуна. — Я тогда в армии служил в Забайкалье. Комбат, посмотрев в моих документах, что я родом из Димитрова, вызвал меня и спросил: «Поедешь в отпуск на Родину?» Я ответил, что не хочу — боюсь, что вся родня погибла. А когда вернулся домой в декабре 1968 года, увидел, что глыбы породы величиной с мой дом (указывает на свой одноэтажный домик) все еще лежали на том месте, где раньше были хаты.
По утверждению собеседника, первый выброс горящей породы произошел еще в 1956 году, когда ему было девять лет. Вместе с другими мальчишками Николай постоянно бегал на два ближайших террикона. Местная ребятня собирала там оставшийся после переработки уголь. Часть приносили домой на растопку, а часть продавали, зарабатывая себе карманные деньги.
— В тот день мне и моему младшему брату, шестилетнему Вовке, мамка наказала сидеть во дворе весь день, пообещав отвести в кино вечером, — говорит Николай Кириллович. — Мы послушно сидели на крыльце, пока не увидели, как по склону террикона покатились огромные огненные глыбы. Тут же черт нас дернул — туда!
Подобравшись к террикону огородами, братья вместе с ватагой таких же любопытных мальчишек попали под вторую волну выброса. Схватив младшего брата, Николай бросился наутек от двигавшегося прямо на него огненного шара спекшейся породы.
— Я-то проскочил, а вот брату моему ноги все же обожгло, — сокрушается собеседник. — Да еще Безручко, горный мастер, сильно обгорел, бросившись нас спасать. Спустя десять лет, при втором взрыве, Семен Григорьевич погиб вместе со своей дочкой. Их дом №3 на улице Садовой накрыло лавиной породы — ничего на том месте не осталось. То есть террикон этот нас еще за десять лет до трагедии «предупредил», а люди тогда не послушались…
P.S. Автор материала благодарит за содействие заведующую народным музеем истории шахты имени Димитрова Ларису Стеблякову.
23619Читайте нас в Facebook
