«все беды — от чертовой огненной воды: нефти и керосина»
Во время очередного газового кризиса не грех вспомнить о том, как относились наши предки к новым видам жидкого топлива. Просвещенные украинцы ХIХ века считали, что прогресс осчастливит всех, благодаря ему на земле настанет, наконец, «светлое будущее» — эпоха всеобщего благополучия и мира. Однако народ в своей массе не разделял этих оптимистических иллюзий. Каждая техническая новация, проникая в быт, пробуждала в людях не радость, а страх. Главным героем народных рассказов о новейших изобретениях непременно выступал или сам сатана, или его неугомонные слуги бесы.
Когда в Днепре исчезли раки, в этом тут же обвинили перевозчиков нефти
Керосиновые лампы вошли в киевский быт в 50-60-х годах XIX века, а уже в 1876 году в «Малорусских народных преданиях и рассказах» Михаила Драгоманова были опубликованы сказания о том, что керосин — «чертова огненная вода» и пользоваться им большой грех. В одном из народных преданий сатана представляется даже изобретателем нового освещения: «Рожает одна баба, а керосин горит; вдруг из-под полу вылазит «пан»: «А, — каже, — тут мої свiтло горить. Это хорошо». На другой день вся деревня истребила керосиновые лампочки».
На первый взгляд может показаться, что подобные сказы просто глупости, домыслы темных людей. Но это не совсем так. За каждой фантастической историей стояли сотни жизненных драм, множество случаев неосторожного, неумелого обращения с новым видом топлива. В газетах того времени нередко печатались сообщения о кухарках, пытавшихся разжечь печь керосином и сжигавших при этом дома. О женщинах, случайно обливавших платья керосином и сгоравших в них заживо. В том же сборнике Драгоманова рассказывается, как молодежь из озорства посоветовала старухе купить керосин. Та «купила, налила в каганец, положила фитиль и зажгла, чуть-чуть хаты не спалила и прокляла керосин». В атмосфере таких слухов и толков и рождались страшные, почти гоголевские, сказания о «чертовой воде». Они вбирали в себя опыт соприкосновения с цивилизацией многих простых людей. В них звучало чувство тревоги за завтрашний день.
В 70-х годах XIX века многие люди были убеждены, что пользы от нового жидкого топлива мало, а бед предостаточно. Поэтому лучше вообще отказаться от него, нежели постоянно рисковать жизнью, своим имуществом и покоем. В одном из сказаний о керосине такую мысль высказывает бестолковой старухе сам святитель Николай. Он явился к ней под видом ночного сторожа и сказал, что «если она не уничтожит «чортова свiтла», то он, Николай Угодник, переведет ее ни на что. Баба испугалась и перестала жечь керосин».
Керосин и другие виды жидкого топлива, по мнению простых людей, грозят миру неотвратимыми бедами. Когда в Днепре возле Киева исчезли раки, в этом тут же обвинили перевозчиков нефти. Впоследствии загрязненность воды увеличилась, а раки вновь вернулись к киевским берегам. Тем не менее во всех реальных и воображаемых бедах винили именно нефть. В начале 1890-х годов рыба на Подоле стала хуже клевать — и опять сетования на радужные пятна на воде. Во всем, мол, виноваты нефть, мазут, керосин. Они от дьявола и с попущения Бога, «за грехи наши»… Таков был народный вердикт.
В одном из преданий об этом так и говорится: «Эта чертова огненная вода (керосин) из ада начинает выступать. Прежде, когда люди были благочестивей, эта вода не смела выступать на поверхность, теперь же, по греховности мира, она все более и более распространяется. Настанет время, когда она покроет всю землю, и тогда начнется страшный суд».
Антиутописты ХIХ века полагали, что вопрос о конце света напрямую связан с распространением нефтепродуктов и загрязнением воды. Один из этнографов записал в Киевской губернии такое предание: «А ще розказують, що при кiнцi свiта iдол такий явиться, що й воду заборонить людям. От скiльки ∙∙ ї, доволi здаїться, а прийдеться, що й воду заборонять пити, треба буде й воду купувати». Удивительное прозрение! Все, кроме «идола», будто списано из газет нашего времени.
«Горожане распускали слухи, что студенты по ночам режут людей и прячут их в университетских подвалах»
Одновременно с керосином появились телеграф и железная дорога. Но на них нападали не так ожесточенно, как на керосин. Да и у кого повернется язык назвать паровоз «орудием сатаны», если он возит набожных христиан в Киев на богомолье и служит многим добрым делам?!
Враждебным нападкам подвергался в свое время и наш светоч прогресса — университет. После основания при нем медицинского факультета по городу упорно ходили слухи, будто наставники университетской молодежи вовсе не профессора, а тайные масоны, чернокнижники и чародеи, и учат они студентов самым мерзким и богопротивным делам. С этой целью в университет и свозят со всего города трупы бездомных бродяг. Ночью их там потрошат, вытапливают жир на черные магические свечи, вынимают внутренние органы для кошмарных обрядов в честь сатаны.
Университетских медиков обвиняли даже в… каннибализме. И вот по какому случаю. Долгое время отдельного помещения для анатомического театра в университете не было. Анатомией занимались, как писал мемуарист Чалый, «в круглой зале под костелом, а человеческие трупы для секций сохранялись в подвале». «Простодушные жители, — продолжает он, — распускали слух, что студенты режут по ночам людей и прячут в университетских подземельях. Подвалы в их воображении представлялись какими-то пещерами, о которых говорится в сказках о разбойниках-людоедах». Распространению таких жутких слухов об университете способствовало его уединенное положение. В первой половине 1840-х годов вокруг него «не было никакого жилья, так что в темные осенние ночи небезопасно было проходить запоздалому студенту. Были случаи грабежа, и раз чуть не случилось убийство, жертвою которого едва не сделались те же самые медики, которых подозревали в каннибальских наклонностях».
В этом недружелюбном отношении к университету виноваты были не только горожане. Некоторые профессора иногда сами раздували пламя взаимной вражды. В 1860-1861 учебном году киевлянам позволено было свободно посещать университетские аудитории и слушать там интересующие их лекции. Некоторым профессорам это не нравилось. Надо было тщательнее готовиться к лекциям, искать простые и доходчивые формы изложения. Особенно пугали их светские дамы, которые имели привычку делиться своими впечатлениями и давать оценки лекторам в присутствии высокого начальства. Чтобы отбить у них охоту ходить в университет, профессора назначали свои лекции на 9 или 10 часов утра, надеясь, что дамы поленятся приходить так рано. Но надежда эта не оправдывалась: входя в аудиторию, они заставали занятыми все места.
Профессор всеобщей истории Шульгин боролся с дамским любознательством по-своему. Он, вспоминает мемуарист, «рисовал довольно откровенные картины развратной жизни патеров и епископов. Упомянув о том, что папы иногда подавали пример такой жизни, профессор довольно подробно описал один из «райских» вечеров Александра Борджиа. Охарактеризовал хозяина вечера и изобразил обильный ужин в одной из ярко освещенных зал Ватикана. Финалом этого ужина было особое угощение. Из одних дверей появилась группа красивых юношей в костюмах Адама, из других дверей выбежала целая толпа красивых девиц, также в костюмах их прародительницы, и началась безобразная вакханалия».
Провоцируемые на скандал дамы сделали вид, что не слышат в речах лектора ничего особенного, но явиться вновь на лекции Шульгина многие из них уже не решились.
Профессора добивались своего, но, увы, на пользу университету это не шло. В те годы он приобрел репутацию крайне скандального и неприличного учреждения, посещать которое дамам, а тем более молодым девицам, просто не рекомендовалось. Писатель Хижняков вспоминал, что в то время он нередко сопровождал в университет дочь своих знакомых и, придя за ней однажды, подвергся резким упрекам родителей. «Простая, наивная мамаша, — пишет он, — напустилась на меня так, что я не знал, куда деваться. «Чему вас там учат? — кричала она. — И вы еще тянете мою дочь слушать эти мерзости! Теперь нога ее не переступит порога вашего поганого университета».
Нападкам киевлян подвергались также велосипед, трамвай, табак, чай и кофе
Помимо разговоров о странных лекциях, по Киеву ходили еще слухи о каком-то «непристойном кабинете», якобы имевшемся в университете, куда иные горожане нередко хаживали тайком, чтобы посмотреть на «голых женщин». Речь шла об обычном кабинете живописи, где, помимо всего прочего, выставлялись картины с обнаженной натурой. Ради них мещане и бегали в университет. Сколько бы людям не разъясняли, чем произведение искусства отличается от похабной картинки, это делу не помогало. Одни продолжали бегать в «непристойный кабинет», другие содрогались при одном упоминании о нем и о самом университете.
«Памятна мне, — писал корреспондент газеты «Киевский телеграф», — та страшная минута, когда я, не искушенный опытом, завел одно почтенное семейство в этот непристойный кабинет! Благовоспитанные дочки тотчас закрылись платочками, маменька едва удерживала свой гнев и устремила на меня, неповинного, сверкающие гневом очи свои. Гнев, наконец, прорвался наружу по выходе из кабинета, и тут-то я наслушался прелестных фраз о развращении нравов и о том, что теперь нет нигде ни стыда, ни совести. Я было, по юной привычке, начал говорить ей о пластике, о Венере Медицейской. Но куда там! Барыня разъярилась так, что ничего не хотела слышать, назвала меня донжуаном, выразилась даже, что я хочу подкопаться под ее семейное благосостояние, что я человек опасный.
Озадаченный и ошеломленный, я долго не мог прийти в себя, наконец, плюнул и, сдав целомудренное семейство какому-то знакомому, поскорее в ноги, да бежать!»
Так начало было слагаться городское предание об университете как гнездилище порока. Но, слава богу, одиозные лекции прекратились, публика успокоилась, и тревожная молва понемногу заглохла, оставив о себе неприметный след лишь в прессе и мемуарной литературе. В дальнейшем публичные лекции читались вне стен университета. Его же истинное предназначение более не подлежало сомнению…
Кроме уже перечисленных даров европейской цивилизации, нападкам горожан подвергались также велосипед, трамвай, табак, чай, кофе, сахар. О появившихся позже автомобиле и самолете ничего плохого уже не говорили. Очевидно, история технической антиутопии оказалась недолговечной. Она закончилась в 1890-х годах. То ли люди действительно убедились в преимуществах цивилизации, то ли поняли, что сопротивляться ей бесполезно. Однако история показала, что мифологи ХIХ столетия капитулировали зря. Их мрачный прогноз относительно «светлого будущего» подтвердился. Для нас, людей ХХI столетия, истощение богатств земли, экологические катастрофы, «газовые войны» — уже не фантастика, а суровая реальность жизни.
Читайте нас в Facebook
