Станислав Любый: "Чтобы не умереть от жажды, я четверо суток спал с... целлофановым пакетом на голове"
46-летний Станислав Любый помогал украинским военнослужащим с первых дней антитеррористической операции. Он, один из организаторов изюмской самообороны, возил солдатам обмундирование и еду, доставлял раненых на передовой ребят в госпитали и после лечения возвращал их обратно. Конечно, быть волонтером в нынешней ситуации небезопасно: нужно точно знать, где, куда и с кем можно ехать в зоне АТО, чтобы не напороться на вражеский блокпост или не стать мишенью снайпера. Станислав, как опытный боец самообороны и в прошлом советский прапорщик запаса, вел себя осторожно. Но наступил момент, когда ему пришлось рисковать жизнью…
*Как один из организаторов изюмской самообороны Станислав Любый возит на передовую одежду, еду и боеприпасы для украинских солдат
— Мой 19-летний сын, призванный в армию, нес службу в селе Рубежном, — рассказывает «ФАКТАМ» Станислав Любый. — Его подразделение охраняло завод «Заря». Но в какой-то момент стало очевидно, что администрация завода договорилась с сепаратистами и наших солдат попытаются заставить работать на врага. Я связался с командованием, сказал, что не позволю сыну воевать против отца и своего народа, и потребовал перевести его в любую другую часть. Руководство не придумало ничего умнее, как одеть парня в гражданскую одежду, сунуть в руки военный билет и отправить в Горловку, где на блокпосту чеченские боевики обыскивали всех подряд. Если бы у сына нашли военные документы, его расстреляли бы на месте.
Станислав предпринял отчаянную попытку спасти сына: перехватить на полпути к Горловке, забрать военный билет и вместо него дать паспорт, с которым парня беспрепятственно пропустили бы в город. Но доехать до места встречи с сыном Любому было не суждено: на блокпосту его схватили представители так называемой Донецкой народной республики. Часовой при обыске нашел у активиста удостоверение члена избирательной комиссии. У Любого отобрали машину, документы, деньги, мобильный телефон, а самого его взяли в плен.
— Я пытался говорить с похитителями по-человечески, — продолжает Станислав. — Объяснял, что еду к сыну (не говорил, конечно, зачем). Но они не слушали. Смотреть на них было страшно: зомбированные, с остекленевшими глазами, в которых не было ничего человеческого. Мне надели на голову черный пакет и куда-то сначала повезли, потом повели, подталкивая то влево, то вправо, чтобы поворачивал в нужную сторону. Признаюсь, было страшно. Я был уверен, что у меня всего две перспективы: или сразу расстрел, или очная ставка с сыном, а потом расстрел. Но меня отвезли в Краматорский горисполком на допрос. Не снимая с головы пакет, потребовали сдать моих информаторов и нашу «агентурную сеть». Я отвечал, что никакой сети не знаю, а просто везу сыну документы. Всех моих друзей они могут посмотреть в мобильном телефоне.
Говорить с похитителями было сложно: с одной стороны, нужно было не выдать важную информацию, с другой — не бахвалиться, не нарываться и не провоцировать врагов, чтобы меня просто не расстреляли на месте. Расстрелом они угрожали постоянно. А еще — пытками и уколом «сыворотки правды», которая превращает человека в безвольное существо. Поэтому был единственный выход не погибнуть сразу — это говорить без остановки. Выдумывать, рассказывать, шутить, дискутировать, в общем, «пудрить мозги». В том напряженном состоянии, в котором я находился, делать это было непросто.
На вопрос о моей военной карьере я ответил, что когда-то служил в армии, был механиком-водителем. Тогда меня поставили к стене и стали «экзаменовать»: давали команды и проверяли, как я буду исполнять их. На этом допрос окончился.
— Как же враги, проверяя ваши контакты в мобильном телефоне, не узнали о вашей связи с активистами самообороны?
— Спасла случайность. В тот момент, когда похитители взялись за мой телефон и стали изучать контакты, на мобильный позвонил товарищ, обеспокоенный моим исчезновением. Трубку поднял дээнэровец, сказал, что Станислав Любый арестован и к телефону подойти не может. Друзья тут же взломали мои страницы в социальных сетях и удалили оттуда всю информацию и фотографии, которые могли бы меня скомпрометировать. Когда сепаратисты стали искать сведения обо мне в Интернете, они ничего найти не смогли. Бесились от этого, конечно, страшно. Вечером того же дня, когда меня окрестили диверсантом и перевезли в Краматорскую прокуратуру, вообще били все, кому не лень. На очередном допросе поставили у стены проходной комнаты и всем, кто шел мимо, говорили: «Стукни его!» Сепаратисты, не задумываясь, лупили меня по почкам, по ногам, по голове и шли дальше по своим делам.
Но больше всех в этом деле старался бывший начальник горловской милиции, которого арестовали за то, что он продал служебную машину. Его везде возили вместе со мной. Когда нас перевозили в машине из одного здания в другое, этот милиционер жаловался на свои служебные неурядицы. Говорил, что отпускные он получил от украинского государства, подрабатывает у сепаратистов, а теперь в связи с арестом ему придется, видимо, продлевать отпуск, чего делать не хочется. Так вот, когда меня допрашивали, в комнату позвали этого оборотня. Говорят: «Покажи, какой ты начальник — отходи-ка этого человека как следует!» Полковник со знанием дела перегнул меня через колено и давай лупить по почкам. Попутно объясняя сепаратистам, что он друг «ДНР» и сделает все, что им нужно. Мы потом оказались с ним в одной камере, но никакого смущения в его глазах я не увидел. Как нашей стране жить с такой милицией, я не понимаю.
Меня поместили в изолятор, находящийся в здании Краматорской прокуратуры. Четверо суток не давали еды и воды, один раз вывели в туалет. Без пищи я еще с горем пополам мог обходиться (хоть и похудел за дни плена на девять килограммов), вместо туалета приспособил себе пакеты с мусором, которые валялись в камере, а вот не пить было очень трудно. Когда меня сводили в туалет, я нашел там бутылку технической воды и мог хоть по глоточку пить. 
А до этого времени, чтобы не умереть от жажды, спал с целлофановым пакетом на голове: заметил, что так губы дольше не пересыхают. Когда становилось невыносимо от нехватки кислорода, снимал пакет. Когда мучила жажда — надевал опять.
*Когда Станислав отошел от пережитого и подлечился, он сразу же вернулся к своей волонтерской деятельности
— Как вы оказались в Славянске?
— В Славянский горотдел милиции меня повезли на так называемый суд. На «суде» два человека, именующие себя прокурором и адвокатом, посовещавшись, приговорили меня к тридцати суткам дисциплинарного батальона. Я вздохнул с облегчением: значит, расстреляют не сразу.
«Зоной» для меня стал спортивный зал в горотделе милиции. Там находились от 32 до 47 «зэков». Среди осужденных были разные люди: кто-то не там перешел дорогу, кто-то украл два куста роз, а одного грузчика задержали… за мозоли на руках. Сказали, что он снайпер. На самом деле сепаратистам просто нужен был повод, чтобы хватать здоровых крепких мужчин, которые копали бы для них окопы и траншеи. В спортзале лежали старые маты и матрасы. Я взял матрас и хотел пристроить его на свободное место — под баскетбольной сеткой. Но один из заключенных предупредил, что этого делать не нужно. Присмотревшись, я ужаснулся: в том месте были несмываемые пятна крови, а вся стенка была изрешечена пулями. Здесь расстреливали людей!
После суда меня покормили — первый раз за все это время. Дали макароны с тушенкой и чай. Я ел медленно и маленькими порциями, чтобы не нагружать желудок после стольких дней голода. Но эта мера предосторожности не помогла: после еды я потерял сознание. Когда меня привели в чувство, послали на работы: копать на кладбище могилу для какой-то бабушки. Я справился довольно быстро. Вечером даже разрешили помыться. Правда, потом сказали, что я — диверсант, и, чтобы не сбежал, закрыли в изоляторе временного содержания вместе с еще четырьмя заключенными. Истории у всех удивительные: один «зэк» оказался евреем, который специально приехал из Израиля, чтобы помогать ополченцам. Но он отказался выходить на работу в свой день рождения, и его упекли в тюрьму. Второго, старого дедушку, осудили за то, что он возил вещи украинским солдатам.
— Как вам удалось сбежать?
— На пятнадцатый день плена надзиратель ночью забыл закрыть дверь нашей камеры. Мы потихоньку выбрались наружу и сразу поняли, что происходит что-то неладное. Сепаратисты бежали из Славянска, Гиркин собирал колонну техники, отдавал приказы. Я спрятался и подслушивал. Потом пробрался в комнату, где лежали отобранные у нас телефоны, и связался со штабом, чтобы сообщить добытые сведения. Военачальник сказал, что будет проверять информацию. Только так ничего и не сделал. Как я узнал потом, два с половиной часа руководство армией следило за колонной Стрелкова, но удар по ней почему-то не был нанесен.
Кстати, за три дня до моего побега меня вызвал на допрос человек, к которому другие обращались Абвер. Позже я узнал, что это — позывной Сергея Здрылюка, заместителя командующего вооруженными силами «ДНР», предателя, которого ненавидят и проклинают чуть ли не вся Украина и даже его родные. Меня Абвер не мучил, а говорил спокойно и вежливо. Мол, скоро они решат, отпустить меня или расстрелять. В конце Здрылюк даже спел украинскую песню и сказал: «Земляче, мені не хотілось би, щоб тебе розстріляли».
Сбежав из плена, я нашел неподалеку машину скорой помощи, раздобыл бензин и утром (ночью по городу передвигаться было опасно) поехал в сторону дома. С собой прихватил «языка» — одного из своих сокамерников, который тоже работал на сепаратистов, лично знал Бабая (российский наемник-террорист Александр Можаев. — Авт.) и Беса (командир «Народного ополчения Донбасса» Игорь Безлер. — Авт.). Сейчас с этим человеком работает СБУ.
— Как вас приняли свои после плена?
— Горячо, даже слишком. «Беркутовцы» на нашем блокпосту долго не верили, что я свой, и похлеще сепаратистов выкручивали мне руки. Я предупреждал их, чтобы не переусердствовали, а то будет стыдно, но им разве что-то докажешь? Я и пароли, и явки, и позывные ребят из АТО называл — без толку. Мне на голову снова (уже в который раз за эти две недели!) натянули пакет и затолкали в стоящий неподалеку автобус. Потом я вспомнил одного знакомого бойца — приметного, с серьгой в виде тризуба, и попросил «Беркут» связаться с ним. Он устроил мне настоящий экзамен по телефону, и, когда я правильно ответил на все вопросы, с меня, наконец, сняли пакет. После этого спецназовцы учинили допрос и лишь потом отпустили.
Дома на шею бросились жена, которая уже не надеялась увидеть меня живым, и двухлетняя дочка. Сын, к счастью, благополучно добрался до места назначения и продолжает нести службу. Я, как только поправил после плена и побоев свое здоровье, тоже вернулся к своим волонтерским и общественным обязанностям. Но приключения продолжаются — недавно кто-то пробил ножом колеса моей машины — той самой, на которой я развозил продукты и обмундирование бойцам АТО. Наверное, сепаратисты не оставят меня в покое, пока не кончится война и мы не выгоним их из Украины навсегда.
Фото с сайта «ВКонтакте»
9652Читайте нас в Facebook
