Дмитрий Краслянский: "По дороге в госпиталь я пел гимн Украины. Это помогало не терять сознание"
— Когда в июле прошлого года этот парень попал в Днепропетровский госпиталь, мы даже не знали, как его зовут, — вспоминает врач-волонтер Инесса Шевченко. — При поступлении он успел назвать свою фамилию. Но разобрать его речь в тот момент было очень трудно. Услышали приблизительно — то ли Краснинский, то ли Краслянский. Так и написали в Интернете — разместили сообщение с просьбой найти родных бойца. Он был очень тяжелым. Врачи искали его родных, чтобы те хотя бы успели попрощаться. В таких ситуациях, как у него, уже и на чудо не надеются.
«Когда сын впал в кому, я сидела рядом и все время держала его за руку»
— Парень получил тяжелое ранение ноги, которую ему впоследствии ампутировали, — продолжает Инесса Шевченко. — Потерял много крови. Такое состояние называют терминальным. В тот момент он еще находился в сознании, но в состоянии ступора. Лежал, смотрел в одну точку и, казалось, ничего не понимал. А после операции впал в кому. Реаниматолог, хирург и другие врачи боролись за его жизнь.
Когда я впервые увидела этого парня, внутри все перевернулось. Хотя это был далеко не первый мой раненый. Я стала помогать солдатам, как только в стране начались боевые действия. Видела десятки раненых. Одни на моих глазах выздоравливали, другие умирали… Казалось бы, чего только не повидала. Но этот боец почему-то сразу стал для меня особенным. Высокий, красивый, молодой… У него вся жизнь впереди! А он лежит раненый, без ноги, истекает кровью. Стало так больно от этой несправедливости. Помню, посмотрела на него, а у самой мелькнула мысль: «Если этот парень выживет, в стране закончится война». С тех пор этот боец лично для меня был символом. Делали для него все, что могли. Достали швейцарский кровоостанавливающий препарат, нашли все лекарства, которые обошлись в 500 тысяч гривен…
— Родственников нашли?
— Мы разыскали его маму почти сразу. Она живет в Яготине Киевской области. Тогда же узнали имя нашего героя — Дмитрий Краслянский. Он служил в составе 72-й белоцерковской бригады, в зоне АТО был пулеметчиком. Для его мамы новость о том, что сын ранен на войне, стала шоком. Она была уверена, что Дима находится в Житомире на полигоне. Он до последнего так ей говорил — пока 18 июля не прервалась связь.
Вскоре мама уже была в Днепропетровске. От сына практически не отходила. Он был в глубокой коме, ни на что не реагировал, но она с ним разговаривала. И я тоже. Полюбила его как родного. Состояние Димы становилось совсем критическим, и мы с ним прощались. Но Дима возвращался.
— Мне страшно вспоминать это время, — признается мама Дмитрия Светлана Николаевна. — Сын воевал в Мариуполе, затем на Саур-Могиле, а я была уверена, что он на учениях на полигоне. Он не давал мне в этом усомниться — каждый день звонил, говорил со мной весело и непринужденно. Пятнадцатого июля у сына был день рождения. Ему исполнилось 24 года. Помню, Дима позвонил и сказал: «Мамуль, ты только не плачь. Все будет хорошо». Через три дня сын неожиданно перестал выходить на связь. А потом позвонили волонтеры: «Дима ранен. Ему ампутировали ногу».
Когда я приехала в Днепропетровск, сын был еще в сознании. У него уже началась лихорадка, температура под сорок, воспаление. Но он держался. «Как ты меня нашла?» — прошептал. Мы поговорили. Помню, рассказывала ему о чем угодно, только не о его ноге. Лишь бы не узнал, что ее ампутировали. Боялась, что если сейчас сын об этом узнает, ему станет хуже. Но Дима ни о чем не спрашивал. А потом ему стало совсем плохо.
Воспалительный процесс усугубился. Дмитрий впал в глубокую кому. Светлана Николаевна задавала врачам множество вопросов, но ответов не получала.
— Медики прятали глаза и повторяли одну и ту же фразу: «Состояние стабильно тяжелое», — вспоминает Светлана Николаевна. — Мне оставалось только молиться и быть рядом с сыном. Я все время держала его за руку. Казалось, что таким образом передаю ему свои силы. А еще, что бы кто ни говорил, я знала: он меня слышит. Состояние комы неоднозначно — были моменты, когда казалось, что Дима со мной. Например, я звала его, а он в ответ крепко сжимал мою руку. Но потом что-то случалось, и он опять как будто уходил… Это была отчаянная борьба, которая продолжалась месяц.
«До сих пор помню запах крови и горячую землю»
Когда Дмитрий пришел в себя, Светлана Николаевна сначала даже не поняла, что он вышел из комы. Парень открыл глаза, правда, не мог произнести ни слова.
— Потом я поняла, что это из-за аппарата искусственного дыхания, — говорит Светлана Николаевна. — Трубочка в горле мешала говорить. Сын шевелил губами, но я не могла его понять. А он сердился. Оказалось, Дима хотел, чтобы я сходила в церковь и поставила свечки его погибшим сослуживцам. Он помнил, что ребята погибли. Но при этом не знал, кто я такая.
— Не узнавал, — подтверждает Дмитрий, с которым мы встретились в Киевском военном госпитале. — Хотя лицо казалось мне знакомым, даже родным. Да и с трудом мог вспомнить, кто я такой. Но при этом знал, что воевал. Еще помнил, что погибли мои сослуживцы. Хорошо запомнил Руслана, который в момент обстрела упал рядом со мной. Я трогал его рукой, но он не реагировал, потому что уже был мертв… А вот маму не узнал.
— Последний бой помнили?
— Детали всплыли в памяти уже потом. Воспоминания возвращались, но отрывками. Войну помню хорошо. Я получил повестку 20 марта прошлого года. В тот момент в стране еще не было антитеррористической операции и мы не знали, чего ждать. Боевое крещение прошел в Мариуполе. Затем была Саур-Могила. 24-й день рождения встречал на фронте. Помню, рассказывал маме какие-то невероятные истории о том, как мы с ребятами застрелили зайца и жарим шашлык… На самом же деле мы вели ожесточенные бои. 17 июля упал малайзийский «Боинг». Это произошло в шести километрах от нашего блокпоста. А на следующий день, 18-го, мы попали под минометный обстрел. Враг атаковал внезапно. Первые три мины пролетели мимо. Меня ранили осколки четвертой. Ударило по ногам. Я упал, а в ту же секунду рядом со мной упал сослуживец Руслан. Он был уже мертв. Я попытался встать, но не получилось — у меня были перебиты обе ноги. Лежал, а обстрел продолжался. Тогда же ранило командира нашего отделения. До сих пор помню запах крови и горячую землю. Горячую, и в то же время сырую.
— Вам оказали первую помощь?
— Меня спасли сослуживцы. Вытащили из окопа и повезли в госпиталь. Я не чувствовал боли — наверное, из-за болевого шока. Еще из-за контузии не мог нормально разговаривать. По дороге в полевой госпиталь я пел гимн Украины. Это помогало не терять сознание.
Уже в госпитале понял, что ранение серьезное. Началось головокружение, в голове и ногах появилось странное тепло — как будто кто-то влил туда горячую жидкость. И я почему-то решил, что это конец. Начал мысленно прощаться с родными. Попросил прощения у мамы… С этими мыслями отключился.
С тех пор помню только один момент — как очнулся в вертолете. Оказывается, меня авиацией доставили в Днепропетровск. Когда вертолет приземлился, проснулся от резкого толчка. Мне стали делать уколы. А я пытался назвать врачам свою фамилию. Повторял по слогам: «Крас-нян-ский». Но губы не слушались, и получалась какая-то ерунда.
— Когда сын пришел в себя, ему пришлось заново учиться держать столовые приборы, ручку, — вспоминает Светлана Николаевна. — Я постоянно напоминала ему о прошлой жизни. Рассказывала какие-то моменты из детства, со школы. Дима смотрел на меня непонимающим взглядом, а потом говорил: «Точно! Это я помню!» Еще помогали старые фотографии. Больше всего я боялась, что Дима, узнав об ампутации, впадет в депрессию. Он действительно замкнулся.
— Но только не из-за ноги, — уточняет Дима. — Об ампутации я знал еще до того, как впал в кому. И… боялся сказать об этом маме. Не хотел ее расстраивать. А она боялась сказать об этом мне. Я уже вышел из комы, а мы все продолжали играть в молчанку. Точки над «і» расставил врач. С мыслью об ампутации я свыкся. Меня убивало другое: очнувшись в реанимации, почему-то решил, что в том бою погибли все мои сослуживцы. Поэтому и просил маму поставить в церкви свечки за упокой. Я замкнулся, ни с кем не хотел разговаривать. До тех пор, пока мама не сказала, что большинство ребят выжили.
— Звонки от товарищей стали для Димы счастьем, — говорит Светлана Николаевна. — Он начал есть, восстанавливаться. Говорил, что хочет протез. Постепенно возвращалась память. Я надеялась, что весь этот кошмар позади. Однако впереди нас ждали новые испытания.
«Во время комы у меня были видения — оказался на похоронах дедушки»
Проблемы начались уже в Германии, куда Диму Краслянского и еще нескольких военнослужащих отправили на бесплатное лечение. Это произошло в рамках немецкой программы помощи украинским военным. Дима ехал в Германию воодушевленным, надеясь, что там его подлечат, поставят протез. Кроме того, вторая нога, на которой сразу после ранения началось нагноение, нуждалась в срочном лечении. Украинские медики ставили вопрос об ампутации. Но в немецкой клинике состояние бойца неожиданно ухудшилось.
— Начала болеть голова, — рассказывает Дмитрий. — Я думал, это связано с переменой климата. Но головная боль не проходила. Появилась тошнота. Обследование показало, что у меня в голове начала собираться жидкость. Это спровоцировал застрявший в черепе осколок. Увидев результаты МРТ, немецкие врачи немедленно повезли меня в реанимацию.
— Сыну пришлось срочно делать операцию на голове, — говорит Светлана Николаевна. — Иначе он умер бы. За счет государства сыну наняли опекуна, который дал согласие на хирургическое вмешательство. Жидкость удалили. Но в результате Дима опять впал в кому. И снова ситуация стала критической. Я не врач, но понимала: две комы — это слишком. Даже для молодого крепкого организма. У сына практически не оставалось шансов.
— Хотите верьте — хотите нет, но от этого периода у меня остались яркие воспоминания, — признается Дима. — У меня были видения. Неожиданно я оказался в родном доме на похоронах своего дедушки. Дедушка действительно умер, но это произошло несколько лет назад. А тут все было так реалистично. Я стоял рядом с гробом. Потом дедушку увезли на кладбище, а я остался в доме.
Еще мне снились большие черные вороны, какие-то похороны, крематорий… Потом уже я узнал, что рядом со мной сидела переводчица и читала мне книгу «Залишенець», в которой как раз были такие сцены. Значит, я все-таки что-то слышал.
— То, что Дмитрий второй раз вышел из комы и сразу вспомнил свою жизнь, удивило даже врачей, — говорит Инесса Шевченко. — Удивительно и то, что после операции на голове у него не нарушилась речь. Все называли это чудом. Диму дважды возвращали с того света. Думаю, сыграло роль присутствие мамы. Когда второй раз случилось несчастье, мы помогли Светлане Николаевне приехать в Германию. И как только она приехала, Дима пошел на поправку.
— Открыв глаза, сын прошептал: «Ты мне снишься», — голос Светланы Николаевны дрожит. — «Нет, — прошептала я в ответ. — Я здесь, сынок». И Дима заплакал. С этого дня мы стали потихоньку выходить из комы. По второму кругу. Опять учились сидеть, есть, держать предметы. Но в этот раз Дима сразу узнал меня.
Дальше Дмитрию предстояло длительное лечение. В общей сложности он пробыл в Германии год и два месяца. Там ему не только поставили современный дорогостоящий протез, но и смогли вылечить вторую ногу. Чтобы не делать ампутацию, немецкие врачи нарастили Дмитрию кость.
— Наращивали по миллиметру в день, — вспоминает Дима. — Это было совсем не больно. А даже если бы и чувствовал боль, терпел — лишь бы сохранить хоть одну ногу. Спасибо врачам. Все получилось.
*"Сейчас учусь ходить на новом протезе", — говорит Дмитрий. На фото — с волонтером в Киевском военном госпитале (фото из семейного альбома)
Теперь Дмитрий уже ходит на обеих ногах. Пока что опирается на костыли. Но надеется в скором времени привыкнуть к новому протезу. В Киевском военном госпитале каждый его день расписан по часам: зарядки, лечебные процедуры.
— Планов очень много, — делится Дмитрий. — Хочу научиться водить машину. Обязательно найду работу. Работать грузчиком, как раньше, уже, конечно, не смогу. Но ничего — найду работу получше. Еще хочу семью, детей… Тот, кто сдается, ничего не получает. А это не о нас.
2719Читайте нас в Facebook
