Бывший пленник Вадим Петренко: "Меня арестовали по доносу коллеги. В "ДНР" эти доносы уже были привычной практикой"
С 50-летним Вадимом Петренко и его женой Ольгой мы встретились в одной из киевских больниц. После девяти месяцев, проведенных в застенках «ДНР», мужчине требуется реабилитация. Переломы и многочисленные ушибы уже зажили, но теперь нужно лечить обострившиеся хронические болезни.
*Вадим Петренко (справа) вместе с еще двумя освобожденными военнослужащими. Народный депутат Ирина Геращенко принимала активное участие в их обмене
— Жизнь в сыром промозглом подвале, конечно, не пошла мне на пользу, — говорит Вадим. — Еще во время службы в Афганистане я заразился вирусным гепатитом и с тех пор должен регулярно принимать лекарства. Кроме того, у меня повышенное давление и много других болячек. Хотя когда неделю назад меня освободили из плена, казалось, что все в порядке. Я был безумно рад наконец оказаться на свободе и не мог думать ни о чем другом. Хотелось одного — поскорее увидеть семью.
Со своей любимой супругой Ольгой Вадим встретился уже в Киеве, в больнице. Все девять месяцев, которые Вадим был в плену, его жена находилась в оккупированной Горловке. Добиваясь встречи с мужем, она обошла всевозможные инстанции. Но за все это время ей разрешили лишь одно свидание.
— И продлилось это свидание всего двадцать минут, — вспоминает Ольга. — Увидев Вадима, я его не узнала. Он смотрел на меня отрешенным взглядом и, казалось, вообще ничего не понимал. Даже к себе не подпустил: «Не подходи, не трогай меня. Здесь это запрещено». Передо мной стоял потерянный угнетенный человек. Пытаясь привести мужа в чувство, я начала трясти его за плечи: «Это я, Оля! Ты должен держаться ради наших детей! Я не смогу без тебя!» Не знаю, услышал ли он меня тогда.
— Я этого не помню, — качает головой Вадим. — В тот момент уже плохо понимал, где я и что со мной. 14 дней провел в подвале, 24 дня — в одиночной камере. До этого меня пытали, нанесли множество увечий. Общался тогда только со следователем. Но мне не говорили, день на улице или ночь. Я потерял ощущение времени.
Вскоре после этого свидания Вадима Петренко перевели в донецкое СИЗО. Держали под стражей как опасного преступника. Ему предъявили обвинение в шпионаже, — дескать, «сливал» информацию о сепаратистах украинским военнослужащим. Вадима задержали в июне прошлого года прямо на работе.
— Сейчас меня многие спрашивают: мол, почему, когда в Горловке начались боевые действия, я не уехал, — говорит Вадим. — А я спрашиваю в ответ: почему я должен был куда-то уезжать из родного города? В Горловке я работал на предприятии «Укрхимтрансаммиак», которое обеспечивает подачу аммиака от завода «Стирол» до Одессы, заведовал участком. Там мой дом, моя семья… Я всегда считал, что Донбасс — это Украина. И когда в Горловке начались всем известные события, не боялся открыто об этом заявлять.
Мои взгляды разделяли далеко не все. Там есть люди, которые верят в рассказы о распятых младенцах и в то, что кровь этих младенцев пьют украинские военные. И я, к сожалению, не преувеличиваю. В министерствах «ДНР» работают люди, которые еще недавно были украинскими чиновниками. А теперь они сняли со зданий украинские флаги и постелили их на входе в свои кабинеты вместо коврика. Те же, кто думал иначе, старались помалкивать. Я не выходил митинговать, но, когда знакомые спрашивали, что я думаю о ситуации в стране, открыто высказывал свое мнение. Из-за этого даже среди коллег у меня появились недоброжелатели. Кстати, меня арестовали по доносу кого-то из сотрудников предприятия. В «ДНР» эти доносы уже были привычной практикой.
— Вы знаете, кто именно это сделал?
— Догадываюсь. С коллегами, которые поддерживали «дээнэровцев», у меня иногда случались словесные перепалки. Я не делал этим людям ничего плохого, но моя позиция их категорически не устраивала. Мне говорили: мол, если ты так любишь Украину, собирай вещи и уезжай. А я отвечал, что буду последним украинцем, который покинет Горловку.
Меня задержали прямо на работе. На предприятие пришли люди в камуфляже. Увидев, что я иду по коридору, окликнули: «Представьтесь!» Я назвал имя и фамилию. «Вы должны поехать с нами», — заявили они. Вывели меня за территорию предприятия, усадили в микроавтобус, а там завязали мне глаза и заткнули уши. Я не понимал, что происходит, пока один из них, вытащив у меня из уха затычку, не сказал: «Повезем его на террикон, на котором были вчера». «Нет, там яма уже полная, — ответил ему другой. — Давай на тот, где мы были раньше». Из их разговора было понятно, что они не местные — жители Горловки обычно говорят название шахты, а не «какой-то террикон». Своими разговорами «дээнэровцы» хотели меня запугать, — мол, тоже будешь лежать в яме. «Что вы от меня хотите?» — спросил. «Мы хотим задавать вопросы, а не отвечать на твои», — услышал в ответ.
Меня отвезли в здание, в котором раньше было местное управление СБУ. Пока я шел с завязанными глазами, меня сильно ударили в правый бок. Поломали несколько ребер. Я упал, но меня заставили встать и повели к следователю. Тот спросил: «Ты ездишь на украинскую территорию? Зачем? Что ты там продаешь? С кем делишься деньгами?» Оказалось, меня обвинили в том, что я якобы вывозил имущество «ДНР» в Украину. Я объяснял, что такова технология: мы имеем дело с аммиаком и обязаны следить за трубами. А это невозможно сделать, если не ездить за линию разграничения! Все это прописано в наших инструкциях, которыми я и руководствовался.
Но то, что я говорил, их абсолютно не интересовало. Они вообще ни в чем не пытались разобраться. «Ты не отнекивайся, — сказали. — У нас повсюду есть глаза и уши, мы все о тебе знаем».
— Я тем временем бегала по городу с фотографией Вадима и пыталась его найти, — вспоминает Ольга. — Обошла все инстанции, была в комендатуре. Мне повсюду отвечали, что Вадима у них нет. Здание СБУ, кстати, было первым местом, куда я приходила, но там мне сказали, что ничего не знают. На следующий день удалось выяснить, на какой машине его увезли. Я пошла в отделение милиции, все рассказала. Там зарегистрировали уголовное производство о пропаже человека.
Когда Ольге наконец-то удалось узнать, где находится ее муж, так называемые представители министерства госбезопасности «ДНР» заверили ее, что с ним обращаются нормально.
— Я попросила передать ему лекарства, которые Вадим должен ежедневно принимать, — вспоминает Ольга. — Они согласились. Сказали, что это административный арест, — дескать, мужа отпустят через три дня. Я пыталась успокоиться, но не получалось. Чувствовала, что Вадиму очень плохо. Приходила к зданию СБУ и, зная, что к мужу меня не пустят, все равно там сидела, чтобы находиться рядом с ним.
— Пытки начались прямо в день задержания, — с содроганием вспоминает Вадим. — У меня забрали телефоны и тут же посмотрели мою переписку в соцсетях. Обсуждая с одноклассниками политическую ситуацию в стране, я писал им, что поддерживаю Украину. Потом нашли фотографию военного билета. «Ах, ты еще и в Афганистане служил! — сказали. — Значит, имеешь боевой опыт». Меня начали избивать. Пять или шесть человек молотили меня резиновыми дубинками, ломали мне ноги и ребра. «Любишь свою Украину?! — кричали. — Так уезжай. А мы строим новое государство. И нам здесь такие, как ты, не нужны!» Моя правая нога вздулась так, что не мог ею пошевелить. Там явно был перелом со смещением. Я уже еле двигался, а меня все равно повели в так называемую комнату пыток. И начали проводить «экскурсию»: «Видишь этот инструмент? Им мы тебе отобьем коленные чашечки. А плоскогубцы — это у нас для пальцев». Страшно даже вспоминать. Понимая, что меня здесь либо убьют, либо сделают инвалидом, я согласился написать то, что они хотели.
— Вас заставили в чем-то признаться?
— Да, в шпионаже. Версия с вывозом имущества за линию разграничения их уже не интересовала. Из меня решили сделать шпиона. Мое признание придумывали на ходу: «Напишешь, что на украинской территории тебя остановили военные и, угрожая арестом, предложили сотрудничать. Только для протокола нужно описать этих военных. Напиши — в камуфляже, небритые».
Медицинской помощи Вадим так и не дождался. Поломанные кости срастались сами. Сейчас мужчина может ходить, но правая нога у него деформирована.
— Естественно, через три дня мужа никто не отпустил, — вспоминает Ольга. — Не отпустили и через тридцать дней. Мне только передали его вещи, все в крови. Найти для мужа адвоката стало настоящей проблемой. Одни отказывались, потому что боялись, другие — потому что поддерживали «дээнэровцев» и не хотели иметь дело с «украинским шпионом». Когда я в конце концов нашла юриста, его к мужу не допустили. Вадиму дали другого адвоката. К счастью, этот человек пошел со мной на контакт. Следующие семь или восемь месяцев он был моими глазами и ушами — рассказывал, в каком состоянии Вадим, что с ним происходит. Хоть этот адвокат и работает на «ДНР», к нам относился по-человечески.
— В СИЗО я уже был не один, — рассказывает Вадим. — В камере нас находилось девять человек. И все с одним и тем же обвинением — так называемые украинские шпионы. Это интеллигентные люди, без судимостей. Поддерживали Украину, за что и пострадали. На них, как и на меня, написали доносы. Это люди разных профессий и возрастов: кому-то двадцать, кому-то шестьдесят. И всем потом добавили еще одну статью — «Незаконное хранение оружия».
— Вам тоже?
— Да. У меня в гараже якобы нашли гранатомет. Причем нашли его через месяц после моего задержания. Мои сокамерники, кстати, до сих пор остаются в СИЗО. Один из них даже успел получить приговор — 30 лет лишения свободы.
— Ваше дело тоже дошло до суда?
— Да. Несмотря на всю абсурдность предъявленных обвинений, «дээнэровцы» старательно показывают, что у них, дескать, все по процедуре: сначала следствие, потом суд. На суде я впервые за долгое время смог увидеть жену. Правда, конвоиры нам даже словом перекинуться не разрешили. На суде я рассказал, как меня пытали.
— Как на это отреагировал прокурор?
— Пытался задать мне уточняющие вопросы, отвечая на которые я, наверное, должен был запутаться. Но я не запутался, потому что дни, когда меня пытали, помню до мельчайших подробностей. По моему делу было два судебных заседания. А 15 марта конвоиры сказали, чтобы готовился на выход. Я думал, опять куда-то переводят. Но меня отвели в так называемую администрацию и объявили: «В связи с обменом пленных вам изменили меру пресечения».
— Мне позвонил друг: «Быстрее посмотри новости в Интернете! Обменяли троих пленных!» — вспоминает Ольга. — Одним из этих пленных был мой Вадим. То, как мы добивались его освобождения, — отдельная история. Я много раз обращалась к президенту и в Верховную Раду, писала письма. Все время была на связи с народным депутатом Ириной Геращенко. Накануне она сказала мне, что на встрече контактной группы в Минске будут в очередной раз зачитывать фамилию моего мужа. Такое уже было, но в списки на обмен он не попадал. В этот раз повезло.
Когда я приехала в киевскую больницу, Вадим был на процедурах. Я ждала его в палате с цветами. Хотелось поздравить мужа со вторым днем рождения.
— И с первым тоже, — улыбается Вадим. — Свое 50-летие я встретил в «дээнэровском» подвале. Жена хотела передать мне хотя бы какие-то продукты, но в тот день передачи запретили. Сейчас меня часто спрашивают, верил ли я, что этот кошмар когда-нибудь закончится. Конечно, верил. Иначе, наверное, не выжил бы.
— Вы уже знаете, где теперь будете жить?
— Пока еще нет. Жена снимает комнату в Киеве, а я здесь, в больнице. Когда выпишут, нужно будет восстановить документы. У меня ведь даже паспорта нет. 17-летний сын пока вместе с бабушкой живет в Донецкой области — в городе, подконтрольном украинским властям. Я вывез их еще до моего ареста — после того, как в наш дом попал снаряд. Ужасно обидно, что я не могу вернуться в родной город. Поверьте, там есть нормальные люди! Сейчас мне оттуда звонят знакомые, с которыми я давно не общался. Они нашли мой телефон и позвонили, чтобы поддержать. Им некуда уезжать, и они вынуждены ждать, когда этот кошмар закончится. Надеются, что их никто не тронет. Я в свое время тоже на это надеялся.
Фото в заголовке автора
5972Читайте нас в Facebook
