Роман Давид Таубер: "Только национальная кухня помогает понять страну, ее душу"
История жизни этого человека вполне тянет на качественный детектив. В ней есть все: действие происходит в разных странах, услугами героя пользуются сильные мира сего… Вообще, начинать рассказ лучше сразу с хеппи-энда, ведь Роман Давид Таубер добился всего, чего хотел. Этот улыбчивый, приветливый человек уже почти четверть века возглавляет им же созданную Высшую школу гостиничного бизнеса и питания в польском городе Познань. Свой он и в США, где прожил много лет, и в европейской Швейцарии, где имеет бизнес. Как, впрочем, и во Франции. При этом, будучи профессором, миллионером и очень известным человеком, называет себя просто поваром. Эта профессия позволила господину Тауберу побеждать на международных кулинарных конкурсах.
А вот начало истории озадачило бы даже режиссера Голливуда. Давиду Тауберу довелось родиться в захваченном фашистами украинском городке Коломыя. А на следующий день в роддом ворвались немцы: узнали, что среди рожениц есть еврейки. Молодая женщина-акушерка выглянула в окно и увидела группу фашистов с автоматами наперевес. Секунды хватило, чтобы схватить крохотного ребенка и спрятаться с ним под кровать.
Слышал ли он автоматную очередь, которая изрешетила его маму и остальных детей с матерями? Наверное, нет. Маленький Давид за два дня родился дважды…
— Господин Таубер, что произошло потом?
— Потом — жизнь с чистого листа, — рассказывает Роман Давид Таубер. — Скажу так: мне всегда встречались хорошие люди, хотя и подлецов было достаточно. Но первых, к счастью, больше. Ведь именно благодаря Гелене, подруге матери, той самой акушерке, я остался жить. У мамы были подруги, соседки — все жили на уютной улице Колеевой. У одной из них, Янины, не было с мужем Людвигом детей. Вечером Гелена, чтобы никто не видел, принесла им сверточек и говорит: «Хотели детей? Принимайте!» Действовать надо было быстро, чтобы никто не узнал. И в тот же день с легкой руки местного католического ксендза я стал Романом Чижом, сыном Людвига и Янины. А потом пришли советские войска, и вскоре украинских поляков депортировали в Польшу. Я очутился в маленьком городке Кендзежин, на западе страны.
Жизнь в послевоенной Польше была невероятно сложной, а тут еще в семье начали появляться дети: Юзек, Хэнэк, Марыся, Ядзя, Казьо… Они все меня били, все… (тут голос у моего собеседника задрожал). Причину узнал, лишь когда съездил к тете Гелене. Она к тому времени тоже переехала в Польшу, вышла замуж, ее муж был большим начальником на военном заводе. Так вот, Гелена и рассказала мне, что я не Чиж, а Таубер, сын австрийского подданного Давида Абрахама Таубера. А моя мама из украинско-польского рода Евчуков. Получалось, что я — безотцовщина. Понял, наконец, почему меня дети дразнили байстрюком.
Жилось мне в те годы голодно, часто ночевал в полуподвалах, собирал бутылки. Больше всего удавалось собрать на задних дворах кафешек. А там запахи!
— Не тогда ли любовь к кухне зародилась?
— Вполне возможно. На кухню я попал буквально с черного двора. Брался за любую работу: убирал, чистил картошку, мыл овощи, приносил дрова. За это получал немного еды или пирожное. Может, мне и суждено было дослужиться до повара в местной забегаловке, но в мою судьбу вмешался Сталин…
— Каким образом?!
— А я в него плюнул! Ну, не совсем в него — в портрет. Что называется, нас довели: полуголодных детишек в атеистической социалистической стране каждое утро в школе заставляли молиться на портреты Сталина и Берута (бывший первый секретарь прокоммунистической Польской объединенной рабочей партии. — Авт.). И это продолжалось даже после смерти вождя. Когда, наконец, портрет в классе сняли, я, одиннадцатилетний пацан, подошел к лежащему портрету Сталина и смачно так на него: «Тьфу!» Приехала милиция, на меня, ребенка, как на преступника, надели наручники. В милиции жестоко избили. Суд был быстрый и беспощадный, как все при социализме. За такое преступление меня собирались отправить в исправительную колонию — по сути, в тюрьму. Лишь после вмешательства Лиги польских женщин, которые подняли шум, приговор смягчили. В первом детском доме, в городке Хмелевице, директор, которого мы называли Сливкой за шишку на лбу, вызвал меня к себе и велел до утра выучить кантату о Сталине. За отказ (а я проявил твердость!) меня поместили в штрафной изолятор. Целый месяц меня оттуда извлекали ночью, и мои разбуженные ровесники, тоже сироты, должны были пороть меня ремнем. Затем так и не вступившего, как говорится, на путь перевоспитания, меня перевели в другой детский дом. И тут первая удача: директор-женщина была родом из Тернополя, а ее муж — из Львова. Земляки! Пани директор вызвала меня к себе и говорит: «Ромек, у тебя все будет хорошо, только больше ничего не говори о Сталине!»
А дальше начались, что называется, чудеса. В Кендзежине соседом семьи Чижей был «убэк» (кагэбист. — Авт.) Стефан Скамински. У него были две дочки и сын — мой ровесник. Скамински мою историю знал, так сказать, по должности. И вот однажды он появляется в моем детдоме и забирает меня с собой как… своего сына. Оказалось, стряслась беда, сын у соседа умер, а у него к тому времени уже было разрешение на эмиграцию в Израиль. И уже через два дня я очутился в пересыльном пункте Вены, опять под чужой фамилией. Пошел в школу для эмигрантов, денно и нощно зубря немецкий язык.
И стучался в разные рестораны. Я старался заинтересовать австрийцев польской кухней: селедкой по-польски, блюдами из дичи. Это помогло мне выжить, когда через два года мой временный опекун пропал. Будучи подростком, я умудрялся зарабатывать себе на жизнь, при этом прилично учился. И оказалось, что обо мне не забыли: Стефан Скамински, который к тому времени уехал в Израиль, сообщил обо мне в еврейскую диаспору. За мной приехали двое ее представителей — один из Швейцарии, второй из Франции. И я очутился в Гренобле. После венских «университетов» уже ничего не боялся: ни французского языка, ни работы. Зарабатывал, чем мог: чистил канавы, убирал мусор, пылесосил полы с ковровым покрытием. А потом организовал пиццерию. Назвал ее своим именем «Давид».
Спустя год я уже имел деньги на покупку пяти доставочных машин-фургончиков с искусственным подогревом. Мы добились того, чтобы пицца «от Давида» попадала к человеку через шесть минут после заказа в любую часть Гренобля. Этот город, кстати, подарил мне, сироте, первое жилье. А еврейская диаспора из Лондона и Лозанны оплатила учебу в кулинарной школе Лозанны.
— Господин Таубер, может, пиццерия «Давид» могла бы стать такой же популярной в мире, как «Макдональдс»? Я это к тому, что мы живем в эпоху глобализации, все спешат, молодежь в кафешках перекусывает, не отрываясь от планшета…
— Согласен, наблюдается такое. Но даже в этом гастрономическом стандартизированном единообразии в каждом городе постоянно появляется заведение, предлагающее модное сегодня блюдо. Где-то это особая итальянская пицца, где-то стейк с кровью …
— И что в этом плохого?
— Да ничего. Только это ремесло. А настоящая кухня, кухня национальная — это искусство. В эпоху глобализации люди пользуются одинаковыми приборами, ездят на одинаковых машинах, говорят, чтобы друг друга понять, на усредненном английском. И только кухня помогает понять страну, ее традиции, ее душу. Я в этом убеждался многократно. Потому что после «Давида» был владельцем ресторана на французском побережье океана. А еще — поваром-инструктором, объездил пятьдесят семь стран мира. Понятно, что условия конкурсов в Новой Зеландии, Японии или на Кубе отличались, но успех участнику почти всегда могло гарантировать только блюдо национальной кухни. Моя «фишка» — старопольская кухня: дичь, речная рыба, все, чем была богата средневековая Польша. За блюдо из печени дикого кабана я получил две награды!
— Я видел эти дипломы и множество других, вывешенных на стенах коридора возле вашего кабинета. Господин канцлер (так величают собственника Высшей школы гостиничного бизнеса и питания. — Авт.), ваша школа выглядит великолепно. С одной стороны — как пятизвездочная гостиница, с другой — здесь есть все, определяющее статус высшей школы и качество обучения: отличная библиотека, аудитории, оборудованные под профиль, потрясающая кухня с рестораном. Стоило это наверняка немалых денег…
— Могу сказать точно. Двадцать три года назад постройка и открытие школы обошлись мне в четыре с половиной миллиона долларов. Открыл я ее, приехав из США, из Беверли-Хиллз, где жил много лет. До этого поучаствовал в создании не одной подобной школы в разных странах. И подумал: почему бы не открыть ее в Польше для славянских детей? Но только при условии, что готовить мы будем не поваров для фастфудов, если вы уж о них вспомнили. Мы готовим менеджеров для гостиничного бизнеса, причем для пятизвездочных гостиниц. А также для туристического бизнеса класса «элит». Обязательно учим трем иностранным языкам. Проблем с набором никогда не было, у нас учатся дети со всего мира, но больше всего — из Украины! И уже после первого семестра, получив азы профессии и знание иностранного, они отправляются на практику по программе студенческого обмена «Эразмус». Через несколько месяцев студент привозит с собой три-четыре тысячи евро, он уже не зависит от папы с мамой. Подзаработать наши студенты могут, обслуживая банкеты, помогая на кухне ресторанов, в туристических агентствах. Практика поощряется, но только не за счет учебы! Приезжает такой вот всезнающий парень или девушка в альма-матер с Майорки, из Греции или Норвегии, а тут — экзамен!
«Мои студенты-украинцы разъезжаются по всему миру. Они достойно представляют свою страну в Англии, Норвегии, Канаде», — говорит Роман Давид Таубер
— Наслышан, как вы экзамены принимаете…
— Задолго до экзаменов я приглашаю нескольких студентов к себе в кабинет. Мы садимся уютненько в кресла. Достаю бутылочку французского вина, легкую закуску. И расспрашиваю, к чему это вино лучше подать, к какому мясу, а может, к сыру? А как оформить стол? А можно ли это вино использовать для приготовления соуса? На разных языках их об этом спрашиваю. А когда ко мне скребутся по очереди с зачетками, отметку ставлю прямо с порога. Потому что на испанском студент отвечал мне логично, к месту, а значит, язык ему надо просто совершенствовать, основа есть. А другой мне про соус рассказал то, чего даже я не знал. Понимаете, это экзамен без стресса! И толку от него больше, чем от обычного, когда у студента руки потные и сердце колотится.
— Да уж, я бы тоже от такого экзамена в кабинете ректора не отказался в свои студенческие годы. Господин канцлер, я заметил, что отношения у вас, да и у ваших преподавателей, со студентами особые, формальными их не назовешь. Вот заходила Соломия из Луцка, обізвалась вишуканою українською мовою.
— Хочет поехать в Швейцарию — еще там не была. Что поделаешь, мои украинцы, называю их так, разъезжаются по всему миру. Работают по всей Европе, включая Норвегию, Англию. В Канаде тоже. Поверьте, они там достойно представляют Украину, зарабатывают хорошие деньги. Придет время — вернутся домой с идеями и капиталом.
А что касается моих с ними отношений, так я всегда говорю, что они здесь — мои дети. Как бы там ни было, всегда помню, что я родом из Украины…
3237Читайте нас в Facebook
