Евдокия Попович-Веприк: "Бойцы, прошедшие пекло самых горячих точек, до смерти боятся... стоматологов"
Эту маленькую светловолосую женщину знают тысячи солдат, воюющих на востоке Украины. Одним она зашивает раны и вытаскивает осколки, других выносит с поля боя и на своем джипе везет в госпиталь, несмотря на взрывы мин и перекрестный огонь, третьих утешает в горе и угощает ароматным кофе, который умеет варить по-особому, по-прикарпатски. Мало кто из бойцов знает, что добрую волшебницу на самом деле зовут Евдокия Попович-Веприк. Для большинства солдат она Степановна. Или просто мама.
Кроме ребят из 128-й и 93-й бригад, батальона «Днепр-1» и добровольцев «Сечи», «Карпатской сечи», «Правого сектора» и «ОУН», которых Евдокия Веприк-Попович искренне считает своими детьми, у Степановны есть трое родных и трое приемных детей, а также пятеро внуков, которых она оставила дома, чтобы пойти защищать Родину.
Домой в Надворную Ивано-Франковской области возвращается редко, когда перенапряжение уже зашкаливает и требуется передышка. Или по делу, как сейчас: Степановна приехала, чтобы забрать купленный для зоны АТО джип. И узнала, что стала жертвой мошенника.
— Мой собственный джип, который я забрала на фронт два года назад, развалился — не выдержал нагрузки, — рассказывает «ФАКТАМ» Евдокия Попович-Веприк. — И близкие друзья, переехавшие в США, решили помочь. Прислали денег и поручили своему товарищу купить для меня машину, чтобы я могла вывозить раненых с поля боя, доставлять их в госпиталь. Я поехала за джипом и пришла в ужас: ему больше двадцати лет, это груда металлолома, с нерабочим мотором и радиатором, на котором не то что на передовую, до Киева не доедешь. Мошенник обманул и меня, и своих друзей в Америке, и солдат. Я этого так не оставлю. Не получится наказать афериста по закону — силком заберу его на передовую, чтобы он побывал под обстрелами и посмотрел в глаза ребятам, на которых нажился.
Я никогда не могла себе представить, что попаду на фронт. Хотя медиком мечтала быть с детства. Сначала, правда, не сложилось: коррупция процветала и в Советском Союзе. За поступление в мединститут с меня потребовали приличную сумму. Я отказалась из принципа, да и не могла моя семья себе такого позволить — отец был репрессирован за помощь воинам УПА, маму чудом не вывезли в 1944 году. Она с моей старшей сестрой всю зиму прожила в будке на огороде, спасаясь от облав НКВД. Так что повстанческий дух у меня в крови, — улыбается женщина. — Позже я окончила медучилище, работала в Надворнянской больнице в эндоскопическом кабинете, была заместителем председателя районного профсоюза медработников.
Когда в 2014 году украинские вооруженные силы освободили Северодонецк, я организовала сбор средств на помощь Северодонецкой больнице. В 2008 году у нас было наводнение, и эта больница выслала нам 15 тысяч гривен помощи. Теперь настала наша очередь помогать. Мы дважды передавали в Северодонецк медикаменты, антибиотики, перевязочные материалы, продукты. А потом знакомый предложил мне поехать с ним в Пески. 23 декабря 2014 года я уже была там.
— Как на ваше решение отреагировала семья?
— Дети — и родные, и приемные — у меня все взрослые, старший сын живет с женой и ребенком в Америке. Кроме того, на тот момент оба зятя уже воевали в АТО: старший пошел добровольцем, младшего мобилизовали. Я разрывалась между Надворной и Киевом, где живут мои дочери, старалась им помочь. А когда появилась возможность помочь еще и нашим солдатам, конечно, не могла отказаться. Моя мама (ей скоро 90 лет) не знала, что я в АТО. В декабре 2014 года у нее был день рождения, она просила меня приехать, но я сослалась на занятость, хотя на самом деле уже была в Песках. Когда мои дети пришли поздравлять бабушку, моя мама с порога спросила: «Она на войне, да? Мне приснился сон». Пришлось признаться…
— Каким было ваше впечатление от передовой?
— Было очень страшно. В первую же ночь в Песках стреляли без остановки. Все вокруг разрывалось. Меня трясло от ужаса, я не могла уснуть. Потом привыкла. Еще меня поразило полное отсутствие медицины на фронте. Санинструкторы при подразделениях зачастую были очень далеки от медицины. О лекарствах, аппаратуре и средствах оказания первой медицинской помощи вообще молчу. В батальоне «Днепр-1″, который на тот момент стоял в Песках, был хиленький медпункт. С помощью волонтеров я усовершенствовала его, оборудовала всем необходимым. Еще один медпункт сделала на самом „передке“, на „нулевке“. Его разбомбили. Теперь вот в Крымском, где я была в последнее время, мы создали серьезный пункт — с рентгеном, аппаратом искусственной вентиляции легких, дефибриллятором, хорошей операционной. Сама я провожу несложные операции — могу зашить рану, вытащить осколок. Тяжелых раненых отправляю в стационар.
— За минувшие два года вы спасли жизнь десяткам солдат.
— Никогда не пыталась посчитать, но два случая помню хорошо. Игорь (с позывным „Аптека“) был тяжело ранен: разрыв артерии, перелом надколенника, множество осколков. Я никак не могла привести его в чувство. Разрезала на нем форму, чтобы остановить кровь, и начала кулаками со всей силы бить в грудь, пытаясь запустить сердце. Игорек открыл глаза, задышал и тихо так с остановками говорит: „Степановна, форму жалко“. Я чуть не разрыдалась от счастья. Пообещала купить ему такую же, пусть только поправится. Когда „Аптеке“ в Одесский госпиталь принесли новенькую форму — такую же, как у него была, ему не надо было объяснять, от кого подарок. Игорь сразу позвонил мне: „Степановна, спасибо!“ Я же, говорю, обещала тебе, вот и купила. Только ты, сынок, пожалуйста, живи!.. Недавно он опять получил тяжелое ранение, уже четвертое. Но по-прежнему рвется на фронт.
*"На войне медсестра быстро становится профессором. Обстоятельства вынуждают», — говорит Евдокия Степановна. Фото Центра помощи военным и гражданским «Вільна доля» (yavolonter.com.ua)
Еще был «Слоник». Его вытащили с поля боя бездыханного, без пульса. Все были уверены, что он «200-й», но мне удалось вернуть бойца к жизни. Помню, когда вытаскивали «Слоника» из БТРа, люк упал на его лучшего друга Тему, раздробил ему переносицу. Кровь хлестала ручьем, я хотела помочь, но Тема только отмахнулся: на тот момент ему было наплевать на себя, главное, чтобы «Слоника» спасли.
Самое тяжелое для меня воспоминание — это Володя («Кудрик»). Мы с ним часто общались, он всегда делился, когда было тяжело на душе, иногда спрашивал совета. А потом его жена сообщила, что собирается с ним разводиться. Вечером он пришел ко мне, видимо, хотел рассказать о своем горе. Позже ребята сказали, что «Кудрик» долго стоял перед моими воротами, но почему-то так и не решился войти. После этого… взял и подорвал себя гранатой. Я очень тяжело перенесла эту смерть. К сожалению, жены-шизофренички, которые прямо на фронт высылают мужьям документы о разводе, не редкость. Для ребят это удар в спину, после которого оправиться может далеко не каждый. С некоторыми из этих женщин я говорила по телефону, ругалась… Бывало, помогало.
Помню, утешала парня, которому жена прислала решение суда о разводе прямо в Пески. Мы говорили часами, я старалась успокоить его, не дать впасть в отчаяние. А потом говорю: «Выкинь ты эти документы. Еще молодой, найдешь себе хорошую жену. Только сначала… рот приведи в порядок». У многих ребят запущенные проблемы с зубами… Все случилось, как я и говорила. Парень ушел на дембель, привел себя в порядок, женился и привез свою беременную жену в Пески, чтобы познакомить со мной и поблагодарить.
Кстати, стоматология на фронте — отдельная тема. С помощью волонтеров нам удалось поставить в Карловке специальный кабинет, куда волонтеры-дантисты приезжают, чтобы лечить ребятам зубы. Так вот, представьте, многие из бойцов, прошедшие пекло самых горячих точек, до смерти боятся стоматологов и просят меня подержать их за руку, чтобы не потеряли сознание в кресле врача. А некоторых приходится тащить туда силком. На боевое задание — пожалуйста, в разведку — ради Бога, а вот к стоматологу — ни за что.
— У вас на войне бывали периоды отчаяния?
— Когда привозят больше трех тяжелораненых сразу, накатывает страх. Кроме того что каждому из них надо было быстро оказывать помощь, приходилось еще и успокаивать их паникующих побратимов. В такой ситуации спасает одно — выйти, набрать воздуха в грудь и гаркнуть на всех, чтобы взяли себя в руки и начали выполнять мои команды. Медиков ведь мало, приходится обучать бойцов накладывать жгуты и повязки, объяснять им, как вытаскивать раненых с поля боя. За два года я так вымуштровала ребят, что теперь они многое делают сами. Но случается, что мне самой приходится мчаться к раненому. Прыгаю в джип, еду. Вокруг стрельба, грохот. Нужно быть осторожной и в то же время ехать быстро, ведь дорога каждая секунда. Раньше было очень сложно оказывать первую помощь в темноте. Приходилось держать в зубах фонарик. Теперь я запаслась мощным «налобником», стало намного проще.
Приступы отчаяния бывают, когда ребята погибают. Мы все там — одна семья, все родные. Каждая утрата — это очень больно.
А ведь бывает, что смерть приходит не только от рук врага. В начале 2015 года двое бойцов «Правого сектора» переходили через пруд в Песках, провалились под лед и не смогли выбраться, потому что были в полной амуниции. Весной этот ставок, находящийся на территории имения Януковича-младшего (Саши-стоматолога) спустили, мы хотели баграми вытащить тела наших ребят, чтобы похоронить. Но вместо них выловили из воды множество трупов со следами пыток, раздробленными челюстями, переломанными костями, гирями, привязанными к ногам… Откуда они там, нетрудно догадаться…
— Вам-то самой приходилось брать оружие в руки?
— При выезде на позицию каска, бронежилет и автомат должны быть всегда, — продолжает Евдокия Степановна. — Я неплохо стреляю, но никогда этого не делаю — на войне у меня другая миссия: спасать, а не убивать. Приходится лечить и мирное население. Был случай, когда пришла женщина и попросила очень много обезболивающего. Конечно, я не дала. Потом оказалось, что она — жена «дээнэровца», хотела бесплатно набрать у нас лекарств и передать нашим же врагам. Еще одна барышня жаловалась мне на проблемы со щитовидкой и высокое давление. При этом упорно говорила, что не понимает моей украинской речи. Я вспылила и указала ей на дверь, объяснив, что принципиально не буду с ней говорить по-русски, потому что мы обе — украинки и находимся на своей земле. Она тут же стала шелковой и сразу все начала понимать. После того случая кто-то из бойцов написал на моей двери: «Тут говорять українською мовою. А кому потрібен „язик“, тому — до логопеда». (Интервью «ФАКТАМ» Евдокия Степановна, конечно, тоже давала по-украински. — Авт.).
Еще один местный житель поначалу кричал мне вслед: «Чего пришла сюда, бендеровка?!» Теперь мы дружим, он полностью поддерживает Украину.
Был и такой случай: молодая женщина развелась с мужем, когда тот пошел воевать за «ДНР». Один из наших бойцов влюбился в нее и женился. Ее сын-семиклассник приходил ко мне советоваться, может ли он называть отчима папой. Я ответила, что если тот хорошо к нему относится, то, конечно, можно. «Он меня любит больше, чем родной отец», — признался мальчик.
— Мне рассказывали, что летом прошлого года пьяные бойцы 128-й бригады разгромили ваш медпункт и вынесли оттуда все ценное.
— При этом накануне я спасала пятерых раненых из их же подразделения! А сколько вкусного кофе им заваривала, сколько утешала… Конечно, было очень больно, когда мне отплатили такой монетой. К сожалению, «аватары» есть в любом подразделении. Я такого терпеть не могу и борюсь с этим явлением всеми возможными способами. Хотя не ханжа и считаю, что законные солдатские сто граммов должны быть. Но не десять раз по сто! Потому что тогда человек уже становится опасным для своих же, может выдать, застрелить, провалить задание, да к тому же опорочить своим поведением все подразделение.
— А как обстоит дело с выпивкой на праздники?
— На прошлый Новый год была сказка. Волонтер из Италии решил нас побаловать и прислал королевские яства: шампанское, красную икру, сыр пармезан, вкуснейшие колбасы, шоколад… В этом году Новый год я встречала уже дома — приехала проведать своих. Знаю, что ребята в Песках особых празднеств не устраивали: пустили в небо пару праздничных салютов и продолжили нести службу. Они каждый день звонят мне, рассказывают новости, спрашивают, когда вернусь. Сейчас пытаюсь разобраться с аферистом, который подсунул мне вместо автомобиля никуда не годный металлолом. Когда найду машину, на которой смогу поехать в АТО, отправлюсь на передовую.
— О чем мечтаете?
— Хотела бы поехать на Мертвое море к друзьям полечить псориаз, которым страдаю уже много лет. Они меня давно зовут. Еще хочу проведать старшего сына, который с семьей живет в Чикаго. Но для того чтобы эти мечты исполнились, сначала должна исполниться наша общая и главная мечта: мы должны победить.
4339Читайте нас в Facebook
