«Венгерские врачи, ознакомившись с моей медкарточкой, спросили: «Когда умер этот пациент?»
Узнав о том, что в Чернобыле произошла авария на атомной станции, Владимир Оксютенко, работавший тогда в МРЭО города Бровары под Киевом, созвонился со своим руководителем и сразу был откомандирован в зону.
— В тот день, 27 апреля 1986 года, мне исполнилось 30 лет, но думать об этом было уже некогда, — вспоминает Владимир. — Я получил конкретное задание — обеспечивать эвакуацию людей, направлять транспорт туда, куда нужно, а затем три месяца исполнял обязанности начальника Чернобыльского МРЭО и на это время поселился в зоне. Находился в помещении Иванковского лесхоза. Туда привозили стопки документов, все папки я просматривал, систематизировал. Как теперь понимаю, радиации нахватался с лихвой, но на здоровье это сказалось не сразу. Прошло почти три года, и я начал очень плохо себя чувствовать. Непривычное состояние: был здоров, и вдруг появились боли в животе, стал слабеть. Когда попал в броварскую больницу, хирурги сказали, что нужно срочно удалять желчный пузырь, так как в нем камни. Затем сделали еще операцию на поджелудочной железе — «почистили» ее, после чего мне стало еще хуже. Жене врачи сказали, чтобы семья готовилась к похоронам. Шансов выжить не было, я это понимал. Поэтому моих руководителей попросил: «Или заберите меня куда-нибудь отсюда, или больше не приходите проведывать». В тот же день «скорая» отвезла меня в Киев, в Институт хирургии и трансплантологии.
* «Когда я заболел, сыну было три года, а дочке — восемь, — вспоминает Владимир Оксютенко. — Просил у судьбы дать мне пожить, чтобы увидеть, как вырастут дети»
Пациент был в тяжелейшем состоянии, и его практически сразу прооперировали, установив дренажи, через которые из брюшной полости выходил гной. Диагноз панкреонекроз звучал тогда как приговор. И все же Александр Шалимов и его ученики решили сделать все, что было в их силах. Кстати, именно Шалимов, и это отмечено в «Википедии», выполнил впервые в Украине хирургическое вмешательство на поджелудочной железе, он же первым провел ее пересадку. В хирургии это был высший пилотаж.
* Ученики Александра Шалимова вспоминают, что он умел заражать всех своими новыми идеями
— Такая операция была шансом на спасение, — продолжает Владимир Оксютенко. — Ее сделали 10 ноября 1989 года, в День милиции, и как ни банально это звучит, я всегда считаю эту дату вторым днем рождения и благодарю Шалимова и его коллег — Владимира Черного (ныне покойного), Валентина Сморжевского, Владимира Хижняка, Михаила Нечитайло и других. Правда, это было только начало лечения. В больнице я провел три с половиной месяца, перенес пять операций. Просил у судьбы дать мне пожить хотя бы еще 16 лет, чтобы увидеть, как вырастут дети — дождаться, когда сын (ему было три года) пойдет в армию, а дочка (ей исполнилось восемь) выйдет замуж. С того момента прошло больше 28 лет. Когда лежал в Институте хирургии, врачи говорили, что с таким же диагнозом, как у меня, было 40 пациентов. А выжили двое…
Возможностей умереть у Владимира было несколько. Но каждый раз, благодаря невероятному стечению обстоятельств, ему удавалось избежать этой участи.
— В больнице в Броварах хирург после удаления желчного пузыря подарил мне извлеченные из него камни и сказал, что у Володи сильно пострадала поджелудочная железа, а это коварный орган, поэтому делать прогнозы врач не берется, — вспоминает жена Владимира Елена. — Мужу становилось все хуже. Сильные болевые приступы снимались только уколами, и я ближе к ночи приходила в больницу, просила медсестру сделать очередную инъекцию, чтобы муж хоть немного поспал. Но однажды она сказала, что хирург уколы… отменил. Буквально это означало: надежды нет. И тут появился знакомый врач Валентин Сморжевский, который работал в Институте хирургии и трансплантологии, а жил в Броварах. Он сосудистый хирург, к тому же часто оперировал с директором института Александром Шалимовым. Валентин Иосифович взял над нами шефство, помог перевезти Володю в столичный институт. И это было невероятной удачей. Наконец муж попал в руки к настоящим специалистам, и они боролись за его жизнь всеми имевшимися в то время способами.
— Была сделана не одна операция…
— Их было пять. И все жизнеспасающие. У Володи остался на животе шрам шириной около десяти сантиметров. Это потому, что после операции врачи не полностью зашивали рану. Приходилось устанавливать несколько дренажей, через которые выходила скапливавшаяся в животе жидкость, сукровица. Однажды ночью привязанная к дренажу резиновая перчатка переполнилась кровью и упала на пол. От этого звука я проснулась, было 3.30, побежала на сестринский пост… Оказалось, у Володи началось внутреннее артериальное кровотечение, и его срочно забрали в операционную. Если бы мы пропустили момент, он бы погиб.
Три с половиной месяца Елена постоянно находилась с мужем в клинике. Лишь на три дня, в Новый год, ее заменила свекровь, которая все время занималась детьми. Но и эти подаренные Елене выходные могли плохо окончиться для Володи.
— Я лежал на кровати, и вдруг из живота у меня брызнул фонтан крови, поднявшись сантиметров на 30, — вспоминает мужчина. — Кто-то попытался его закрыть или зажать. И меня вновь повезли в операционную. Но сознание стало спутанным. Появились какие-то видения. Одно помню четко: я в операционной, но все происходящее с моим телом вижу как бы сверху, ощущаю приятную легкость. Вдруг до меня долетели голоса хирургов: «Он уходит!» Я понимаю, что не должен уходить, что надо возвращаться, потому что у меня жена, маленькие дети. И я остался. Проснулся после наркоза, во рту — трубка, подключен к дыхательному аппарату… Состояние было ужасное. Но понимал, что секунды играли роль. Мне перелили столько крови, что поменялся цвет волос — вместо моих с рыжиной выросли темные, кучерявые… Позже цвет восстановился.
Постепенно организм начал справляться с болезнью. Улучшились анализы, зажили раны, появились силы. Правда, те, кто знал меня до болезни, с трудом узнавали: я похудел в два раза. Представьте, весил почти 110 килограммов, а домой вернулся — 56. Друзья организовали мне консультацию в Венгрии, и мы с женой поехали. Я был за рулем. С паспортом, с визами вроде бы все в порядке. Но таможенники не верили, что в паспорте моя фотография. Так что возникли небольшие осложнения на границе по пути в Венгрию и при возвращении домой. Венгерские врачи, ознакомившись с моей медицинской карточкой, спросили: «Когда умер этот пациент?» Я же с гордостью сказал, что жив и неплохо себя чувствую. Тогда мне ответили: «Никто в мире не смог бы сделать для вас больше, чем украинские врачи, которые вас оперировали». Я понимаю это и ценю. Мы с женой вырастили детей, у нас уже есть 12-летняя внучка. Всю жизнь я работал, мы много путешествовали. Счастлив, что для меня все сложилось так удачно.
* «После моей болезни прошло уже 28 лет, — говорит Владимир Оксютенко. — Мы с женой вырастили двоих детей. И вся семья знает, что Александр Шалимов и его ученики подарили мне вторую жизнь». Фото из семейного альбома
В Институте хирургии и трансплантологии Национальной академии медицинских наук Украины (раньше у него было название Институт клинической и экспериментальной хирургии) создан мемориальный кабинет основателя этого лечебного учреждения академика Александра Шалимова. Здесь хранятся его личные вещи, образцы изобретенных им инструментов, которые применялись во время операций, фотографии, книги.
— Главная идея была — сохранить рабочую атмосферу этого кабинета, — говорит профессор кафедры хирургии и трансплантологии Национальной медицинской академии последипломного образования имени П. Л. Шупика доктор медицинских наук Валентин Сморжевский. — В институте и сейчас работают много учеников Шалимова. Мы бывали в этом кабинете, обсуждали все новое, что появляется в мире в области хирургии, докладывали о том, как идет лечение конкретных пациентов. И сейчас, заходя сюда, каждый из работавших с Александром Алексеевичем ощущает его присутствие.
— Когда вы впервые побывали здесь?
— Сразу после окончания столичного мединститута меня порекомендовал профессору знакомый хирург. Я пришел к Шалимову, а он дает мне иностранный медицинский журнал с текстами на английском и говорит: «Что здесь написано?» Начинаю читать — прерывает: «Просмотри и расскажи, о чем говорится в статье». Я рассказал — и меня взяли на работу младшим научным сотрудником. Потом выяснилось, что одно из требований шефа ко всем, кто с ним работал, — постоянно учиться, знать, что делают зарубежные коллеги в той области, которой ты занимаешься. У нас это вошло в привычку, и того же мы требуем от своих учеников. Он сумел разглядеть в нас, молодых хирургах, то, чего мы о себе не знали: какое медицинское направление лучше других подходит каждому. Так я стал сосудистым хирургом и никогда об этом не пожалел. У Шалимова была удивительная особенность — мог заражать окружающих новыми идеями.
* «Готовя материалы для мемориального кабинета Александра Шалимова, я выписывал цитаты из его интервью, перечитывал рукописи и поражался, сколько в них мудрости, — говорит Валентин Сморжевский. — Одну из цитат мы увековечили в юбилейной двугривенной монете, посвященной 100-летию нашего учителя: «Учись протягом усього життя, працюй, не вважаючи себе найрозумнішим, і не опускай рук у разі невдачі. Академік О. Шалімов». Фото Сергея ТУШИНСКОГО, «ФАКТЫ»
В кабинете висит медицинский халат Александра Алексеевича. В кармане — маленькая записная книжка. Открывая ее, Валентин Сморжевский показывает записи, сделанные рукой Шалимова.
— Вот видите, фамилия пациента, номер палаты, диагноз. В любой момент Александр Алексеевич мог надеть халат, подняться в отделение и, взяв под руку первого встретившегося ему врача, попросить отвести в палату и рассказать не только о состоянии названного им пациента, но и остальных двух или трех находившихся там больных. Рассказать во всех подробностях. Это тоже был «почерк» мэтра, особое требование: любой сотрудник отделения должен был «от» и «до» знать историю болезни каждого пациента. Кстати, когда был прооперирован Владимир Оксютенко, хирурги, которые непосредственно им занимались, знали о его состоянии все. Потому и спасли. Ведь понадобилось пять экстренных операций!
Шалимов постоянно совершенствовал хирургию поджелудочной железы — и летальность при панкреонекрозе, которая до 1970-х годов без операции составляла почти сто процентов, удалось существенно снизить благодаря хирургическим методам. Поначалу до 33 процентов, а затем — до десяти. Заболевание тяжелое, от него и сейчас умирают, но единицы и в самых сложных случаях.
— Это была идея Шалимова — создать институт, в котором будут развиваться все передовые хирургические направления…
— Да. Институт с экспериментальной базой. Мы вместе обсуждали новые направления в области хирургии сердца и сосудов, органов брюшной полости, микрососудистой хирургии. Затем отрабатывали практические навыки на животных. И в конце концов, добившись хороших результатов в эксперименте, применяли новые методы, оперируя пациентов. Дневали и ночевали на работе. И что важно: шеф давал нам право на риск. Не поймите превратно: не право рисковать чьей-то жизнью, а право спасти человека. Говорил: «Иди и делай, но все делай так, чтобы я тобой гордился…»
— Считается, что Александр Алексеевич лично провел 40 тысяч операций. Невероятная цифра!
— Думаю, что она гораздо больше. Кроме того, он часто находился в операционной, когда шла сложная операция, которую выполнял кто-то из нас. Мы чувствовали мощную психологическую поддержку. Кстати, это ощущение трудно передать словами. Я и сейчас ощущаю эту поддержку. Когда хирург делает операцию фактически безнадежному пациенту, он, несомненно, рискует. Человек, который бы умер своей смертью через неделю или несколько дней, может скончаться на операционном столе, и тогда родные и близкие будут винить в этом врача. А для хирурга ведь это трагедия — хотел спасти, но не спас…
Главное — шеф требовал честности в работе. Если же случалась неудача, свои действия надо было проанализировать и сделать все, чтобы не допускать ошибок. И свою жизнь он доверил ученикам: когда у Шалимова обнаружили рак желудка, он не уехал на операцию за границу, а попросил коллег сделать ему операцию в его институте.
Сейчас Институтом хирургии и трансплантологии руководит Александр Усенко, ученик Шалимова, профессор, член-корреспондент НАМН Украины. Александр Юрьевич с 1985 года работал в отделе Александра Шалимова, под его руководством защитил кандидатскую, затем докторскую диссертации.
* «Александр Шалимов постоянно совершенствовался, создал свою хирургическую школу, — говорит Александр Усенко. — Но особый след оставил в области хирургической гастроэнтерологии». Фото Сергея ТУШИНСКОГО, «ФАКТЫ»
— То, что мы выпустили памятные монеты и марки к столетию Александра Алексеевича, то, что в его мемориальном кабинете бывает много людей — это студенты-медики или опытные врачи, приезжающие, чтобы повысить свою квалификацию, — очень важно, — говорит Александр Усенко. — Но главное — есть десятки тысяч людей, которым спас жизнь Шалимов или его ученики. У этих людей родились дети, внуки, значит, жизнь семьи продолжается. Хирургическая школа Шалимова разнонаправленная.
Шеф изучал все направления — от нейрохирургии до травматологии, во всех областях медицины оставил свой след, но в основном это была хирургическая гастроэнтерология. Сейчас институт продолжает развивать направления, которые были заложены тогда. То, о чем мечтал Александр Алексеевич, воплощается в жизнь.
…Готовя материал, я решила выбрать одну из тех цитат Александра Шалимова, которые характеризуют его отношение к жизни. Особенно интересной мне показалась эта: «Хочу дать совет: надо уметь избегать стрессов, не раздувать их, как костер, быть терпимым к маленьким недостаткам тех, кто рядом. Надо уметь работать и любить, и тогда Жизнь повернется к вам светлой стороной».
5732Читайте нас в Facebook
