«За неделю до смерти Надия Свитлычна позвонила мне из Америки и сказала, что завещает свой архив нашему музею в Киеве»
«Артист читал стихи Симоненко звучно и пафосно, а Надия — негромко и просто»
— С тех пор как Надийка появилась в Киеве, она не расставалась с огромной сумкой, — рассказывает Микола Григорьевич Плахотнюк. — После работы она отправлялась на Главпочтамт — за письмами и бандеролями, приходившими к ней «до востребования» из разных городов. А возле почтамта ее уже ждали люди. И каждому она вручала его «заказ» — письмо, самиздатовскую книгу, записку, фотографию... Как сейчас вижу: большущая торба через плечо у крохотной Надийки. Она ведь и впрямь была крохотной. Худенькая, маленькая, как воробушек.
— «Маленькая сестричка большого брата», ее ведь так называли? Брат — Иван Свитлычный — уже был известным литературным критиком?
— Да, а Надийка стала ему незаменимой помощницей. Печатала и редактировала статьи. Вела картотеку огромной домашней библиотеки. Готовила самиздатовские книги... Но при этом скромно оставалась на вторых ролях. Ее силу и дар лидера оценили позже.
Я удивлялся: откуда только у нее силы берутся? Когда Надия заканчивала вечерний «обход» у Главпочтамта, мы отправлялись в общежития на Чоколовке (район Киева. — Авт. ) проводить литературные вечера. Брали с собой магнитофон «Весна», на который Иван Свитлычный записывал стихи молодых украинских поэтов в авторском исполнении. Поздно вечером я провожал Надийку на Уманскую, 35 (в этом доме жила семья Свитлычных. — Авт. ). А назавтра при встрече она уже говорила о свежей повести Олеся Гончара. Или напевала новую песню Галича, Высоцкого, Окуджавы.
— Неужели знала репертуар всех этих авторов?
— Представьте себе, знала наизусть. Записи их песен окольными путями появлялись в доме Свитлычных — это был своего рода мостик между диссидентской Москвой и Киевом. Надия исполняла их так, что у меня мороз шел по коже.
У нее был редкий тембр голоса. Проникновенный. И когда она, например, читала стихи Шевченко или украинских шестидесятников, слушатели замирали. Никто так не интерпретировал поэзию Лины Костенко и Василя Симоненко, как Свитлычна. Помню, летом 1964 года мне удалось провести вечер, посвященный Василю Симоненко, под Черкассами в Сосновке, где был большой летний кинотеатр на территории санатория. (Разрешили, как ни странно, а вот после первого симоненковского вечера, который организовал в столичном мединституте, меня затаскали по инстанциям. ) Дал телеграмму Надийке в Киев, и она приехала. Стихи Симоненко читал вначале артист областной филармонии — звучно, пафосно. А потом Надия — негромко и просто. Люди ее не отпускали: «Расскажите еще о Симоненко!»
Из письма Надии Свитлычной Миколе Плахотнюку. 1964 год:
«... Кланяється тобі голова з вухами, а потилиця сама хилиться... Пташина, як бачиш, живе і дише, правда, переважно, на ладан... Слава Ч. їздив до Львова, в нього народився син Тарас... »
— Микола Григорьевич, неужели уже тогда в письмах нужно было соблюдать осторожность?
— Конечно. Это арестовывать стали в 1965 году, а увольнять с работы неугодных системе начали еще в
в репертуаре которого были украинские народные песни (когда этот хор прикрыли, появился полулегальный «Гомін» Леопольда Ященко). Мы всем гуртом ходили на его репетиции. Репетировали обычно по выходным в Доме ученых, а потом шли Крещатиком на склоны Днепра. И по дороге, конечно же, пели. Прохожие подходили, слушали... Надийка очень любила петь и общаться с людьми.
— А любимая песня у нее была?
— Была. И выяснилось это случайно, когда мы с Надией были в Карпатах. В Косове проведали родителей политзаключенного Ярослава Геврича. А на обратном пути заехали к народной художнице Анне Василащук, о которой уже были наслышаны. Представьте: Анна сидит за ткацким станком, напевает песню и... переносит ее на полотно. Так, как подсказывает ритм. Новая строфа — новый узор на рушнике. Надийка спрашивает: «А можно я вам спою?» — «Можно». — «И вы вытчете узор?» — «Вытку».
«Стоїть явір над водою, в воду похилився», — начинает Надия и просит меня поддержать. В ответ Анна запела «Колір чорний... » Показала вышитый узор. И тогда вступила Надия: «Ой, на горі вогонь горить, а в долині козак лежить... » Оказалось, что это ее любимая песня. Она пела ее и в тот день, когда хоронили Аллу Горскую...
«Кроме Свитлычной, арестовали и... ее двухлетнего сына»
— Говорят, друзья звали вас «кум Микола». И среди ваших крестников — сын Надии Свитлычный Ярема.
— Да, так что после крестин мы с Надией стали обращаться друг к другу на вы.
— Почему?
— Это старинная традиция. Я рассказал Надийке, что в моем родном селе кумовья всегда на вы. И мы тут же перешли на такую форму обращения... Кумовьев у Свитлычной было три пары: Алла Горская и Панас Заливаха, Евген Концевич и Груня Лишак, Вера Вовк и я. Надия, любившая пошутить, сочинила термин: комитет кумовьев. Сокращенно — кумком. Лучшего пароля и быть не могло, когда телефоны прослушиваются. Звонили друзьям: «Сегодня заседание кумкома». Это означало — собираемся у меня дома, в Дымере под Киевом, на заседание неформального кружка. Студенты приезжали послушать лекции по истории и литературе, выступали Дзюба, Сверстюк, Валентин Мороз, Чорновил, Нина Караванская...
— Свитлычна вспоминает, что неделю до ареста, в январе 1972 года, вы при встрече с ней пошутили: мол, согласился бы сесть в тюрьму только будучи в одной камере с кумой. Судьба «шутит» по-своему?
— Нам таки пришлось сидеть в одной,
... Свитлычну взяли не в январе
Арест произошел 18 мая. Кроме Надии Свитлычной, задержали и... ее двухлетнего сына. Когда вечером невестка Надии Леонида Свитлычна пришла забирать Ярему из садика, ей заявили, что ребенка... нет, его уже забрали. Мальчика тайком вывезли в Ворзельский дом ребенка без всяких документов. Ярема еще даже не умел толком выговаривать свою фамилию, говорил: «Литлычный». И если бы не добрые люди, подсказавшие тете с бабушкой, где его искать, ребенок мог навсегда потерять семью...
«Следователь, — вспоминает Надия Свитлычна, — дал мне постановление, в котором говорилось, что из-за моего неискреннего поведения на следствии меня посылают на психиатрическую экспертизу. «А в чем вы видите мою неискренность?» — спросила я следователя. — «Так вы же отказываетесь отвечать на вопросы... »
Мне не дали ничего взять с собой, посадили в «воронок» и повезли прямо в психиатрическую больницу имени Павлова.
Заведующая
«Мы в шутку решили переименовать Надийку в Октябрину»
— Микола Григорьевич, случалось так, что Свитлычна впадала в отчаяние?
— Она не была железной. Но умела совладать с собой. В
Из письма Надии Свитлычной Миколе Плахотнюку. 1976 год:
«Кум та брате мій Миколочку!
... Про вас не знаю досі нічогісінько. Хоча б побачити ваш почерк, бо вже не знаю, чи ви були колись в нашому житту, чи просто наснилися...
Чорнобривці на Аллинуй могилу ростуть, калина цвіте, і дітки ростуть, навіть без батьків. Кланялися вам наші дівчата, з якими я попрощалася ще 12 квітня. Будьте здорові і, якщо хочете, щасливі. Ваша Брися».
— Удивительная подпись в этом письме...
— У подписи своя история. Надийка родилась 8 ноября, на октябрьские праздники. И однажды мы в тесном дружеском кругу стали подшучивать над ней: слушай, а почему ты не Октябрина? На заседании кумкома постановили переименовать Надийку. Решили, что уменьшительное имя от Октябрины будет Брыся.
И это потом мне очень помогало. В письмах из неволи я спрашивал: «Как дела у Брыси?» или «Как поживает Октябрина?» Цензура это пропускала.
Из зоны Надия посылала мне письма через Киев — Леля (жена Ивана Свитлычного. — Авт. ) их переправляла. Получил от нее несколько переводов стихов польского поэта Юлиана Тувима. А когда она вышла на волю, стала отправлять посылки с продуктами. Написал ей, что не нужно этого делать. Она обиделась. «Чи ви навіть каву презираєте?» — спрашивала в письме. Мне же просто не хотелось причинять лишние хлопоты и расходы — ей и без того жилось в Киеве очень тяжко. В одном письме она обмолвилась, что заболела, но ходит с высокой температурой на работу и расчищает снег в детсаду, куда ее взяли дворником. Ходить нужно, потому что без больничного уволят. А больничный не дадут, так как нет прописки. Работу же она никак не хотела терять — в детсад, сжалившись, взяли сына Ярему.
«В заключении с сыном я виделась трижды, — вспоминала Надия Свитлычна. — Первый раз увидела его через полтора года. Я знала, что он меня не узнает, конечно. Я была готова к этому теоретически. Но теоретически и практически — это разные вещи... После освобождения первые два месяца он не отрывался от меня, буквально за юбку держался. Когда приехали в Киев, он, как только увидит решетку, спрашивает: «Мама, это тюрьма?» А тут же всюду на первых этажах домов и в магазинах решетки. Я говорю: «Нет, это магазин». — «А это тюрьма?» — «Нет, тут люди живут... »
— На Западе Надию Свитлычну называли «культурным атташе украинского Гулага». В США она издавала «Вестник репрессий в Украине». Расшифровывала переданные из лагерей материалы и готовила к печати книги политзаключенных. Без нее не увидели бы свет «Палімпсести» Василя Стуса, «За гратами» Миколы Руденко, произведения Гелия Снегирева, всего не перечесть. Но, работая с текстами других авторов, она не заботилась о своих собственных изданиях...
— Это в ее характере. Она спешила открыть людям имена репрессированных авторов, тратя на это все силы. Вот и музей в Киеве задумала с той же светлой целью: показать феномен шестидесятников в истории нашей культуры. С 1994 года Надия жила мыслью об этом музее. Когда Свитлычные были удостоены Шевченковской премии (Иван Свитлычный — посмертно), Надия передала свою часть премии на создание фонда музея. Сейчас у нас уже есть богатейшая библиотека, уникальные коллекция самиздата, фотоматериалы, работы художников и скульпторов.
Еженедельно, по четвергам, Надия звонила мне из Америки и расспрашивала о музейных делах: какую мы провели выставку, какие новые экспонаты поступили, работает ли при музее детская студия. И, конечно, ее тревожило, решился ли вопрос с помещением. Мы ведь с ней куда только не обращались, ходили в Киеве и на прием к Александру Омельченко, он обещал содействовать. Но пока по-прежнему на птичьих правах ютимся в помещении Всеукраинского общества политзаключенных. А бюрократическая переписка продолжается несколько лет. За неделю до смерти Надия Свитлычна позвонила и сообщила мне, что свой архив и библиотеку завещает Музею шестидесятничества. На днях, насколько мне известно, эти драгоценные материалы прибывают в Украину. И... просто отчаяние охватывает.
— Почему?
— Потому что разместить их негде! Музейные экспонаты и материалы находятся в страшной тесноте. На похоронах Надии Свитлычной — в Киеве на Байковом кладбище — как известно, присутствовал Президент Украины. Я рассказал ему тогда о нашей проблеме. «У музея будет помещение», — пообещал он. А в ноябре минувшего года вышло распоряжение мэра Киева: наш музей в качестве филиала Музея истории города Киева будет размещен на площади 310 квадратных метров на первом этаже дома по улице Гончара, 33 (контроль за исполнением распоряжения возлагался на заместителя мэра Виталия Журавского). Прошло почти девять месяцев, но результата никакого. Власти вроде бы и не отказывают музею «прописаться» в центре города, но и не содействуют. Такое ощущение, что выжидают. Ждать, в общем-то, осталось недолго: поколение шестидесятников уходит. Но... господа, побойтесь Бога!
Из последнего письма Надии Свитлычной Миколе Плахотнюку:
«Я вірила, що справа, яку ми почали с вами, здоровіша від нашого з вами здоров’я... Я сподівалася ще когось запалити музеєм...
Пригадуєте, куме, як ми були з вами біля Тараса Шевченка пам’ятного 22 травня, коли ви запропонували людям піти до ЦК? Ви тоду сказали мені: «А що як ніхто не піде?» А я відповіла вам: «То підемо вдвох... »
551Читайте нас в Facebook
