«Только алкоголь притуплял страх»: Лариса Кадочникова о бомбежках Киева
В эксклюзивном интервью «ФАКТАМ» Кадочникова рассказала о первых днях атаки на столицу, своих страхах и новой любви.
«Работа над фильмом „Лариса Кадочникова. Война“ помогла мне справиться со страхом»
— Когда началась война было дико страшно и непонятно, — вспоминает Лариса Валентиновна. — Рано утром, 24 февраля, мне позвонил приятель и сказал: «Прошу вас, собирайте документы, надо уезжать. Война». Я просто обалдела. Помню, повесила трубку и села, не понимая, что делать. Разбудила мужа, сказала: «Андрей, война». Он адвокат, очень взвешенный человек, и отреагировал достаточно спокойно, стал собираться на работу. Я лишь спросила: «Мы никуда не поедем?» Андрей сказал, что он остается в Киеве. «Я тоже никуда не поеду, буду с тобой», — ответила я. И вот это решение как-то меня успокоило. Правда, ненадолго. Уже через несколько дней под нашими окнами, выходящими на проспект Победы, стали стрелять. Стрельба была практически постоянной — казалось, что просто лупят по окнам.
— Помните то ощущение страха?
— Знаете, я никогда подобное не испытывала. Да, боишься болезней, каких-то операций. Но здесь было другое — животный, патологический страх, с которым сложно было справляться.
— Что вы делали в тот момент?
— Если было что выпить, наливала рюмочку. Это немного притупляло страх. Таблетки не помогали. А вот чуть-чуть коньяка или водки спасало. Правда, лишь на очень короткое время. На второй день войны мне позвонил режиссер Дмитрий Томашпольский. Узнав, что я осталась в Киеве, сказал, что хочет снять со мной фильм «Лариса Кадочникова. Война». Конечно, я тут же согласилась. И, на самом деле, именно работа помогла мне справиться со страхом. Съемки шли сложно. На улице можно было снимать только по специальному разрешению. Мы работали у меня в квартире, на студии, в совершенно пустом театре имени Леси Украинки.
— Что вы чувствовали тогда?
— Помню, как в театре меня охватывало неприятное чувство тревоги. Сцена темная, все световые приборы выключены, зал совершенно пустой, далекие звуки сирен…
— Вы спускались в бомбоубежище?
— Ни разу. У нас в доме его нет — в подвале «болото» и сырость. До метро идти было далеко. Соседи спускались просто в подземный переход, но мы с Андреем сидели дома, в пространстве между дверью в коридор и ванной. Я выпивала успокоительное или рюмочку коньяка. После отбоя шла в постель и засыпала — мозг освобождался от страшных мыслей. А утром все начиналось снова.
— Каким вам запомнился Киев этой весной?
— Совершенно пустым. И лишь через каждые сто метров стояли блокпосты, на которых проверяли документы. Если сзади кто-то шел, было страшно — казалось, что сейчас на тебя нападут. Тогда говорили о том, что Киев могут взять за три дня. Я полагала, что, если это произойдет, солдаты будут просто врываться в квартиры и все рушить. Слава Богу, не случилось.
«Мне звонила из Москвы племянница и просила прощения за то, что произошло»
— Это ведь вторая война, которую вы переживаете. Что вы помните из детства, которое пришлось на Вторую мировую?
— Когда началась война мне было четыре года. Из воспоминаний тех лет самое сильное — меня моют в ванночке и начинается тревога. Я выскочила из воды и стала бегать по квартире с криком: «Война, война!» Видимо тогда я испытала сильнейший страх, который вернулся ко мне через годы.
В начале войны мы с мамой и Вадиком жили в Киеве. Киностудию, где работала мама, эвакуировали в Среднюю Азию. Она уехала раньше — у нее были съемки. А мы с братом Вадиком остались с бабушкой, и она нас вывозила из города. Как сейчас помню дорогу на вокзал — темные улицы Киева, постоянные сигналы тревоги и лежащие мешки с песком. Почему-то мне казалось, что это не мешки, а сваленные трупы. Мы сели в поезд и неделю ехали в Ашхабад. Там уже были «Мосфильм» и киностудия Довженко. Это было тяжелое время. Еды мало. Потеря продуктовых карточек была равносильна смерти. Два года мы провели в эвакуации, а затем вернулись в Москву — мама работала на киностудии «Мосфильм».
— В начале войны с вами связывались родственники, которые живут в Москве?
— Мой брат, Вадим Кадочников, умер год назад от коронавируса. Его жена до сих пор не может перенести эту утрату. Помню, сразу после начала войны, мне позвонила племянница, дочь Вадима, и просила прощения за то, что произошло. Ведь никто из них не ожидал, что случится война. «Мы не понимаем, почему это произошло», — говорила она. Сейчас звонит уже реже, да и опаснее это стало.
— Вы по-прежнему испытываете страх?
— Нет, я стала абсолютно спокойной. Я ничего не боюсь. Наверное, это случилось через два месяца после начала войны. В то время стали возвращаться люди в Киев, открылся театр, мы стали возобновлять спектакли и зритель пошел.
— Известно, что вы единственная актриса Театра Леси Украинки, которой разрешено играть на русском языке.
— Да. И скажу, меня изумительно принимают. Люди просто забывают о том, на каком языке я говорю, а включаются в атмосферу спектакля. Потом, будем честны, я уже не могу переучиться. Вот в кино я играла на украинском языке, но это совершенно иное. Кстати, в «Тенях забытых предков» я тоже говорила на русском языке, а потом меня озвучивала украинская актриса. Но там была роль практически без слов. Кино и театр — это большая разница! Мне нужно жить на сцене, мыслить, не задумываясь о том, как я говорю.
«Вся моя энергия перешла на Андрея. Я люблю его»
— Лариса Валентиновна, какой период за последние восемь месяцев стал для вас самым тяжелым?
— У меня тяжело заболел муж — сердце, поднялось давление. Две недели Андрей пролежал в больнице. Все деньги, которые я заработала от кино, отдала на его лечение. Но я ни о чем не жалею. Слава Богу, он поправился. Я понимала, что ничего страшнее для меня нет, чем остаться одной.
— Разница в возрасте между вами — секрет?
— Не хочу говорить ее. Зачем? Да, она большая. Но, поверьте, я выгляжу моложе его. Да и вообще многих… Я выгляжу и чувствую себя на 38 лет!
— И по-прежнему накладываете на лицо маску из чудодейственной сметаны?
— Не только. Хотя сметана и желатин на двадцать минут — прекрасно подтягивает лицо. Просто идеально! Кстати, я никогда не думала о том, чтобы сделать что-то со своей внешностью. Гены молодости у меня от мамы.
— Андрей — ваш третий супруг.
— Если считать Глазунова, с которым мы не были расписаны, то четвертый. Кстати, с Андреем я тоже не расписана. Но это совершенно не важно! Если люди любят друг друга, они будут вместе. Нет… Все это я прошла уже с Юрой Ильенко, и измена стоила мне слишком дорогого. Я чуть не умерла. Не хочу испытывать что-то подобное.
— В чем же ваш секрет?
— В желании жить. Мне очень важно всегда оставаться женщиной и не терять какой-то детскости. Я не завидую и не предаю.
— Чего вы сейчас лишились из своей прошлой жизни?
— Когда умер мой второй супруг Саранчук, я лишилась дачи. Не хочу говорить о том, как это произошло. Это было место, где я любила отдыхать. Я давно не видела море. Но больше всего обидно, что я не рисую. Моя квартира ужасающе маленькая, а вещей очень много. Теперь картины просто сложены у стены, и я к ним равнодушна. А раньше было ведь желание писать каждый день. Думаю, что просто вся моя энергия перешла на Андрея. Я люблю его. Как долго это продлится — не знаю. И все же для меня на первом месте стоит театр, он меня спасает. Любовь — на втором.
10625Читайте также: «Больше всего боялась, что могу уже не увидеть сына»: Людмила Барбир о том, как из-за войны осталась одна в Киеве
Читайте нас в Facebook
