«На день рождения побратимы подарили мне 101 розу»: 20-летняя пулеметчица «Ксена» после ранения возвращается на фронт
— Осколок не вошел в голову, но его удар повлек за собой перелом затылочной кости со смещением внутрь и ушиб головного мозга второй степени, — говорит Оксана Рубаняк. — Это тоже очень плохо. Но все же настоящее счастье, что этим ограничилось. Если бы обломок проник в мозг, то я могла бы потерять возможность ходить, говорить и видеть. В госпитале я обмолвилась родителям: «Когда вернусь…» А они: «Куда это ты вернешься?!»" — «На фронт», — говорю. «Может, не надо, ты свое уже отвоевала». — «Чем скорее примете, что вернусь на войну, тем будет легче для вас и для меня». Так что скоро снова буду на передовой".
В интервью «ФАКТАМ» девушка рассказала, как стала пулеметчицей, об отношении родителей к этому, о жизни на войне и своем самом тяжелом бое.
«Когда выходили на позиции, несла на себе 30−35, а то и больше килограммов при том, что сама вешу 50»
— Как родители отнеслись к тому, что вы пошли на войну?
— Они поначалу не знали об этом — считали, что я волонтерю. Волонтерство, действительно, было частью того, чем я занималась два первых месяца большой войны. Я тогда вступила в добровольческое формирование территориальной общины Ивано-Франковска. Мы вместе с полицией патрулировали улицы города, возили на передовую необходимые бойцам вещи. В области, в которых велись боевые действия, доставляли продовольствие и эвакуировали оттуда гражданских. Но сразу, как только началось открытое вторжение, я решила, что рано или поздно вступлю в ряды ВСУ.
Родители узнали, что я в армии, когда находилась на передовой. Причем узнали не от меня, а из интернета — из публикаций в СМИ. Папа тогда спросил по телефону: «Слушай, ты что, на войне?» Спокойно так отвечаю: «Да, на войне». «Хорошо. Держись там. До Победы». Беседа получилась короткая, но главное, что родители узнали и не дали волю эмоциям.
— Папа повел себя сдержанно. А мама?
— В тот день мы с ней не разговаривали. Но она тоже хорошо держалась.
— Как вы стали пулеметчицей?
— Весной прошлого года, когда стало окончательно понятно, что оккупанты остановлены и до Ивано-Франковска они не дойдут, ребята из нашего добровольческого формирования начали вступать в разные бригады ВСУ. Во время одного из разговоров наш командир Назарий Кишак предложил записаться в 72 бригаду — там как раз формировался новый батальон. Мы группой из 35 человек отправились туда. До большой войны из всех этих ребят я знала только нашего командира Назария Кишака и моего очень близкого друга Олега Койляка (в апреле нынешнего года Олег, к сожалению, погиб).
Когда мы приехали записываться в батальон, стрелковые роты уже были почти сформированы. Нам предложили выбор: либо распределиться по этим ротам, либо всем вместе стать пулеметным взводом. Мы решили быть пулеметчиками, чтобы воевать вместе.
Пошли в строевую часть подавать документы, кадровик меня спросил: «Ты куда хочешь: в медицинскую службу или к нам в штаб, нам как раз нужен человек?» — «Да нет, с ребятами в пулеметный взвод». В штабе от моих слов все были в шоке. «Будь по-твоему, мы тебя оформляем», — сказал наконец кадровик. Наверное, в штабе думали, что скоро буду проситься к ним, потому что я девушка, а в окопах на передке тяжело, особенно в пулеметном взводе.
— Физическая нагрузка у пулеметчицы больше, чем у стрелка?
— Да, больше. Начну с того, что у каждого из нас есть автомат, а это вес. Далее: пулеметы весят немало: крупнокалиберный «Браунинг» — 58 килограммов, ДШК — 40 килограммов, «Покемон» значительно легче, могу без труда переносить его сама. ДШК переносят вдвоем, «Браунинг» — в разобранном на три части. Плюс короб с патронами. Прикинула, что когда мы заходим на позицию (например, когда меняем другое подразделение), я несу на себе 30−35, а то и больше килограммов (учитывая вес бронежилета, каски) при том, что самая вешу 50. Это очень тяжелый груз, если надо его далеко нести: идешь из последних сил, при этом ты еще под обстрел можешь попасть.
Кстати, некоторые считают, что пулеметчик должен быть здоровяком весом под 100 килограммов. Я вам скажу, что у меня были бойцы с такими габаритами, но некоторые из них как морально, так и физически не выдерживали боевых условий. Так какая польза от их высокого роста и 100-килограммового веса?
«Критически важно контролировать свой страх, а для этого нужно, чтобы боец имел стойкую психику»
— Ребята во взводе относятся к вам как к равной или пытаются часть работы взять на себя?
— Нет, относятся как к любому бойцу — никаких поблажек. Очень благодарна им — я этого добивалась. Сначала у них были определенные сомнения, и я их понимаю. Ведь в бой важно идти с человеком, который не подведет. Действительно ли я такой человек, могло показать только участие в боях. После первых боевых выходов ребята убедились, что я справляюсь. Сейчас, бывает, слышу от них, что я смелее и ловче, чем некоторые мужчины (улыбается).
— Известно, что для противника пулеметчик — это одна из самых приоритетных целей. Что вы делаете, чтобы не дать врагу себя уничтожить?
— Пулеметчик должен быть умным. Возьмем такой пример: от руководства поступает команда: «Замечено движение пехоты противника, стреляйте на поражение». Окей, но ты должен определить расстояние до пехоты, достанет ли твое оружие до нее. Что использовать, чтобы ее уничтожить: «Браунинг», бьющий более чем на два километра, или «Покемон», который так далеко не добивает, но он тише и легче, и ты можешь запросто сама перенести его на удобную позицию, начать оттуда работать. С «Браунингом» и ДШК так не получится, потому что у них стационарная огневая позиция.
Думать и принимать решения нужно быстро, потому что ситуация меняется, противник перемещается. В любом случае, у тебя фактически нет права на ошибку. Собственно, его почти нет у любого бойца на передовой, а у пулеметчика — тем более. Ведь пулемет — это тяжелое и очень громкое оружие. Его местонахождение можно вычислить даже на слух. А если работает вражеская «птичка» (беспилотник), то ее камеры увидят характерные вспышки из ствола пулемета, особенно хорошо они видны в облачную погоду или вечером. Противник засечет, где пулемет, и начнет бить по нему из пушек, минометов…
— Наверное, вы оборудуете несколько огневых позиций, чтобы быстро переместиться на запасную, если основная раскрыта противником?
— Именно так — готовим несколько позиций.
— По вашему мнению, какими личными качествами должен обладать пехотинец, в том числе пулеметчик на передовой?
— Я над этим не задумывалась, дайте подумать. Ну, это адекватное без паники осознание опасности. В любой момент может прилететь, поэтому человек боится, это нормально. Критически важно контролировать свой страх, а для этого нужно, чтобы боец имел стойкую психику. Если психика неустойчива, то человек паникует, а паника чувство заразное, может передаться другим и стать причиной ранений, провала операций, других бед.
— Вам больше всего запомнился первый бой или какой-то другой?
— Наверное, другой. Он был в августе прошлого года. Противник атаковал, а у нас кончились боеприпасы и не было возможности ни доставить их нам, ни прислать подкрепление, потому что россияне вели очень интенсивный огонь. Мы остались втроем на окраине лесной посадки. Отстреливаться было нечем, шансов живыми отступить очень мало. Думали, что или погибнем, или попадем в плен. Мысленно сказала себе: «Пусть я здесь и останусь, лишь бы мои ребята вышли отсюда живыми». Благодаря Богу мы выжили, никого даже не ранило. Единственное — всех троих контузило от выстрелов российского танка. Это чудо, что тот танчик нас не раздавил, ведь проехал очень близко.
— Вам пришлось психологически ломать себя, чтобы привыкнуть к воинской дисциплине, к выполнению приказов?
— Ломала себя и не один раз, но не из-за военной дисциплины. Когда тебе говорят, что ты не сможешь что-то сделать, потому что ты девушка, я ломала себя, чтобы доказать, что не уступаю мужчинам, не хуже их. Доказывала это конкретными действиями на передовой. От командира было мне немало нагоняев, криков. Потому что я, например, могла пойти на задание, а он узнавал об этом уже после возвращения.
— Кстати, ваша лексика сильно обогатилась на фронте?
— На матерные слова? Да, сильно (смеется). Иногда нужно быть жесткой, потому что с мужчинами ласково в опасных стрессовых ситуациях нельзя. Поэтому на фронте в общении с побратимами иногда употребляю ненормативную лексику, которая в той обстановке вполне приемлема.
«За несколько дней до ранения приснилось, что мне в спину попали осколки мины»
— Как организован быт на передовой?
— Он у меня такой, как и у всех бойцов. Когда мы на позициях, стараемся сделать настил из досок, постелить на них карематы, чтобы спать в сухих, а не мокрых спальных мешках. Используем маленькие туристические грелки, завариваем чай или кофе. В окопах моемся салфетками. Бывает, обстановка складывается так, что не удается помыться по две недели, бывает, не расчесываюсь по 5−7 дней. Затем едва удается привести в порядок волосы.
— О косметике речь вообще не идет?
— Я не пользуюсь ею на войне. Иногда попадаются видео военных девушек с макияжем, а то и с наращенными ресницами. Даже если девушка воюет на передовой, она в дни отдыха может поехать в тыловой город и сделать полный комплект: макияж, прическу, маникюр, нарастить ресницы и чувствовать себя красивой. Я не делаю такого, потому что не хочу этого и не вижу в этом смысла — красоваться мне не нужно. Чувствую себя уверенно и без косметики. Вообще, у меня сейчас другие приоритеты: переживаю, чтобы были живы мои ребята и я.
— У вас возникает желание приготовить ребятам что-то вкусненькое?
— Нет, я вообще не готовлю. На позициях мы не варим, не жарим. Берем с собой овощи в банках или ведерко вареников. Лично я люблю кукурузу. Полбанки кукурузы мне вполне достаточно, чтобы досыта поесть. В нашем коллективе есть несколько ребят, умеющих и любящих готовить. Во время отдыха они нас вкусно кормят.
Читайте также: Перестраховалась, чтобы любимый не забыл день свадьбы: снайпер Евгения Эмеральд вышла замуж на передовой
— Вы уже больше года на войне. Свой день рождения отмечали на фронте?
— Да, на фронте. Это был мой 20 день рождения. Ребята очень душевно меня поздравили, подарили 101 розу (наверное, ездили за ними в Днепр), а командир — пистолет «Форд-17», о котором я мечтала.
— Следующий вопрос непростой: как вы относитесь к опасности попасть в плен?
— Я думала об этом, в частности во время того боя в августе прошлого года, когда мы втроем остались на линии огня без боеприпасов и шансов выжить у нас было не много. Делаем все возможное, чтобы не попасть в плен. Там очень жестокие пытки, и я не уверена, что вынесла бы их. С ребятами это обсуждала. Некоторые говорят, что лучше подорвут себя, чем сдадутся. Другая точка зрения, что, пережив плен, ты сможешь сделать что-то хорошее для страны. Но нет гарантий, что тебя в том плену не убьют. Словом, действительно сложный вопрос.
— Насколько трудно смириться с мыслью, что на фронте в любой момент можно погибнуть?
— Еще незабываемого 24 февраля, решив пойти в ВСУ, спросила себя: ты готова погибнуть. И ответила себе: если так должно случиться, то пусть. Со временем полностью сжилась с этой мыслью и она меня не изводит.
Мы с побратимами не замалчиваем эту тему: ребята говорят, что хотели бы быть похоронены там-то и там-то, чтобы на похоронах играла такая-то музыка. Некоторые написали завещания.
— Накануне ранения у вас было предчувствие, что так случится?
— За несколько дней до ранения (у меня тогда очень сильно болела спина) заснула на пару часов и увидела сон: в окопе, возле меня Олег Койляк и еще один побратим с позывным «Стелс» (хотя в реальности мы в тот период не были вместе). Вдруг в окоп прилетела мина, осколки попали мне в спину, пострадали и ребята. Вот такой сон. А через несколько дней уже наяву я получила осколочное ранение в спину, плечо и голову. Кстати, Олег Койляк потом погиб именно от осколка. «Стелс», слава Богу, жив. Был ли сон вещим? Сказать не могу.
— После ранения ребятам удалось вас быстро эвакуировать?
— Да, к счастью, быстро. Самостоятельно дойти до машины не могла: меня спросили, могу ли идти, я ответила, что да, но только поднялась, сразу же потеряла сознание. В себя пришла в машине по дороге в стабилизационный пункт. Ребята за мне сильно переживали. Командир даже позвонил врачам, попросил, чтобы они меня сфотографировали — хотел убедиться, что я жива. Врачи сбросили командиру фото, он выложил их в интернет, и так родители узнали, что со мной произошло.
— Что вы почувствовали в момент ранения?
— Сильная жгучая боль в спине и также в голове. Я тогда не поняла, что было попадание в голову, потому что сильная головная боль бывает и из-за контузии, когда тебе глушит слух, наступает дезориентация в пространстве и болит голова. Но на этот раз было ранение.
— Вам сейчас снится война?
— Да, часто снится: вижу во снах бои — и те, которые пережила, и каких не было, обстрелы города. А еще снятся люди, которых уже нет в живых.
— Вы единственная в ВСУ пулеметчица?
— Не знаю. Если есть другие пулеметчицы, то об этих девушках не было публикаций в СМИ. Я, кстати, не стремилась к популярности. Поэтому когда раньше знакомые журналисты говорили, мол, мы можем о тебе рассказать, отвечала, что мне это не надо. Но наконец согласилась, потому что людям интересно узнать о девушке-пулеметчице, они видят, что женщины тоже воюют на фронте. К тому же моя медийность приносит пользу подразделению — помогает быстро собирать донаты на нужные нам на фронте вещи.
— Каково ваше мнение по поводу очень резкого заявления уже бывшего старшего сержанта 47 бригады Валерия Маркуса в адрес одного из командиров, получившее широкий резонанс?
— Я прочла в соцсетях много постов как сторонников Маркуса, так и сторонников заместителя комбата. Лично не знакома ни с Маркусом, ни с тем заместителем комбата, ни с одним из авторов этих постов, поэтому не высказываюсь по поводу данной ситуации. Возможно, не стоило придавать ей такой широкой огласки. Но если есть проблемы, то однозначно нужно о них говорить.
Читайте также: «Это не люди, всех надо мочить»: украинский снайпер «Уголек» объяснила, почему воюет против путинских орков
Фото предоставлены Оксаной Рубаняк
2333Читайте нас в Facebook
