«В меня попали три пули, но я еще неделю был на передовой»: белорусский доброволец рассказал, кто по натуре воин, а кто нет

«Идти во второй бой психологически значительно сложнее, чем в первый»

— Гибель на Евромайдане моего друга Михаила Жизневского стала толчком к тому, что я начал интересоваться политикой, в результате стал активным участником демократической оппозиции, в 2018-м и 2019 годах как независимый кандидат принимал участие в выборах в местные органы власти и в парламент Беларуси (тогда это еще было возможно), — рассказал «ФАКТАМ» Андрей Кушнеров. — Я программист, работал в американской компании, и это давало мне определенную независимость от белорусских властей. В начале полномасштабного вторжения рф я оставил работу и приехал в Украину, чтобы воевать за ее независимость. Поэтому в Беларуси против меня заведено четыре уголовных дела. В нашей квартире проводились обыски, маму вызывали на допросы.

— Как ваши родственники в Беларуси отреагировали на то, что в марте 2022 года вы поехали воевать за Украину?

— Я рассказал им о своем решении, когда уже добрался до Украины (ехал через Польшу). Причем сначала говорил, что буду волонтерить — о передовой до последнего молчал. Маме до сих пор тяжело принять мой выбор.

Военную форму я купил по дороге в Варшаве. Все остальное выдали в Украине: автомат, каску, бронежилет (он, кстати, потом спас мне жизнь: выдержал попадание сразу трех пуль). Где-то полторы недели я проходил военную подготовку. Но на полигон попал только однажды. Так что перед первым боем стрелял только раз.

— Когда вы собирались на войну, чувствовали, что сможете не паниковать, когда по вам стреляют?

— Страх, конечно, был. На что способен человек, становится понятно, как правило, после первого боя. Если ты пошел во второй бой, уже зная, что такое реальная война, значит, психологический барьер преодолен.

— То есть во второй бой идти гораздо сложнее, чем в первый?

— Именно так. У меня были второй, третий, четвертый…

— Примерно какой процент новобранцев психологически ломается после первого боя?

— Конкретно у нас больше «отказников» было не после, а перед первым серьезным боевым столкновением: от нас ушло около половины еще до первого боя. И несколько человек отказались дальше воевать после него.

— Половина ушла, потому что эти люди — иностранцы, поэтому имели право отказаться от участия в боях?

— Да. Если бы мы являлись классическим военным подразделением, сформированным из граждан Украины, то, конечно, 50 процентов отказников не было бы.

«Из-за контузии находился в состоянии прострации, плохо понимал, что происходит вокруг»

— Когда вы приехали в Украину, вступили в белорусское подразделение?

— Сначала меня причислили к иностранному легиону и отправили на юг. Там, на Херсонском направлении, я впервые пережил ситуацию, когда по мне (и, конечно, по ребятам, которые были рядом) стреляла артиллерия. Причем долго, снарядами крупного калибра.

— При каких обстоятельствах это произошло?

— Я был тогда в составе небольшой группы (четыре бойца), которой поставили задачу расспросить у местных жителей, где в их населенном пункте находится российская диверсионно-разведывательная группа. Конкретно по нам начался артиллерийский обстрел, который явно корректировали. Скорее всего, огонь артиллерии по нам наводила ДРГ, информацию о которой мы должны были собрать. Снаряды взрывались совсем близко от нас. Тогда я был без бронежилета. К счастью, мы все же добрались до своей базы, хотя одного из наших ранило.

Наши позиции находились у небольшого села Мурахивка. Село оказалось на линии фронта. Позиции противника были метрах в 300 от наших.

— Бронежилет спас вас от трех пуль там, в Таврии?

— Да. Я не очень хорошо помню тот момент, потому что это произошло во время артобстрела и меня тогда контузило. Из-за контузии я плохо понимал, что происходит. Но эвакуироваться в тыл на лечение не было возможности, ведь я был единственный русскоязычный боец в нашем подразделении. Так что еще больше недели находился на передовой.

— Как вы чувствовали себя — после трех попаданий в бронежилет и контузии?

— Контузии были почти у всех нас. Вопрос не в самом факте контузии, а в ее тяжести. У меня она была не очень тяжелая. Сразу после того, как ее получил, находился в состоянии прострации, плохо понимал, что происходит вокруг. Но к концу того же дня мое состояние значительно улучшилось (восстановилась пространственная ориентация и адекватность восприятия действительности), уже вечером я снова пошел на позиции.

Что касается пуль, то тело под бронежилетом было синим. Внутри все ужас как болело. Были сломаны ребра. К медикам я тогда не обращался. Пошел к врачу, когда мы уже приехали в Киев. Она дала мне конфету, сказала: «Что ты хочешь, чтобы я сделала?» Дело в том, что при переломе ребер гипс не накладывается. С болью тоже ничего не поделаешь. Приходилось терпеть. Мы приехали на ротацию в столицу на три дня. Вскоре снова отправились на войну — в Луганскую область. Участвовали в боях за Северодонецк и Лисичанск. Я поехал туда по своей воле — мы все горели желанием защищать Украину. Тогда я уже вошел в состав белорусского формирования, мы были подразделением Главного управления разведки МО Украины.

В Северодонецке наши позиции находились в промзоне. Вражеские артобстрелы почти не прекращались, к тому же перед нашими позициями периодически выезжал российский танк и открывал огонь. Его экипаж действовал грамотно и сильно нас донимал. Один из наших бойцов — Василий Веремейчик с позывным «Пацук» — неожиданно для врага подкрался к танку, выскочил перед ним и выстрелил по нему из противотанкового гранатомета. После этого танк где-то неделю не появлялся перед нашими позициями.

«Белорусские добровольцы с позывными „Клещ“ и „Тромбли“ уже больше года в плену»

— Из Северодонецка мы выходили одними из последних, — продолжает Андрей. — У нас был еще большой запас боекомплекта. Чтобы не оставлять его врагу, перед уходом из города набрали как можно больше боеприпасов, ночью выдвинулись к двум домам, в которых россияне обустроили свои позиции, и открыли по ним шквальный огонь, в том числе противотанковыми средствами, которые до этого расходовали бережно. Противник пытался огрызаться, но это у него плохо получалось.

— Почему пришлось оставить Северодонецк?

— Коммуникации с городом были фактически перерезаны — мосты уничтожены вражеским огнем. Из-за этого более-менее приемлемое снабжение всем необходимым украинской группировки стало невозможным. Поэтому командование приказало отступить на другой берег Северского Донца во избежание неоправданных потерь.

— Если мосты были уничтожены, то как вы перебрались через Северский Донец?

— На плотах. До берега добирались под обстрелами. И все же тогда нам повезло: в нашем подразделении не было потерь. А вот уже в боях за Лисичанск несколько ребят из белорусского подразделения погибли, среди них комбат с позывным «Брест». К тому моменту он был уже нашим вторым командиром, которого мы потеряли. К тому же двое бойцов (их позывные «Клещ» и «Тромбли») во время боев за Лисичанск попали в плен. Они совсем молодые ребята — обоим чуть больше 20 лет.

— Как это с ними произошло?

— Группа из 10 бойцов нашего подразделения напоролась на танковую колонну врага. Началось сражение. Четыре парня погибли, а «Клещ» и «Тромбли» оказались в плену.

Читайте также: Погиб смертью храбрых в боях за Украину: под Лисичанском погиб командир белорусского батальона «Волат»

— Я правильно понял, что группа неожиданно для себя столкнулась с вражеской танковой колонной?

— Да, неожиданно. Ведь тогда — летом 2022 года — дронов на войне было гораздо меньше, чем сейчас. Неудивительно, что мы не вели разведку с воздуха. Поэтому встреча с колонной стала неожиданностью.

Российские пропагандисты на своих медиаресурсах разместили видео- и фотосвидетельства об этом бое (в частности, снятое камерой одного из наших погибших — Василия Грудовика с позывным «Адам»). Есть фото одного из бойцов, который был ранен, но россияне его добили — это видно на снимке по характеру повреждений. Тела погибших мы до сих пор не имеем возможности забрать.

Что касается пленных «Клеща» и «Тромбли». На видео видно, что оккупанты их пытали. Ребят заставили сказать на камеру, что они белорусы, воевали за Украину, признать себя наемниками.

— Вы участвовали в том бою с танковой колонной?

— Нет, но мы провели расследование этого боя, поэтому мне хорошо известны его обстоятельства.

— Почему 10 бойцов решились атаковать танковую колонну, несмотря на то, что силы были слишком неравными?

— Смысл в этой атаке был. Потому что из-за этой колонны основная группировка ВСУ могла оказаться в окружении.

— То есть благодаря тому, что 10 белорусских бойцов дали бой танкам, удалось отвести угрозу окружения основной группировки?

— По крайней мере — приостановить движение врага и тем самым дать основным силам больше времени на то, чтобы отступить и избежать окружения.

— Кто-то из участников того боя выжил ?

— Да, четверо. Они решили отступить, когда закончились противотанковые средства и группа потеряла больше половины личного состава.

— Пленных белорусов «Клеща» и «Тромбли» удалось обменять?

— К большому сожалению, нет. Они в плену уже больше года. У нас нет информации, что с ними сейчас, не знаем, где именно они находятся.

«Морально самым трудным для меня стало то, что семьи погибших белорусов лишили посмертных выплат»

— Не исключено, что их уже нет в живых, — сказал «ФАКТАМ» глава благотворительного фонда «Свободная Беларусь» Алексей Францкевич. — Здесь следует сказать, что в Беларуси действует смертная казнь, поэтому если россия передаст режиму лукашенко белорусских пленных, то их, скорее всего, казнят — по статьям о наемничестве и терроризме. Неудивительно, что многие белорусские бойцы говорят, что на поле боя подорвут себя гранатой, если другого выхода не останется, лишь бы не попасть в плен. Если бы они получили украинское гражданство (ребята этого добиваются), то угроза передачи их белорусским властям в случае попадания в плен была бы значительно меньше.

— Морально самым трудным для меня стало то, что семьи погибших белорусов лишили посмертных выплат, — развивает тему Андрей Кушнеров. — Как узнал об отмене этих выплат, стал плохо спать. Ведь одно дело — медлить с предоставлением украинского гражданства живым, другое — не отдать дань уважения семьям погибших, отказав в материальной поддержке.

Читайте также: «Белорусский гражданин в рядах ВСУ»: война унесла жизнь еще одного героя

— Надеемся на улучшение ситуации: недавно Кабинет министров Украины передал в парламент законопроект, в котором, в частности, предусмотрено, что семьи белорусов, воюющих в составе ВСУ, имеют право переехать в Украину, — отмечает Алексей Францкевич. — Пока еще они такого права не имеют. К тому же этот законопроект предусматривает для белорусских бойцов и членов их семей упрощенную процедуру получения гражданства.

Белорусы воюют за Украину с 2014 года. Лукашенковские власти аннулировали их паспорта и открыли против этих ребят уголовные дела. Также преследует их родственников. На днях мы открыли в Буче фотовыставку «С Украиной в сердце». На ней представлены фотографии и другая информация примерно о 30 процентах наших погибших соотечественников. Об остальных пока публично говорить не можем, чтобы не подставлять их родных.

P. S. Из-за последствий ранений и контузий Андрей Кушнеров сейчас в боевых действиях не участвует. Остается в Украине, сосредоточился на работе в Ассоциации белорусских добровольцев.

Ранее «ФАКТЫ» рассказывали щемящую историю семьи украинки-волонтера и белорусского бойца.

На фото в заголовке: За то, что воюет за Украину, на Кушнерова завели 4 уголовных дела в Беларуси (на фото: Андрей на одной из позиций)

Фото предоставлены Андреем Кушнеровым

1686

Читайте нас в Facebook