Игорь губерман: «моя бабушка часто повторяла: «гаринька, каждое твое слово — лишнее»
Представлять читательской аудитории Игоря Губермана вряд ли уместно. Его стишки — гарики — давно стали народными. Достаточно вспомнить шедевр: «Не стесняйся, пьяница, носа своего, он ведь с красным знаменем цвета одного!» Или: «Старость — не радость, маразм — не оргазм». Один из друзей поэта назвал его Абрамом Хайямом нашего времени. С чем, впрочем, сам «Абрам» не согласен.
Живя в Иерусалиме, Губерман периодически выступает с концертами в США, странах Европы и СНГ. Сейчас, например, ездит по Украине.
«Один приятель, когда слышал мои стишки, говорил: «Слова народные, автора скоро выпустят»
Игорь Миронович Губерман большую часть жизни провел в российской столице. В Москве окончил школу и институт, 20 лет отработал инженером. Но в 1979 году органы «пришили» ему незаконную скупку икон и сбыт краденого. Вскоре Губермана посадили. Освободили через пять лет. А в 1988-м (пик перестройки) вызвали в ОВИР и сказали: «Министерство внутренних дел приняло решение о вашем выезде». С тех пор Губерман, его жена, сын и дочь живут в Израиле.
- Как вам на чужбине? Легче, чем в России?
- Я очень люблю Израиль. Это фантастическая страна! Огромное количество людей кричит, жалуется и ругает Израиль. Там действительно трудно жить, потому что климат жаркий и опасность просто висит в воздухе. И, кроме того, там много евреев! Больше всех жалуются обеспеченные люди. Они полагают: если такого добились в Израиле, то чего бы достигли в Америке! А сама страна — прекрасная, камни пахнут историей. Словом, мне там хорошо. Настолько, что даже не могу это выразить словами. Но Россия — тоже моя Родина. Вот такой парадокс. Я — еврей, живущий в Израиле, но пишущий на русском языке. А мой любимый стишок об Израиле такой:
Здесь еврей и ты, и я,
Мы — единая семья.
От Шаббата до Шаббата
Брат нае… вает брата.
- Это ничего, что вы вовсю материтесь на публике?
- Вспоминаю свои первые выступления: удивленные взгляды, покрасневшие лица… А потом — возмущенные звонки. С тех пор на концертах всегда предупреждаю, что в стихах есть нецензурные выражения — даю возможность стареньким учительницам выйти из зала… Году в 90-м поехал на первые гастроли в Америку, и мне там подарили словарь великого русского лингвиста Бодуэна де Куртенэ. Так вот, академик де Куртенэ говорил: «Жопа» — не менее красивое слово, чем «генерал». Все зависит от употребления». Думаю, у меня ненормативная лексика звучит адекватно. Это абсолютно естественная часть великого и могучего, правдивого и свободного языка. Наше ухо с наслаждением ловит любое неприличное искажение слова, фамилии… Со мной в лагере сидел товарищ, который до этого сидел со старым евреем по фамилии Райзахер. У него была кличка Меняла.
- Как вы пришли к гарикам?
- Случилось это в начале 60-х годов. В Китае во времена китайской культурной революции печатали лозунги — дацзыбао. Первые свои четверостишия я так и назвал. Домашние меня всегда звали Гариком, и моя бабушка часто повторяла: «Гаринька, каждое твое слово — лишнее». Вот и решил, что самым точным названием для моих стишков будет «гарики». Меня очень увлекла такая форма, поскольку она требует вложить в маленький размер большой смысл. Гариков уже больше пяти тысяч. Мой приятель, когда я сидел, услышав эти стишки, говорил: «Слова народные, автора скоро выпустят».
В Одессе у поэта спросили: «Вы Губерман или просто здесь гуляете?»
- Какова история вашей книги «Прогулки вокруг барака»?
- Я написал эту книгу в лагере. По вечерам, когда начальство из санчасти уходило, забирался в небольшой подвальчик или грязный кабинет врача и записывал на обрывках бумаги все услышанное и увиденное за день. После этого, естественно, обрывки прятал. Ложился спать поздно, утром ходил по лагерю сонный, но умиротворенный и счастливый. Однажды замначальника по оперативной части заметил это и сказал: «Губерман, ну что ты все время лыбишься? Отсиди свой срок серьезно, когда вернешься, тебя, может, в партию примут».
Я был уверен: о том, что пишу, знает не более шести человек. Но однажды меня остановил пахан зоны и сказал: «Если ты про нас напечатаешь, просись сразу в этот же лагерь. Второй раз сидеть на той же зоне гораздо легче». Вот с таким одобрением я и писал книгу. Но никак не мог придумать окончание. А рядом, в поселке, жил Петя-тракторист. Невысокий мужичок, но наполеонистый и категоричный. Утром выгонял свой трактор с прицепом, в обед возвращался, выпивал бутылку плодово-ягодного вина, садился на скамейку и давал прохожим консультации по всем вопросам. Причем был абсолютно неграмотным, окончил три класса на двоих с братом. И вот как-то иду я в булочную, а две старухи, увидев меня, стали обсуждать зэков. Одна говорит: «Какие они все-таки хорошие люди!» На что Петя ответил: «Х… вых не содют!» Этими словами я и закончил книгу.
К себе самому Игорь Миронович относится с иронией. Он говорит, это еврейское, генетическое. В Советском Союзе еврею нельзя было быть другим. О своей популярности поэт рассказывает много смешных историй. Как-то в Одессе к нему подошел пожилой мужчина и сказал: «Я извиняюсь, вы Губерман или просто здесь гуляете?»
- А как насчет успеха у женщин, Игорь Миронович?
- Несколько лет назад я был в Бруклине. После выступления поехали с друзьями пить водку. Пока они ловили машину, ко мне подошла женщина лет 30. По внешнему виду наша: американки в мае в шубах не ходят. Она спросила: «Вы свободны?» — «У меня жена и двое детей», — ответил я. «А в ближайшие два дня вы свободны?» — «Нет, лечу в Чикаго, а затем в Бостон». — «А в ближайшие два часа?» — «Буду с друзьями пить водку». — «А брат у вас есть?» — «Брат у меня есть». Я на секунду задумался, а она выдала: «Красивого не надо, можно такого же». По-моему, это был настоящий успех!
Расскажу еще одну хвастливую историю, правда, она чуточку физиологична. Дело было в Испании, в Мадриде. Меня в сортире в музее Прадо узнал русский турист. Стоим мы рядом, тесно прижавшись к писсуарам. Друг на друга, естественно, не глядим. Вдруг он наклоняется и жарко шепчет мне на ухо: «Вы — Губерман, пишущий гарики?» Отвечаю: «Я». И он, не прерывая процесса, стал говорить мне немыслимые комплименты. Я, скосив на туриста из вежливости глаза, с ужасом увидел, что он пытается из правой руки переложить в левую, чтобы мне руку пожать… Из сортира я вышел первым.
- Наверное, ваши стишки сложно переводить на другие языки.
- Были попытки перевести гарики на английский, французский, немецкий, голландский, чешский, польский, идиш и иврит. Конечно, из этого ничего не получилось, хотя наиболее перспективным я считаю голландский язык, потому что на нем моя фамилия звучит как Хуйберман. Есть замечательная писательница Дина Рубина, мы с ней дружим. Так вот, ее фамилия по-голландски — Руебина.
«Завидую не деньгам, а успеху на том поле, где уже отыграл другой»
- Над чем вы сейчас работаете?
- Уже несколько лет в жутких муках пишу большой сборник стихов для маленьких. Каждый раз первые три строчки получаются безупречные, а четвертая подводит. Художник Саша Окунь, который оформляет все мои книжки, как-то сказал: «Старик, надоело оформлять твои книжки своими рисунками. Давай сделаем книжку, в которой твое четверостишие будет иллюстрацией к моему рисунку». И мы придумали такой сборник: мир глазами детей. На весь разворот большой рисунок и мои стихи. Я написал их несколько десятков, есть даже приличные, правда, таких очень мало. Вот несколько:
Я услышал ветки хруст,
Я увидел ноги тетки.
Тетка писала под куст
Из большой сапожной щетки.
По речушке меленькой,
За ромашкой беленькой
Плыли три букашки
На большой какашке.
Ой, теки, моя слеза!
Очень больно папа высек.
Папе зря я рассказал
Все названия пиписок.
Посмотреть на драмкружок
Приплелись родители.
Из-за них мы, кроме жоп,
Ничего не видели.
Ну что, представили рисунки к этим стихам? Я как-то прочитал два стишка Дине Рубиной и спросил: «Старуха, ты такой сборник себе купишь?» Она говорит: «Да. На все деньги, что у меня есть, скуплю тираж, чтоб моим детям не досталось!» Поэтому мы с Сашкой решили пока книгу не выпускать.
- Чтобы не травмировать неокрепшие детские души?
- Не бойтесь вы так за молодое поколение! Дети знают все не хуже взрослых, просто щадят нас. У меня в Бостоне есть знакомая семья бывших питерцев. Бабушка-филолог посвятила свою жизнь внуку, который прекрасно владеет русским языком. Возвращаются они из гостей, а на дворе декабрьский гололед. Женщина поскользнулась, и малолетний внук, только что читавший в гостях «Евгения Онегина», говорит ей: «Однако, скользко. Дай, пожалуйста, руку. По крайней мере, нае… немся вместе».
- В вашем творчестве появилась новая большая тема — старость.
- Старость — ужасная штука, жуткое усыхание всех желаний и помыслов. Старикам гораздо меньше хочется от жизни, зато они никуда не спешат, иногда говорят замечательные слова и нередко проявляют стойкость в тех ситуациях, в которых молодые ломаются. Вот послушайте:
Я слишком, ласточка, устал
От нежной устной канители.
Я для ухаживаний стар,
Поговорим уже в постели.
Мы столько по жизни мотались,
Что вспомнишь — и льется слеза.
Из органов секса остались
У нас уже только глаза.
Увы, всему на свете есть предел.
Облез фасад, и высохли стропила.
В автобусе на девку поглядел -
Она мне молча место уступила.
Зря смеетесь, девушки,
Грех меня жалеть.
Есть еще у дедушки,
Чем и как развлечь.
- Вы вообще человек завистливый?
- Очень! Просто как пудель. Но завидую не деньгам, а успеху на том поле, где отыграл другой. Я дружу с замечательным московским поэтом Игорем Иртеньевым. У него есть стихотворение, которое мне очень нравится:
Я шел по улице, и вдруг
Упал на голову утюг.
И все печали прежних дней
Разгладил в памяти моей.
Если бы я присутствовал, когда Игорь пишет свои замечательные четверостишия, я бы… его отравил!
4212Читайте нас в Facebook
