Телеведущий лев новоженов: «июнь -- мой любимый месяц. В начале лета я изменял всем своим женам»
В начале недели на российском канале ТНТ состоялась премьера нового проекта в популярном нынче жанре реального телевидения «За чудовищем!» Идея отправиться на поиски русского Лох-Несского чудовища принадлежит вдохновителю всех проектов «Сегоднячко» Льву Новоженову. Правда, в новую телеавантюру сам ведущий влезать не собирается. Он собирается наблюдать со стороны, как команда из десяти смельчаков отправится на месяц на озеро Бросно, что в Калужской области, в погоню за чудовищем. Кстати, это не единственный новый телепроект Льва Новоженова -- человека, стоявшего у истоков практически всех популярных российских телепрограмм.
«У нас во дворе все мечтали попасть в тюрьму. Многим это удалось»
-- Где-то прочитал вашу фразу: «Меня родили случайно»…
-- Родителям не было и двадцати, когда я появился. Я им, студентам, конечно, очень мешал. Они передавали меня бабушкам, дедушкам. Родственники очень спешили выпихнуть меня в большую жизнь и отдали в школу в шесть лет. Я ничего не мог усвоить, а когда началась таблица умножения, просто обалдел. Школа для меня -- непроходящее отчаяние. Я не мог понять, что такое тригонометрия, химия, чего от меня все хотят… И зачем все это? С трудом дождался восьмого класса, когда появилась возможность сказать: дальше учиться не хочу, пойду работать. В панике собрался семейный синклит. На котором дедушка, бывший военный, работавший инженером по технике безопасности (тогда все отставники были или инженерами по технике безопасности, или кадровиками), сказал: «Черт с вами, он пойдет ко мне на завод учеником слесаря».
-- Наверное, вы были счастливы.
-- Сначала -- да. На заводе слесари посылали меня за бутылкой, заставляли вытирать фикус и отправляли к какой-то Вальке-инструментальщице за выпивкой. Я учился в вечерней школе, которую закончил только благодаря слезам матери.
-- А как же детские мечты о космосе?
-- У нас во дворе никто не мечтал быть ни учителем, ни врачом, ни космонавтом. Все мечтали попасть в тюрьму. И, надо сказать, многим удалось.
Настоящая фамилия моего деда была Новзен. Он русифицировал ее, вступая в армию, потому что даже в Красной Армии плохо быть солдатом Рабиновичем. Ну а мой отец… Он не воевал. Когда-то это было одним из моих самых тяжелых детских переживаний, и попробуйте объяснить тогдашнему пацану, что в 45-м его отцу исполнилось всего семнадцать, что работал он на тракторе в далеком среднеазиатском колхозе плюс сильнейшая близорукость и начинающийся туберкулез легких. Но такие извинения не принимались моралью моего детства, проходившего в одном из московских дворов и в некоторых других местах в начале пятидесятых годов ХХ века…
Отцовские глаза достались мне по наследству. В придачу к кое-каким еще дефектам здоровья. Фрунзенский райвоенкомат Москвы признал меня негодным к службе в армии в мирное время и годным к нестроевой в военное.
Фамилия матери Сорензон. Она из Украины, из Полтавы. Корни предков уходят в еврейские местечки, населенные мелкими ремесленниками, в шолом-алейхемовскую голытьбу… Отец и мать выбились в интеллигенцию. Мама в Москве окончила Полиграфический институт, художественный факультет. А отец, родившийся в Москве, как ни странно, Литературный институт. После чего его распределили в Брянск, где он работал в газете «Брянский комсомолец», кстати, вместе с Фазилем Искандером. Потом мать от нас ушла, мы остались вдвоем. Мое детство -- с восьми до четырнадцати -- Брянск.
«На самом деле я очень люблю выпить. И всегда любил»
-- Тем не менее, вы сделали почти головокружительную карьеру, попав в штат «Литературки»…
-- К журналистике я приобщился рано. Очень хотел попасть в штат «Литературной России», это тогда была крупная газета, орган Союза писателей России (писателей! -- предел мечтаний). Меня не брали из-за национальности, хотя завотделом хотела взять. Она мне говорила: «Лева, я бы с удовольствием. Но вот наш редактор, Константин Иванович Поздняев, не любит евреев. Если вы можете как-то обойти этот момент или повлиять на него… Поговорите со своими родителями».
Мне было двадцать лет. Я был совсем инфантильный. Пришел домой и пожаловался на судьбу. Я тогда жил с матерью и отчимом. Отчим был председателем московского горкома графиков.
В это время строили дом на Грузинской (в котором потом жил Высоцкий), это был дом горкома графиков. И в этом же доме кто-то из Михалковых должен был купить квартиру… Или старший Михалков для кого-то квартиру «делал». Короче говоря, нашли возможность ему позвонить, объяснить связь между этой квартирой, мной и «Литературной Россией».
Михалков позвонил Поздняеву. Позже содержание этого разговора мне передавали так. Михалков, заикаясь, говорит: «Костя, ты, говорят, это, ж-жжидов н-не б-берешь?» Перепугавшийся Поздняев оправдывается: « Сергей Владимирович, да у меня и замредактора еврей, и ответственный секретарь… » Тогда Михалков ставит точку: «Ну, ты одного жиденка еще возьми. Новоженов фамилия». В результате этого звонка я стал работать в отделе информации. Очень хорошо помню, как начинался рабочий день в редакции. Все время: пойдем по сто грамм, пойдем еще…
-- Так и спиться нетяжело.
-- В первый раз я выпил в семь лет со своим приятелем на поминках его отца. И на самом деле я очень люблю выпить. И всегда любил. Но сейчас уже нет времени на похмелье. Иногда выпьешь, конечно, но все равно с оглядкой. Я ведь работаю на телевидении. Значит, нужно думать о том, с каким лицом выйдешь вечером в эфир. И потом -- ответственность, раньше всегда был кто-то, кто заменит, подопрет. А сейчас я крайний.
Когда ты знаешь, что вечером -- прямой эфир, пусть даже всего десять минут, спокойным в течение дня оставаться невозможно. Это можно сравнить с непрекращающимся напряжением перед серьезным экзаменом. Первый год мы все время выпивали, праздновали каждый эфир. Потом поняли, что, наверное, скоро умрем: мало того, что не спим, так еще и выпиваем. И постепенно это сошло на нет.
Иной раз, конечно, и теперь выпьешь, но обычно едешь домой, там все уже спят, ругаются сквозь сон: «Работа твоя дурацкая». Но ты все равно еще два часа ходишь, читаешь, ложишься наконец часа в 3--4. Нервишки уже никуда…
-- Лучше бы о нервах жены подумали.
-- Женился я трижды. Мой первый брак был по большой любви -- вероятно, именно поэтому он закончился несчастливо. У меня вообще складывается впечатление, что такой финал обязателен для каждой настоящей любви. А когда мы «не сошлись характерами» и довольно быстро разошлись, я, как и многие мужчины, нашел для утешения родственную душу. Впрочем, это уже история моего второго брака.
А может быть, любовь -- это когда кого-то не любишь меньше, чем остальных? Моя вторая жена -- биолог, сейчас занимается психологией в Соединенных Штатах. Она получила «грин карт» следующим образом: принесла вырезки из «МК», где рассказывается о том, как на редакцию напали члены черносотенного общества «Память», и получила статус политического беженца. Живет в Детройте. Сам объект нападения находится здесь. Последний брак, в отличие от предыдущих, оказался «затяжным». Мы живем с Мариной вместе уже двадцать лет, и я ни разу об этом не пожалел. И нет желания новых поисков и перемен. К тому же, согласитесь, обременительно жениться до бесконечности. Тем более если у тебя в жизни есть и другие дела.
-- Женам изменяли?
-- Не боюсь признаться, что изменял предыдущим женам. Иначе как бы женился на последующих? Причем благодаря этому я полюбил июнь -- начало лета. Почему-то так получалось, что я изменял своим женам именно в этот период.
В каждой семье все по-своему. Теперь уже я твердо знаю, что семейное благополучие -- не в отсутствии проблем. А в умении решать их наименее болезненным образом. Марина -- хороший журналист, получала премии Союза журналистов. Она идеальный редактор, и если бы я был в состоянии работать с женой… Но это невозможно.
750Читайте нас в Facebook
