«Все, кто зарабатывает на войне, хуже россиян», — бывший мэр Умани Александр Цебрий, воюющий на «нуле»

— Александр, очень зацепил ваш недавний пост в «Фейсбуке» о том, как вы «работали не одну ночь — и теперь Украина возобновила контроль еще над 50 метрами родной земли». Вы написали: «Может быть, кто-то скажет, что 50 метров — это мелочь. Может, но не в этом случае». Когда читаешь, как ребята бьются буквально за крохотные клочки нашей территории — окоп, посадку, пол-улицы, все слова лишние. Только искреннее уважение и благодарность.

— У нас боевые действия идут в посадках или там, что когда-то было лесополосами, а теперь вообще нет ни деревьев (они повалены выстрелами из пушек и минометов), ни хотя бы какой-то растительности. Все разрушено, сбито, все в воронках от мин. Поэтому зацепиться не за что. Пехота выживает только благодаря копанию. Надо копать, копать и копать. Только тогда у тебя есть шанс на то, что выживешь, удержишь позицию и сможешь дать отпор врагу.

Та позиция, о которой вы говорите, была полностью разрушена штурмами врага — минами, артой, большими калибрами. Поэтому встал вопрос: или мы отходим дальше в тыл на следующую позицию, потому что эту восстановить практически нереально, там копать уже было негде, не говоря о возможности ее укрепить, или я предложил креативное решение — мы идем вперед и там в серой зоне откапываем еще одну позицию. Меня поддержали.

И вот мы по ночам ходили и копали. Это, кстати, не первая позиция, которую мы так откопали. Недавно таким образом сделали еще одну позицию на 500 метров вперед. Это вообще был, честно говоря, высший пилотаж. Было очень тяжело, очень сложно и крайне опасно.

А по поводу тех 50 метров, сначала на разрушенной позиции были сняты мины, то есть она была разминирована, потом мы вышли вперед и копали. Не один день — в течение двух недель. По ночам затянули все сетками, сделали укрытие. И сейчас там нормальная позиция, где ребята держат оборону.

Читайте также: «Я видел такой героизм, что Голливуду и не снилось», — полковник Нацгвардии

— Ситуация на фронте обостряется с каждым часом, враг продвигается, к сожалению. Какой настрой сейчас у ребят? Есть ли уныние, отчаяние, злость?

— Злость там есть только на врага, это стопроцентно у всех. Потому что все понимают, что мы находимся здесь именно потому, что россияне пошли на Украину.

Уныние? Тоже нет. Я верю в себя, в своих побратимов в то, что Украина будет освобождена. То, что люди устали и эмоционально выгорают, — правда. Мы ведь не роботы. У нас нет какой-то степени износа, так сказать. Поэтому это нормально, это естественно, что людям нужна передышка. Их нужно отправить на ротацию, дать возможность побыть с семьей, обнять детей и жен, поспать в своей постели, покормить своего пса. Чтобы чувствовать, что ты человек, а не брошенное на произвол судьбы непонятно кто.

Все ребята единодушны в том, что нас должны менять, что должен быть какой-то срок, чтобы люди побывали именно на передовой — там, где мы, где нужно воевать, а затем переключились на нормальный режим. Чтобы человек понял, что он живой.

— Вы лично были дома за эти два года?

— Да. Я был дома, видел семью. И ребята мои тоже определенный период были дома. Но этого недостаточно. Я убежден, что должен быть какой-то определенный период, когда бойцы должны повоевать (не знаю, месяца три, условно говоря), а потом нужно дать им передышку и они снова смогут вернуться на передовую. Иначе не будет той производительности, какую от нас ждут.

— Трудно далось решение идти в армию? Каждый, кто едет на фронт, понимает, что это может быть билет в один конец.

— Все мы взрослые люди и понимаем, что это война. Я видел не одну смерть рядом. И вытаскивал с поля боя раненых и погибших, к величайшему сожалению. Потому знаю, что это такое. Не раз и сам находился на грани жизни и смерти. Розовых очков у меня нет. Это все серьезно. Здесь кровь не бутафорная, а самая обычная и реальная.

Поэтому нужно заботиться в первую очередь о себе и своих побратимах. Человек, долго находящийся в таких экстремальных ситуациях, может либо поймать ступор, либо начать всего бояться, либо — обратная сторона медали — потерять чувство страха, то есть не будет надевать шлем и броник, обращать внимание на выстрелы и взрывы. Каждая такая реакция очень опасна. Это все последствия психологической травмы, которую каждый из нас получил и получает.

Начал и за собой наблюдать некоторые вещи. Что уже не так реагирую на опасность. Поэтому и говорю, что каждому из нас очень нужна передышка, чтобы как-то более адекватно относиться к этой реальности. Смерть здесь действительно рядом. Надо все сделать, чтобы она пошла к врагу, а не к нам.

Читайте также: «Мы вытащим весь пепел из кремлевской стены и сравним мавзолей с землей», — заместитель командира легиона «Свобода россии»

— Наверняка помните первый случай, когда вам стало по-настоящему страшно? Вот когда поняли, что — все, это конец.

— Таких случаев было много.

Первый раз страшно было, когда нас начали крыть минами и одна попала у блиндажа, где мы находились. Нас просто подбросило где-то на метр. Рухнуло укрытие. И вот я понимаю, что следующий выстрел уже может быть в блиндаж — и все закончится здесь, сейчас и этим образом.

Испугался, когда мы пошли ночью по минному полю брать в плен россиянина. И вот когда враг был от нас уже метрах в двухстах, я увидел, что мой побратим без шлема и без броника. Вот тогда испугался, честно. Не за себя — за него. Человек отчаянный. Я ругался на него, сказал, что он пренебрегает своею жизнью, чтобы возвращался, но он не захотел. Так мы и взяли того пленного.

Я был награжден за этот эпизод (7 марта этого года Александр Цебрий получил орден «За мужество» третьей степени. — Авт .), поскольку затем тот пленный дал соответствующим службам серьезную информацию. Даже не знаю, кто он такой. Ему 50 лет он был осужден за убийство. То есть убивал там и пришел убивать здесь.

Я с ним не общался. Честно сказать, было не интересно читать ему какую-то политинформацию о том, зачем он сюда приперся. Вот что мне говорить? Он сделал свой сознательный выбор. Это ведь не маленький ребенок, который, засунув пальцы в розетку, не знает, что его ждет.

— Вы очень классно пишете о своих побратимах. Чувствуется, что гордитесь ими и очень их уважаете.

— Мои побратимы — это одни из самых замечательных людей, которых я знаю. Это представители абсолютно мирных профессий. У нас есть электрик, есть два айтишника, есть аграрий, который всю жизнь работал на поле, есть пожарный. И нет ни одного профессионального военного. Я, например, никогда в жизни не служил в армии, даже срочную. И даже не мог подумать, что буду служить. Но началась война, и я пошел в военкомат. Подавляющее большинство побратимов поступили так же. Они отлично воюют и показывают отличные результаты.

Читайте также: «Россиян нужно забить под землю на полтора метра за все, что они натворили», — писатель Ян Валетов

— Процитирую ваш текст о том, как война меняет людей. «Я воюю! Но самая тяжелая битва не с врагом, а с собой… Я всеми силами отвоевываю себя настоящего (такого, как был) у этой войны. Война перемалывает людей, ломает и меняет их коренным образом. Невероятно трудно тому, кто видел смерть, чувствовал ее холодное дыхание, остаться тем, каким он был до войны. Я отвоюю себя у этой прожорливой с. ки, не сдамся. Я сильнее ее!»

— Не видел ни одного человека, которого война сделала лучше. Скажу так. Лучшим человек был до войны. Война меняет, и не в лучшую сторону. Есть люди, которые черствеют душой, отчаиваются, которые уже не так ценят собственную жизнь, которые ломаются морально. Всё это есть. Вот чтобы всего этого не было, опять же повторю, нам нужен отдых. Чтобы пообщаться с родными и близкими, с теми же побратимами, чтобы заняться более интересными делами.

К примеру, я до 24 февраля постоянно занимался спортом. Ежедневно делал какие-то физические упражнения. Однако с того дня — ни разу. Честно сказать, не лежит душа. Сейчас я просто взял и тупо заставил себя это делать. И буду продолжать.

Человек ведь не всегда сидит в окопе. Мы заходим на дежурство на передовую на несколько суток, затем возвращаемся на короткий отдых. Это время на то, чтобы постирать вещи, поспать, побыть в соцсетях, заняться своими делами. Я ведь не говорю, что в этот период нужно постоянно тренироваться. Но хотя бы минимум — отжаться от пола, подтянуться несколько раз на какой-то перекладине. На это времени много не нужно, просто ты должен пересилить себя и сказать: я буду это делать. Однако это тяжело. Ибо твоя голова забита совсем другими вещами. Но это нужно, потому что оно дает вам возможность разгрузить нервную систему. А это очень важно.

Читайте также: «Мы травмированные этой войной люди, поэтому самое главное — отцепиться от себя и от других», — Дмитрий Золотухин.

— Еще цитата. «Мне стыдно об этом говорить, но до войны я не знал „Отче наш“. Считал, что сам справлюсь со всем. Но в окопах атеистов нет, молятся все, потому молитва — это основное».

— Не буду говорить обо всех побратимах, скажу о себе. Человек не то что начинает верить в Бога. Он понимает, что есть какая-то сила, которая его бережет. Если Бог его оставил в живых, значит, у него еще есть какая-то миссия в этом мире. Он еще нужен государству, если уж пафосно, своим родным, друзьям, коллегам. Он еще должен что-то сделать. Поэтому жизнь нужно ценить. И верить нужно. В себя в том числе.

— Вы уже видели все. Какие картинки будете помнить всю жизнь?

— Это лица ребят, когда я зашел на позицию их менять. Они отстояли несколько суток, отражали очень серьезные штурмы противника, побили большое количество вражеской бронированной техники и чудом остались в живых. Навсегда запомнил их глаза.

Также буду помнить, как мы откапывали нашего погибшего парня. Буду помнить свое состояние, когда разбирали минометом наш блиндаж. И всех ребят, которых уже нет. Какими они были, их шутки, как мы с ними общались. Хотелось бы еще помнить Победу.

Читайте также: «Я в Днепре до войны никогда не был, а сейчас этот город знаю по моргам»: как ищут пропавших без вести

— Вы как-то написали о том, как вас травили газами. Это действительно ужас.

— Да постоянно сбрасывают ядовитые вещества. Они никогда этого не прекращали. Сбрасывают сначала ядовитый газ, а затем боеприпасы. И все. Человек выскакивает из окопа в панике, потом на него бросают гранату или еще что-нибудь. Так они воюют. Да, я получил отравление и лечился от этого. Но оно было не столь сложное. Я не столько того газа хватанул. Люди хватают гораздо больше.

— Вы часто пишете, что вас раздражает то, что происходит внутри нашего общества: «Я презираю практически всех украинских политиков за их действия или преступное бездействие. Мы боремся за Украину, а они — за свои вонючие рейтинги и состояния». Многих сейчас очень пугают наши внутренние процессы. Чиновников и политиков не останавливает, что в стране война. Коррупция, взятки, дерибан, схемы, склоки. Вы призываете власть перестать лгать и работать на Победу и спрашиваете: «Вы вообще побеждать собираетесь?» Давно говорю, что нам и путина не надо, мы сами справимся. Задаю вам вопрос, который вы очень часто повторяете: что не так с нашей страной?

— Поддерживаю то, что вы говорите. Мне очень нравилась Украина. Я гордился нашими гражданами в первые два месяца после полномасштабного вторжения. Мы тогда были настоящими украинцами. Мы были объединены.

Я яростно ненавижу всех, кто зарабатывает на войне, на смертях, кто тратит государственные средства не на Победу, а на совершенно ненужные вещи. Это та же брусчатка, те же стадионы, те же бассейны. Мы это видим в каждом городе, в каждом селе, к большому сожалению.

Помню, как где-то в середине декабря прошлого года ехал к месту, где мы несем службу. И увидел, как в болото, вот прямо в воду кидали асфальт. Вроде бы асфальтировали дорогу. Я остановился: «Ребята, что вы делаете? Двенадцать километров от передовой — и вы кидаете асфальт? На что мне ответили: «Для чего мы здесь? Нам дали указание это делать — мы будем это делать».

Это даже не политики, не хозяйственники — это мародеры. Люди всем селом собирают парням на дрон, а они тратят сотни тысяч на перекладывание никому не нужной брусчатки. Практически в каждом городе на мирной территории, прикрываясь тем, что они делают хорошее дело для громады и ее жителей, бессовестно грабят бюджет. Против этого всегда боролся и буду бороться. Для меня такие люди хуже россиян.

Читайте также: «Власть не демонстрирует желания быть достойной своего народа», — политолог Евгений Магда

— Российские военные действиями доказали, что хорошо учатся и делают правильные выводы. Что скажете о вражеской армии?

— К величайшему сожалению, враг прогрессирует, это чистая правда. Это не мобики, не чмобики, не алкашня, о которых нам рассказывали. Они действительно в определенный период утилизировали свою биомассу, забрасывали в так называемые мясные штурмы и зеков, и другой хлам. Видел неоднократно в военных билетах их погибших из подразделений «Шторм-V» и «Шторм-Z» фотографии в арестантских робах с номерами.

Но у них есть и регулярные войска, достаточно грамотно воюющие, современно экипированные, знающие, что такое тактика, что такое вообще война, прошедшие определенное обучение. Это ощущается по тому, что и как они делают. Это серьезная и мощная армия. У них есть безлимит по людям, по оружию, по боекомплекту, поэтому противостоять им очень тяжело.

А наше государство, полагаю, не совсем правильно подходит к проблемам мобилизации и ротации. Поэтому сегодня в этих вопросах мы проигрываем, и очень сильно, к большому сожалению.

— Как вы относитесь к идее, что нужно зафиксировать линию столкновения и начинать переговоры с кремлем? Все чаще слышу на нашем рынке разговоры, что пора мириться с россией как можно скорее. А для некоторых до сих пор войны нет вообще.

— Отвечу как военный. Я буду воевать. Дело политиков — искать формат, как Украина сможет вернуть свои территории и обезопасить население. Что важнее, например, люди или территории? Для меня лично — люди. Я не буду мириться с тем, что гибнут лучшие, гибнут патриоты.

Поэтому дело нашего внешнего сектора — думать прежде всего не как помириться с россией, а искать форму союза безопасности с Западом, чтобы нам гарантировали неприкосновенность нашего государства и чтобы это не стало очередным Будапештским меморандумом. Они должны достичь взаимодействия с западными странами, которые действительно гарантировали бы нам безопасность от этого свирепого зверя, чтобы в будущем любой знал, что лезть к нам нельзя. Это задача для дипломатов и политиков. Это их война, их передовая. И она не менее сложна, чем у нас. Поэтому мы будем делать свое дело, а они пусть делают свое.

— У нас провал за провалом на международном уровне.

— К сожалению, это правда. Скажу вам так. Вот у нас на войне все честно. Мы честно воюем, погибаем, к большому сожалению, и теряем здоровье. Хотелось бы, чтобы все тоже честно выполняли свою работу.

Мы можем сейчас помириться, подписать любые бумаги с агрессором. Но еще Бисмарк говорил, что «ни один договор с россией не стоит бумаги, на которой он подписан». Поэтому мириться — это отсрочить войну, переложить ее на последующие поколения. Я, например, не хочу, чтобы воевали мои дети и внуки. Потому что следующая война будет гораздо более сложной и гораздо кровавой. И вообще сможет ли Украина тогда выжить, потому что мы уже потеряли такое большое количество людей.

Поэтому вижу перспективу только в союзе безопасности. Россияне с удовольствием подпишут любую бумажку о перемирии, а затем, когда сделают у себя правильную мобилизацию, проведут обучение, изготовят необходимое вооружение, сделают определенные выводы из этой войны и из своих проигрышей, в мгновение ока нарушат все договоренности. Поэтому нас ждет очень трудная история, если мы пойдем на это перемирие.

Сама Украина выстоять без западной поддержки не сможет, это очевидно. Если бы Конгресс и Сенат США не проголосовали за оказание помощи, нам было бы, мягко говоря, значительно сложнее.

Читайте также: «Если Запад позволит вам вести эту войну как наступательную, все закончится очень быстро Победой Украины», — историк Юрий Фельштинский

— Военные постоянно говорят о дефиците снарядов на передовой. На вашем участке фронта это очень ощущается? Или нельзя о таком спрашивать?

— Не могу вам сказать, чувствуется или не чувствуется. Это больше вопрос к командованию подразделений. У нас, если есть необходимость отработать по врагу, мы отрабатываем. Не вижу, чтобы молчала наша арта. Она не молчит. Конечно, если бы было больше снарядов, она больше работала бы. Но это уже другая история.

— Уже почти никто не говорит о цели дойти до границ 1991 года. Надо реально оценивать ситуацию и наши возможности. Всегда говорила, что Крым и Донбасс — это Украина. Однако теперь, видя это «большое счастье», что наконец-то Донецк и Луганск дождались, что они «навеки с россией», и шабаш, который там устроили россияне, не уверена, что такой Донбасс — с этими зомбированными подростками, со старыми бабками, которые вопили «путин, приди», с коллаборантами, которых там десятки тысяч, — нам нужен. Говорю как бывшая жительница. Как вы относитесь к потере территорий ради мира? Этот вопрос очень серьезный. Нас к этому подталкивает Запад.

— Полностью поддерживаю, что Донбасс и Крым — это Украина, и что мы должны вернуть свои территории. Можем ли мы вернуть их сейчас? Это большой вопрос. Может быть, но ценой больших человеческих потерь. Готовы ли мы к этому? Я персонально — нет. Потому что Украина, хочу еще раз повторить, это для меня не территории, а люди в первую очередь, потому что только люди могут восстановить эту страну.

Если честно, вопросов больше, чем ответов. Пусть политики этим занимаются. Я сейчас все делаю, чтобы отвоевать нашу землю и не пустить врага дальше. Это моя задача сегодня.

Читайте также: «Если мы войну проиграем, Украина превратится в тотальную Бучу», — Элла Либанова

— Знаю, что ребят раздражают фразы «верим в ВСУ» и «мы уже победили», что вы очень устали и измотаны, однако, похоже, что самые большие испытания впереди. Вот вы советуете «позитив искать даже в негативе». Что вам помогает держаться в таких адских условиях?

— Не буду говорить пафосных вещей об Украине. Я сражаюсь за свою семью, за родных, за тех ребят, которые со мной рядом. Знаю, что меня максимально мотивирует, что мой отец похоронен в Украине. Я уезжать и убегать никуда не собираюсь. Я буду воевать. Не хочу только, чтобы эта война шла до последнего украинца. Пусть она идет до последнего оккупанта на нашей территории. Так оно должно быть.

Однако мир должен понять, что это не война Украины против россии, а это война добра против зла, что мы воюем за демократию, за европейские ценности. Это должні понимать и в Европе, и за океаном — на всех континентах.

А мотивация должна быть у каждого персональная. Не всеобщая, не «за родину, за Сталина», как говорили в СССР во время Второй мировой. У меня, например, мотивация конкретная — за близких. Она для меня гораздо больше значит. Думаю, что у каждого такая же.

Еще мотивировать должны мечты. Вот я хочу подняться на Эверест, это моя большая мечта. Хочу увидеть своих внуков, сходить на рыбалку с кем-то. У меня есть свои небольшие планы, как и у каждого человека. Они должны мотивировать и поддерживать нас.

Человек должен понимать, что ему есть что терять. Если не будет Украины, если сюда придет враг, все его планы умножаются на ноль. Вот я не хочу, чтобы мои планы какая-то нечисть умножила на ноль, потому что они для меня дорогие и самые важные.

Читайте также: «Если Украина проиграет эту войну, нам устроят геноцид. Причем резать будут всех», — военный аналитик Петр Черник

5960

Читайте нас в Facebook