Вместо того чтобы отправить усыновленных детей в школу, мачеха заставляла мальчиков по нескольку часов в день делать ей массаж, а в случае неповиновения отказывалась их кормить
На днях информационные агентства распространили информацию о том, что американской супружеской паре из штата Нью-Джерси официально предъявлено обвинение в жесточайшем истязании и убийстве своего приемного сына -- семилетнего русского мальчика Виктора. Как сообщали представители российского посольства, изучавшие дело, большим судейским жюри штата установлено, что родители избивали ребенка и никогда не оказывали ему какой-либо медицинской помощи. Мальчик умер, запертый в неотапливаемой комнате. Вскрытие показало, что причиной смерти Виктора стала сердечная аритмия, вызванная сильным переохлаждением…
«Когда я ходил с мачехой на базар, она привязывала меня к руке, чтобы не убежал»
Убийцам ребенка грозит 45-летний срок заключения. В этой американской семье подрастают еще шестеро детей, причем двое из них -- братья-близнецы погибшего Виктора. Следствие склоняется к версии, что супруги усыновляли детей для того, чтобы добиться значительной финансовой поддержки, предусмотренной законодательством для многодетных семей. Удивляет тот факт, что условия жизни Виктора, а также издевательства над ним остались не замеченными наблюдателями, которые обязаны следить за детьми, вывезенными на усыновление за рубеж. Именно такая система наблюдения существует и в Украине. К счастью, пока подобных инцидентов с украинскими детьми, усыновленными иностранцами, не происходило.
Любопытно, что процедура наблюдения за дальнейшей судьбой детей, усыновленных нашими соотечественниками, в Украине не предусмотрена. А ведь никто не может знать, как сложится судьба ребенка в той или иной семье.
Хочется верить, что никому из детишек не придется испытать то, что пришлось пережить Ване Поволоцкому и его брату, усыновленным пять лет назад украинской женщиной. Сейчас двенадцатилетний Ваня находится в городском приюте. За пять лет, проведенных в семье, он ни дня не был в школе. Мать заботилась о другом. Обучив их с братом массажу, она заставляла детей ежедневно массажировать ей больной желудок и почки. А в случае неисполнения «своих обязанностей» жестоко избивала. За это время ни представители органов опеки, ни руководство интерната, где до усыновления находились дети, не поинтересовались, как живется Ване и его брату в новой семье.
-- Мы с братом жили в Белой Церкви в интернате для сирот, -- вспоминает Ваня, -- так как у нас не было родителей. Даже воспитатели не знали, где находятся наши настоящие папа и мама. Когда мне было шесть лет, а брату пять, нас решила усыновить одна женщина. Она была уже пожилая (на момент усыновления Зинаиде Поволоцкой было уже 54 (!) года и своих детей у нее никогда не было. -- Авт. ) и показалась нам тогда хорошей и доброй. Когда наша приемная мама приходила в интернат, чтобы пообщаться с нами, она была приветливой, улыбалась нам, гладила нас с братом по голове. После ее посещений с нами беседовали учителя, все спрашивали, хотим ли мы с ней жить. Конечно, мы хотели уйти из интерната (по словам Людмилы Мирошник, заместителя директора киевского приюта, директор белоцерковского интерната сомневалась в возможности усыновления детей Людмилой Поволоцкой и пыталась ее отговорить, но в конце концов опекунский совет разрешил усыновление. -- Авт. ).
-- Ты говорил, что ваша новая мама сначала показалась вам доброй и хорошей. Что, потом отношение к вам изменилось?
-- Сначала все было нормально, а потом началось… В школу мы с братом не ходили, гулять на улицу нас мачеха не выпускала… Только когда сама шла на базар, мы могли прогуляться. Обычно мачеха брала одного из нас, чтобы нести сумки. Когда мы были поменьше, просто шли рядом с ней, а как подросли, она стала привязывать нас к своей руке, чтобы не убежали. Того, кто оставался дома, она запирала в ванной или туалете без света. Но потом мы стали убегать -- не могли больше терпеть постоянных издевательств. Мы жили на втором этаже и убегали из дому через балкон, когда мачеха уходила на подработку. Однажды я сорвался и упал, но ничего не поломал, а только сильно разодрал ногу. Рану мы с братом лечили сами, чтобы мачеха не узнала о наших побегах. Нашли зеленку, помазали рану, больно было, я еле сдерживал слезы…
-- Постоянной работы у мачехи не было?
-- Нет. Она делала массажи и так зарабатывала деньги. Когда мне было уже лет девять, а брату восемь, мачеха стала нас учить массажу. Потом оказалось, что это нужно было ей самой -- для того чтобы массажировать ее больные почки и желудок. Обычно это происходило под вечер: если мачехе было плохо, то мы грели ей живот грелкой, а потом делали массаж часа два, пока она не засыпала. Иногда, когда ее сильно прихватывало, мы массажировали ее и по два раза в день. Даже если она чувствовала себя нормально и у нее не было приступов, мы делали массаж для профилактики, как она говорила. Еще ежедневно минут тридцать массажировали ее на ночь. Первое время сильно уставали руки, особенно пальцы. Потом мы привыкли. А когда совсем не могли уже делать массажи -- убегали.
«У соседей-алкоголиков я научился пить водку и курить»
-- Наверное, вам за ваши побеги доставалось?
-- Сначала она просто ругала нас, а потом стала бить. Била очень сильно. Когда такое начиналось, мы с братом прятались. У каждого было свое место: я -- в туалете, брат закрывался на балконе. Но однажды мачеха меня ударила так сильно, что я схватил швабру и начал защищаться. В следующий раз она уже била нас палкой, причем лупила по ногам и плечам. Иногда на наши крики приходили соседи, но мачеха их быстро выпроваживала. После таких скандалов мы оставались без ужина. Но когда мачеха ночью засыпала, мы с братом тихонько пробирались на кухню и воровали то хлеб, то сосиски из холодильника. А если ничего не было, просто пили теплую воду с сахаром. Правда, когда она утром замечала пропажу еды, тоже лупила нас хорошенько или в обед давала совсем маленькую порцию. Но когда скандалов не происходило, питались мы неплохо -- кормила мачеха нас три раза в день и еще раза три за день нам разрешалось либо съесть хлеб с маслом, либо выпить чай. Но все можно было брать только с разрешения мачехи. Днем еду украсть не могли -- мы ведь все время сидели дома и были на виду.
-- Чем же вы занимались целыми днями?
-- Да ничем. Просто сидели на кухне. Когда мы уже переехали в однокомнатную квартиру, мачеха не разрешала нам находиться в комнате, чтобы не мешать ей. Часто она спала и днем. Игрушек у нас не было, поэтому мы придумали себе развлечение -- играть с тараканами. На кухне их было много: иногда мачеха плату за сеансы брала продуктами, и вся кухня была уставлена мешочками с крупами, коробками с вермишелью, мукой, сахаром. Сначала мы просто убивали тараканов тоненькими веточками. А после того как однажды друг мачехи, который иногда заезжал домой и играл с нами, подарил нам маленькие пистолетики, мы стали стрелять в тараканов пульками. Потом стали просто ловить насекомых и жечь их на огне. Правда, за это нам доставалось от мачехи, так как тараканы ужасно воняли, когда горели.
А потом я стал убегать из дому и как-то попал к соседям, которые жили этажом ниже. Они хоть и были алкоголиками, но с ними было весело. Конечно, я сейчас понимаю, какая это была дружба: они часто просили меня украсть у мачехи пару гривен на водку. Но тогда я этого не понимал. У них я научился пить водку и курить. Потом я научил и младшего брата курить, хотя сейчас жалею. Он у меня добрый, не такой, как я. Просил меня не ходить к алкоголикам, не пить водку. В ответ я бил его. Брат плакал и кричал, что я дурак и ничего не понимаю. Сейчас я бы такого, конечно, не сделал. Когда же я украл у мачехи 50 гривен, то решил сбежать из дому навсегда. Предлагал и брату, но он боялся, хотя признался, что дома одному оставаться еще страшнее. Потом я попал в приют.
«Когда мы последний раз виделись с братом, он плакал и говорил, что уже больше не увидимся»
-- Ты встречался с братом и мачехой уже здесь?
-- Да, где-то через пару месяцев после моего побега, в начале лета прошлого года, мачеха ко мне приехала. Был с ней и Максим. Она со мной почти не говорила, только пообещала, что когда приедет в следующий раз, заберет меня. Но, по правде говоря, я не сильно-то и хотел, так как знал, что все повторится опять -- и массажи, и скандалы, и драки. Больше ко мне никто не приехал. А брат мой как чувствовал, что мы никогда больше не увидимся: он плакал и все приговаривал: «Прощай Ваня! Мачеха сказала, что мы уедем».
-- Ваня очень трудный ребенок, -- рассказывает Виталий Сучков, директор Киевского городского приюта. -- Сказываются большие огрехи в воспитании мальчика, а вернее его полное отсутствие. Да и какое могло быть воспитание на кухне да у соседей-алкоголиков. Отсюда и его вызывающее поведение на первых порах в приюте, и ложные сведения о себе. Хотя, по большому счету, это несчастный ребенок. Вам, наверное, известно, как многие сироты мечтают попасть в семью, как надеются обрести тепло семейного очага. И, к сожалению, многих из них ждет разочарование. Не секрет, что часто усыновление происходит из корыстных побуждений. Похоже, это можно сказать и о мачехе Вани Поволоцкого. С лета прошлого года о ней никаких сведений нет. Однокомнатную квартиру женщина продала (на этой жилплощади, равно как и в предыдущей двухкомнатной квартире, которая тоже была продана, усыновленные дети не были прописаны). По словам соседей, вполне возможно, что мачеха с Ваниным братом уехала за границу -- в Германию или Израиль. В этом случае можно предположить, что дети нужны были ей для того, чтобы как матери-одиночке получить там значительные льготы.
Напрашивается вопрос: почему за детьми, усыновленными иностранцами и вывезенными за границу, контроль осуществляется, но никто не отслеживает судьбы детей, попавших в украинские семьи? А ведь подчас дети подвергаются насилию или просто не могут освоиться в семье. Как могло получиться так, что Ваня и его брат не ходили в школу в течение пяти лет? Кроме элементарных бытовых вопросов, в новой семье могли возникнуть проблемы психологической адаптации. Необходимо время, чтобы привыкнуть к новым условиям жизни, новым людям…
-- Как известно, существует закон о сохранении тайны усыновления, что ограничивает контакт с ребенком после того, как он попал в семью, -- уточняет юрист приюта Ольга Лушаева. -- Но в то же время это не позволяет проконтролировать, как живется ребенку в новой семье, не возникает ли конфликтов, не подвергается ли он насилию. Сейчас в интернате N 21 в Пуще-Водице учится девочка, которую удочерили, а через пару лет снова вернули в интернат. Конечно, родителей можно понять -- отношения могли не сложиться. Но ведь такое возвращение в стены интерната из семьи -- это сильнейший удар по психике ребенка.
-- По-моему, необходимо отслеживать судьбу ребенка после его усыновления, -- комментирует Людмила Мирошник, заместитель директора приюта. -- Иногда поведение усыновленных детей может быть непредсказуемым. В моей практике был поистине удивительный случай. Мальчика лет в пять усыновила семья. Он прекрасно понимал, что чужая тетя стала его мамой, но долгие годы никаких конфликтов или осложнений в семье не возникало. Но лет с тринадцати мальчик стал убегать из дому: он стал искать свою настоящую маму. Не знаю, какими мотивами он руководствовался, но однажды, вернувшись из очередного побега, он набросился на свою приемную мать и стал ее душить. Потом мальчик рассказывал, что он был убежден: если убьет приемную мать, то ему удастся найти настоящую. Психиатры, обследовавшие ребенка, сделали вывод, что в силу психического состояния он не может находиться в семье.
Читайте нас в Facebook
