Незадолго до исчезновения георгий успокаивал свою маму: «не волнуйся, со мной ничего не будет. Меня даже бандиты не трогают»
Хотя на всех уровнях власти и в прессе весьма активно обсуждается вопрос, не тело ли Георгия Гонгадзе найдено под Таращей, его маме — Лесе Теодоровне — сердце подсказывает, что ее сын жив и не запятнал себя грязью. Так уж сложилось, что их роду пришлось пережить множество ударов судьбы, но как с украинской, так и с грузинской стороны для всех были превыше всего честь и Родина… Обо всем, что выпало на долю ее самой и сына, как узнала об исчезновении Георгия и о многом, многом другом рассказывает мама журналиста Леся Гонгадзе.
Отец Леси никогда не шел на компромиссы с властью -- ни с польской, ни с немецкой, ни с советской
-- Представители нашего древнего славянского рода Корчак жили во Львове с 1411 года и живут до сих пор. На нашей фамилии никогда не было крови и ни одно поколение не имело конфликтов с правоохранительными органами, -- рассказывает мама Георгия. -- В семье нас воспитывалось трое — я и два мои брата. Мама была домохозяйкой, а отец работал до войны на радиоузле и был первым радиотехником на Западной Украине. В начале войны папу забрали в армию, но их эшелон разбомбили, и он вернулся в занятый фашистами Львов. Родились мы в оккупации. Детство было страшно тяжелым.
Помню 1945--1947 годы. У отца зарплата 500 рублей, а буханка хлеба стоила 100. Помню ежедневные ночные стояния в очередях на улицах за хлебом и мукой, когда давали по карточкам по одной буханке на человека. И пока мы доходили домой, одну съедали. Частенько, чтобы нас прокормить, мама ходила на базар менять вещи на еду. Или отправлялась убирать у соседей, чтобы принести домой тарелку супа. В общем, детство было холодное, голодное, раздетое. Но у нас были папа, мама -- а это очень многое значит! В то тяжелое время они сумели воспитать нас порядочными людьми, и мы, вспоминая их, всегда с братьями молимся за родителей. А ведь папа мог стать очень богатым человеком. После освобождения Львова многие квартиры и целые дома стояли брошенными, полные роскошной мебелью, антиквариатом, ценными картинами и посудой, золотом. Грабя их, люди сколачивали себе состояния. Или вот во время оккупации существовал очень распространенный «бизнес»: сначала спрятать за золото евреев от расстрела, а затем выдать их фашистам. Но все это отец с мамой считали грязью и большим грехом…
… С приходом советской власти жизнь не улучшилась. Хотя от бушевавших тогда репрессий — повальной высылки в Сибирь — эту семью спасали заступничеством русские соседи. Не раз и не два Корчаки ложились спать голодными, но до сих пор считают, что у них было прекрасное детство, хотя и имели одну пару кирзовых сапог на всех и бегали гулять на улицу по очереди. Можно было, конечно, выразить лояльность к новой власти и получить льготы, более высокооплачиваемую работу, но глава семьи никогда не шел на компромиссы -- ни с поляками, ни с немцами, ни с советами. Зато была семья, традиции, материнское тепло, любовь, взаимное уважение. За всю жизнь родители никогда не ссорились, не повышали голос друг на друга и всегда стремились, чтобы их дети были под присмотром. Возможно поэтому, когда в конце 40-х -- начале 50-х годов страну захлестнула преступность, «улица» ребят не коснулась.
«Работая во Львовском райисполкоме, я насмотрелась на сексотов»
-- В школе я так и не вступила ни в пионеры, ни в комсомол, -- продолжает вспоминать Леся Гонгадзе. -- После ее окончания работала в райисполкоме техническим секретарем, где увидела жизнь «аппаратчиков» изнутри, поняла, что такое лжепатриоты украинского народа, насмотрелась на сексотов. Тогда же у меня стало формироваться собственное мнение о народе и о лидерах. Папа в политику не вмешивался, но воспитывал в нас любовь к Украине и ее народу. С этими принципами все мы и выросли. Через два года поступила в медицинскую зубопротезную школу, по распределению отправилась в одно из сел Дрогобычского района…
Со своим будущим мужем, Русланом Гонгадзе, Леся познакомилась случайно. Он в то время заканчивал архитектурный факультет Тбилисского политехнического института и приехал посмотреть на средневековый Львов. Это была любовь с первого взгляда. Через несколько месяцев они обвенчались и уехали в Тбилиси. Там была большая и красивая свадьба. И первая мелодия, сыгранная на свадьбе оркестром, была посвящена Сталину, а вторая, из уважения к невесте и народу Западной Украины… Степану Бандере. Новые родственники встретили невестку очень тепло и доброжелательно. Были они людьми весьма интеллигентными: свекор, грузин, — главный санитарный врач района, свекровь — уроженка… Парижа, француженка по отцу и немка по матери. Так, что, выходит, в крови у Георгия Гонгадзе -- полный «интернационал», что потом и проявится в его характере.
Вскоре после свадьбы случилась беда: молодая Леся, уже ожидавшая ребенка, попала в автокатастрофу, в которой получила серьезные травмы. Речь шла о жизни и смерти, поэтому первую беременность пришлось прервать. Леся долго и тяжело болела. Муж в это время вынужден был уехать на полгода на практику в Таллинн, а она решила поехать подлечиться к маме во Львов. Там Леся устроилась в одну из воинских частей врачом.
Наступил 1968 год… Подняли ее по тревоге. Думала — обычные учения, но всех одели в военную форму, посадили в грузовик, кинули туда мешок сухарей и отправили в бушевавшую тогда Чехословакию. Жить пришлось в полевых условиях. Не мудрено, что неокрепшая после катастрофы молодая женщина к тому же вскоре простудилась, да так сильно, что ее комиссовали. Кстати, в нынешнем году Леся Гонгадзе из-за трудного материального положения решила, наконец, оформить полагающуюся ей по закону (в связи с участие в боевых действиях) пенсию и некоторые льготы по оплате за квартиру, но для львовских чиновников документ о «заболевании, полученном во время боевых действий» оказался ничего не значащей бумажкой.
Еще не выздоровевшую, муж забирает ее в Тбилиси. А 21 мая 1969 года она рожает двойню. И тут новый удар: одного ребенка врачи… крадут, сначала заверяя, что двойня ей «привидилась», а потом -- что второй малыш умер. Лишь через пару лет она узнала, что за кражу и продажу детей осужден главный врач этого роддома. Потом, памятуя о маминой трагедии, Георгий снимет фильм о печально известном львовском «деле детей», за что лишится работы.
-- Почему своему сыну дала грузинское имя? -- продолжает свой рассказ Леся Гонгадзе. -- Я считаю, что женщина, какой бы образованной она ни была, должна слушать мужа. Ибо наше предназначение -- быть женщиной и матерью. А политические и общественные вопросы — дополнение к личной жизни, в которой на первом плане — продолжение рода. В Грузии принято называть сыновей именем деда. Так муж и решил, а я уважала и его самого, и традиции его народа. У нас была хорошая семья, но я целиком замкнулась на Георгия и, откровенно говоря, «забросила» Руслана. Между тем, муж -- шестидесятник, диссидент -- активно включился в национально-освободительное движение, занялся политикой, мало уделял внимания дому. Он жил в другом мире, а мне трудно было это понять, что и стало причиной нашего развода…
Служить Георгию пришлось на границе с Афганистаном, но от боевых схваток его Бог миловал
Когда Георгию исполнилось три года, его мама устроилась работать в Тбилисское НИИ травматологии и ортопедии. Пришлось, правда, поменять квалификацию и стать методистом лечебной физкультуры. У нее лечились и бомжи, и артисты, и воры в законе, и министры с генералами. Очень ее уважали за ответственность в работе.
По словам мамы, у Георгия рано начал формироваться свой характер: мальчик рос честным, добрым, но очень независимым. Возможно, это сказывались гены, а может, воспитание родных. Дедушка и бабушка его буквально обожали, да и с отцом, несмотря на развод родителей, у него сохранялись прекрасные отношения. Сын относился к нему с огромным уважением. В детском садике (с англоязычным уклоном) маленький Гия часами рассказывал детям сказки, вел все утренники, был «вечным» Дедом Морозом.
У него была феноменальная память, талант к импровизации. Сначала мать постаралась привить ему любовь к музыке и даже купила скрипку, водила на танцы. Но решила, что в сыне надо воспитывать мужчину, чтобы он не был в этой суровой жизни беспомощным «интеллигентиком», -- и Георгий начал интенсивно заниматься спортом. Стал чемпионом Грузии по легкой атлетике, его высоко ценили и даже приняли в школу Олимпийского резерва. Впрочем, мальчишка есть мальчишка! Он собирал марки и монеты, постреливал из рогатки, был ужасный непоседа и не терпел одиночества -- матери, чтобы заставить его поесть, приходилось приглашать за стол соседских детей «за компанию». Гия играл с друзьями в «космос», надевая при этом на голову круглый аквариум.
-- Его воспитанием занималась сама, стараясь дать всестороннее образование. Вместе ходили в театры и кино, ездили кататься на санках и лыжах, совершали продолжительные пешие прогулки на природе. После школы поступил в престижный Тбилисский институт иностранных языков. Но под влиянием отца и происходивших тогда в стране событий сын потихоньку стал включаться в политическую жизнь. У него появилось свое мнение о происходящем…
С первого курса Георгия, как рассказала его мама, забрали в армию. Служить пришлось на границе с Афганистаном, но тогда Бог его миловал от боевых схваток. Вернувшись со службы, Гия опять начинает работать в Народном фронте Грузии, «курируя» Западную Украину: частенько ездит туда с различными студенческими и политическими делегациями. Помните, как это было? «Свободная Украина! Свободная Грузия!»
В 1990-м в Черновцах на фестивале «Червона рута» Георгий встретил свою будущую первую жену Марьяну, и несколько позже перевелся Тбилиси во Львовский госуниверситет -- на заочный. Теперь надо кормить семью -- и Гия работает в одной школе преподавателем иностранного языка, в другой — преподает физкультуру, ведет кружки. Но и политику не бросает. Активно работает в Народном рухе, организовывает центр грузинской культуры «Багратионе» -- правда, для этого пришлось просить финансовой помощи у мамы.
-- Как-то приехал ко мне в Тбилиси посоветоваться: мол, хочу попробовать себя в большом бизнесе. А тогда шла война между Грузией и Осетией. Я его взяла за руку и повела к себе на работу, где лечилось очень много раненых. Сказала: «Прежде чем думать о деньгах, напиши об этих людях!» Георгий был потрясен. Мы одолжили видеокамеру, и сын снял свой первый фильм «Боль моей земли», который потом показывали во многих странах. Так он приобщился к журналистике, а вернувшись в Украину, стал писать статьи в газеты…
Вернувшись с войны в Грузии, сын обнаружил, что жена от него ушла
В это время в Грузии вспыхивает гражданская война. Скрывающегося в подполье Руслана Гонгадзе объявляют врагом народа, и он оказывается 28-м в списке приговоренных к смерти. Георгий бросает все и вновь приезжает в Тбилиси: «Я приехал защитить честь своего отца, но поскольку убивать не могу, поэтому пойду в санитары», -- сказал он. Наверное, одному Богу известно сколько раненых Гия вынес с улиц под огнем снайперов. В одну из таких вылазок был убит его друг-напарник.
Вскоре война заканчивается, и Георгий возвращается во Львов, где продолжает работать и учиться. Мама же его остается там — как объясняет Леся Теодоровна, она не могла бросить раненых «мальчиков» с покалеченными телами и душами. Квартиру, которую снимал Гия для своей семьи, он застает пустой — Марьяна ушла от него. И почти тут же новый удар: в Киевский онкологический центр с раком почки из Грузии привозят отца. Целый месяц Георгий просидел возле его больничной койки, отец умер практически у него на руках. А на 40-й день после этого в Грузии опять началась война, и Георгий снова берет камеру и едет снимать на передовую, в Сухуми.
Со слов Леси Гонгадзе, снаряд взорвался где-то над головой Гии, и 26 осколков буквально посекли его тело. Мало того, что Георгий, обливаясь кровью, самостоятельно добирался до медпункта через кукурузные поля, так он еще в полном смысле слова вытащил на себе двух раненных товарищей. В Сухуми его пытались эвакуировать на самолете, но он уперся — в салоне полно раненых, а он, мол, может подождать до завтра. Друзья втолкнули силой. А на следующий день аэродром был захвачен, и всех перестреляли. В Тбилиси в госпиталь ложиться не стал -- отлеживался у мамы. Но ей было очень тяжело: не было воды, света, лекарств, даже денег на питание. Знакомые собрали ему на авиабилет до Львова, и он улетел. Там уже его выхаживали друзья.
-- Вскоре во Львов, бросив буквально все, навсегда вернулась и я, -- продолжает Леся Теодоровна. -- Поскольку я была гражданкой Грузии, по своей специальности устроиться не смогла. Взяли санитаркой в инфекционную больницу. Георгий медленно поправлялся от ран, денег на еду и лекарства, на оплату снимаемой квартиры не хватало, и мне приходилось ходить убирать квартиры, стирать, торговать старыми вещами на рынке. Сын на то время был безработный, но гонорары за статьи получал. Конечно, мои братья помогали, но я не привыкла жить на подачки. Получили мы от местных властей квартиру, но ордер на нее выдали лишь год назад -- благодаря вмешательству мэра Львова Василия Куйбиды.
В 1995 Георгий женился на студентке юридического факультета Мирославе. Потом Георгия пригласили в Киев. Он вновь окунулся в политическую жизнь, сохраняя при этом свою независимость. У него появилась собственная газета! Он стал редактором, но так и не разбогател. Впрочем, он к этому и не стремился, но был счастлив. «Теперь я буду работать только на себя и больше ни на кого. Я смогу тебе очень хорошо помогать. Я хочу, чтобы ты была счастливой!» -- говорил он мне. А у меня все сердце напрягалось в предчувствии чего-то нехорошего. Ухудшилось здоровье, стала видеть ужасные сны… (Леся Теодоровна рассказывала, что ей то яма снилась, вырытая прямо посреди квартиры, то вареники, плавающие в абсолютно черной воде, то покойные родители, которые пытались ей что-то сказать. -- Авт. ) Чтобы успокоиться, уехала на несколько дней на дачу, а потом началось… «Я благодарна украинским журналистам, которые не дают «замять» исчезновение Георгия»
А началось с того, что к Лесе Гонгадзе пришел человек, который представился сотрудником райисполкома. Он стал проверять документы на квартиру и попутно интересоваться, чем занимается Георгий. Но уж слишком явно чувствовалась основная его цель — получить информацию о журналисте. Это насторожило Лесю Теодоровну, и она выгнала «исполкомовца». Но сыну сообщила об этом визите только тогда, когда услышала об убийстве журналистов в России и Белоруссии. Он ответил, что видит, что вокруг него что-то происходит, и пообещал разузнать об этом. Мать посоветовала обратиться за защитой в правоохранительные органы. Он пообещал.
Прошло немного времени, и на Лесю Гонгадзе вышла Львовская областная прокуратура: мол, подозреваем, что ваш сын причастен ко… взрыву кафе в Одессе. На телефонное сообщение об этом сын отреагировал спокойно: «Не волнуйся, я ни к чему не причастен, со мной ничего не будет. Меня даже бандиты не трогают. Я ни на кого не работаю. Скучаю по тебе… »
В тот злополучный день Леся Теодоровна отправилась на концерт в Оперный театр. Когда выходила из театра, ее встретил брат Богдан, от него-то мать и узнала, что сын пропал. Женщина, как подкошенная упала на землю, начался гипертонический криз. Несколько раз к театру вызывали «скорую помощь», но ни одна машина так и не приехала.
Немного придя в себя после приступа, Леся Гонгадзе отправилась в Киев на поиски сына.
-- Я обходила множество кабинетов и видела, что никто никакого расследования не ведет, никто ничего не предпринимает. Пришлось вернуться во Львов. А буквально недавно пришли из милиции, спрашивали: зачем вы тогда, мол, ездили в Киев? Потом опять пришли: «Когда вы в последний раз видели сына?» Можете представить, на каком уровне ведется расследование. Тем временем во Львове я ходила по всем адвокатам, чтобы меня проконсультировали. Но они все отказывались. Обращалась к властям, чтобы помогли, но ответа так и не было. Я потеряла всякую веру. Особенно после того, как у меня, наконец, взяли кровь на ДНК. При этом я боялась приехавших киевских прокуроров и принесла свои иголки, шприц, спирт, вату, а анализы брала моя знакомая медсестра в своей поликлинике.
Сразу после этого меня, инвалида 1 группы, еле стоящую на ногах, повезли к сотруднику облпрокуратуры Киева Квитке, который допрашивал меня четыре часа. Это же бесчеловечно! В конце мне дали подписать протокол -- и вдруг вижу, что я, оказывается, сказала: «Мой сын имел большие долги и не мог их отдать. Одалживал деньги у друзей, чтобы расплатиться со своими сотрудниками». Я этого не говорила!!! Тогда прокурор сказал: «Ничего, я перепишу». А ведь это была одна из первых версий — долги. Выходит, они опять, как и сначала, пытаются перевести все на «бытовуху».
Потом ко мне пришли из Львовской облпрокуратуры и предложили лететь на опознание тела в Киев. Но тело-то уже в таком состоянии, что его опознать невозможно. Тогда зачем везут? Думаю, они знают, что у меня очень больное сердце. Убивать меня не надо, покажи тот труп — и сразу инфаркт, смерть. А нет мамы — нет проблемы. Пока же хитрят. Зачем, взяв анализы на ДНК, они, еще не получив результатов, берут кровь у детей Георгия? Что, им моей крови недостаточно? Я же медик и понимаю, что это игры. Мне говорят то одно, то второе, то третье… Все перекручивается, перевирается. И при этом показывают по телевидению, как они получают ордена «за отличную работу»!
Я благодарна украинским журналистам, которые не дают «замять» исчезновение Георгия. Ведь это коснулось всех, ибо показало, насколько мы не защищены и что с нами можно вытворять все что угодно….
P. S. Леся Теодоровна просила напомнить многочисленным журналистам, которые брали для своих материалов фотографии из семейного архива: верните их, пожалуйста.
Читайте нас у Facebook
