«Выйдя из ЗАГСа 22 июня 1941 года, мы с Костей услышали, что началась война»
В воскресенье 22 июня 1941 года киевский студент Костя Сахновский и его девушка Катя Попова решили пожениться. Благо, в те времена расписывали безо всяких испытательных сроков. Требовалось только наличие паспортов. Выйдя из загса, счастливая парочка услышала на улице доносящийся из репродуктора голос наркома иностранных дел Молотова. Он сообщил, что началась война…
Через 70 лет полковник в отставке, бывший начальник армейских спортивных клубов Константин Владимирович Сахновский и его супруга Екатерина Лукинична рассказывают «ФАКТАМ», как это все было.
«После побед на Халхин-Голе и Хасане молодежь считала, что и немец нам нипочем»
— В те времена говорили не «расписываться», а «записываться», поскольку организация, где это делалось, называлась загс — запись актов гражданского состояния, — вспоминает Константин Владимирович. — Получилось все это несколько спонтанно. В воскресенье мы с Катей встретились на Крещатике в районе ЦУМа. Поднялись по улице Ленина (ныне Богдана Хмельницкого. — Авт.) и слева увидели маленький загсик. Говорю Кате: «Идем запишемся». «Идем…» — согласилась она.
Заходим. Народу немного. «Паспорта есть?» — спросила работница загса. — «Есть». И нас записали. Выходим. Солнце такое яркое светит. Был уже полдень. Когда слышим, как по радио Молотов говорит. А мы даже не знали, что на рассвете немцы бомбили военный аэродром в Жулянах. Позже стало известно, что, когда, отбомбившись, немецкие самолеты разворачивались над центром города, чтобы уходить, по ним открыл огонь идущий по Днепру корабль Пинской речной флотилии и первым же снарядом подбил «Юнкерс». Самолет упал на Трухановом острове. Его обломки через пару дней выставили напоказ на Крещатике.
— И что вы чувствовали, узнав о войне?
— А что можно было чувствовать в юности? Молотов же сказал: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!..» Разговоры о войне ходили давно. Но вся страна жила под впечатлением наших недавних побед на Хасане и на Халхин-Голе, освобождения от румын и поляков Бессарабии, Буковины, Западной Украины и Белоруссии… Молодежь считала, что и немец нам нипочем.
Нас же с Катей в тот день больше беспокоило другое. «Что ж теперь мне дома скажут?» — переживала моя молодая супруга. Ни родители, ни знакомые не знали, что мы собираемся пожениться. Отец и мама Кати были в курсе, что мы дружим, что я бильярдист и преферансист. И, наверное, эти мои увлечения восторга у них не вызывали…
— Мой папа был строгим человеком, — говорит Екатерина Лукинична. — А я была у него любимой дочкой — самой младшенькой в семье. «Ладно, — сказал Костя, — не переживай. Сейчас возьмем бутылку шампанского и скажем, что ты решила выйти замуж. Не признаемся, что уже вышла». Сначала пошли за поддержкой к моей старшей сестре Зине. Она отнеслась с пониманием. И отец, слава Богу, спокойно отреагировал: «Если понравился парень — выходи».
— По этому случаю мы все вместе выпили шампанского, — рассказывает Константин Владимирович. — Вот и вся свадьба.
Жить мы решили у моей мамы на улице Софиевской. У Катиных родителей семья была большая, четверо детей. А моя мама жила одна. Она разделила ширмой комнату на две части. Одну выделила нам, во второй спала сама. До революции она преподавала в гимназии французский язык. Потом, чтобы прокормить нас с братом, пошла работать буфетчицей.
— Я не хотел сидеть на шее у мамы и жены, — продолжает рассказ Константин Владимирович. — Зная, что рано или поздно придется идти воевать, поступил в Киевское военное училище связи имени Калинина. Курсанты находились на полном государственном обеспечении.
Катю и других молодых женщин мобилизовали на рытье окопов и противотанковых рвов. Иногда, когда удавалось раздобыть муки, они с мамой пекли пирожки, и Катя приносила их мне.
В июле сорок первого фашисты подошли к Киеву. Наскоро обучив нас ходить строем и стрелять, командование вывозило курсантов на боевые позиции. Мы также несли дежурство на случай высадки вражеского десанта. Искали диверсантов, подающих фашистским летчикам сигналы для бомбежки. Во время налетов мы потеряли первых товарищей. Впоследствии меня наградили медалью «За оборону Киева».
В середине августа училище эвакуировали в Красноярск. Катя с мамой остались в Киеве, пережили фашистскую оккупацию.
— И что, мать и жену будущего красного командира немцы и полицаи не тронули?
— Наверное, не знали об этом. И соседи оказались порядочными людьми. Не донесли. Это на коммунистов и евреев гитлеровцы устроили настоящую охоту. Тот, кто их выдавал, получал премию — пару килограммов крупы и бутылку подсолнечного масла.
— Не пытались эвакуироваться? — спрашиваю Екатерину Лукиничну.
— У нас не было средств, чтобы куда-либо уехать. К тому же мои родители оставались здесь. Наголодались мы, конечно, в то время сильно. Когда Киев освободили, я весила 36 килограммов.
— В Сибири мы учились по сокращенной программе — всего год, — вспоминает Константин Владимирович. — Зимой полевые занятия проводились в 40-градусные морозы. «Ничего, — говорили командиры, — привыкайте, на фронте у вас теплых казарм не будет». После училища в звании воентехника 2-го ранга, командира взвода связи я попал на Западный фронт, подо Ржев. Там наши войска остановили и даже потеснили фашистов. После переформирования нашу мотострелковую бригаду направили под Сталинград. Оттуда мы уже крепко погнали противника. Но и он давал нам прикурить.
Памятный бой был под Таганрогом, в районе знаменитого Матвеева Кургана. Мы взяли штурмом село Анастасиевку, но вскоре оказались в окружении. Нам поступил приказ вернуться на исходные позиции, а выйти можно было только через минное поле. Группу из 29 бойцов я под обстрелом вывел из села живыми и невредимыми. Сам получил ранение. И первую награду — медаль «За отвагу».
«В Берлине наши думали, что я погиб»
— После госпиталя я был назначен командиром взвода связи 1052-го стрелкового полка 301-й Сталинской (Донецкой) стрелковой дивизии 5-й ударной армии, — продолжает Константин Сахновский. — Войска этой армии в апреле 1945-го первыми ворвались в Берлин и, с тяжелыми боями продвигаясь к центру города, штурмом взяли здание военно-инженерного училища в Карлсхорсте (здесь в ночь на 9 мая был подписан Акт о безоговорочной капитуляции Германии), рейхсуправление СС (его еще называли кварталом гестапо или «домом Гиммлера») и, наконец, рейхсканцелярию и бункер Гитлера.
Именно поэтому командующий 5-й ударной Герой Советского Союза генерал-полковник Николай Берзарин был назначен первым советским военным комендантом и начальником военного гарнизона Берлина. И начал с того, что под угрозой трибунала запретил мародерство и другие преступные действия по отношению к немецкому населению, распорядился бесплатно выдавать молоко и продукты питания немецким детям. Под его руководством в столице Германии уже в конце мая возобновили работу важнейшие объекты города и затопленное по приказу Гитлера метро.
О Николае Берзарине, я вам скажу, незаслуженно мало написано. И сам он не оставил мемуаров, потому что очень рано трагически погиб. Генерал питал почти мальчишескую страсть к мотоциклам. Любил сам на них гонять. На фронте у него был «Харлей Дэвидсон», их американцы поставляли по ленд-лизу. А утром 16 июня 1945 года, рассказывали знакомые офицеры из штаба армии, Берзарин впервые сел на немецкий «Цундап». В коляске ехал ординарец. Они направлялись в штаб армии. На перекрестке им преградила путь колонна груженных строительной арматурой студебекеров. Их пропускала регулировщица. Если бы она увидела, что едет генерал, она, скорее всего, создала бы ему условия для проезда. Но Жуков запретил генералам и старшим офицерам садиться за руль — чтобы их не подстрелили прячущиеся на чердаках недобитые фашисты. Для маскировки Берзарин надел поверх мундира черный комбинезон и танкистский шлем. Часть колонны отстала. Генерал, наверное, хотел проскочить между машинами. Но то ли не рассчитал, то ли не справился с управлением (у него не было опыта вождения мотоцикла с коляской) и на скорости 60-70 километров врезался в борт грузовика. Оба погибли на месте.
Так обидно. Боевой генерал, не одну войну прошел. В 1943-м был тяжело ранен и несколько месяцев лечился. Дожил до Победы — и вот… Через несколько дней, 24 июня, Берзарин должен был присутствовать в Москве на Параде Победы.
Жители германской столицы посмертно избрали советского генерала почетным гражданином Берлина. Одна из площадей города называется Берзаринплац.
Кстати, на Параде Победы сводным полком Первого Белорусского фронта командовал командир нашего 9-го Краснознаменного Бранденбургского стрелкового корпуса Герой Советского Союза Иван Павлович Рослый. Зимой 1945 года под его командованием после тяжелых боев на Сандомирском плацдарме и за освобождение Варшавы мы за считанные дни совершили 500-километровый бросок на территорию Германии. Ночью передовые части перешли по тонкому льду реку Одер и закрепились на плацдарме. С собой смогли перетащить только легкое вооружение.
Утром нас атаковали немецкие танки. Бомбила авиация. Днем началась оттепель. Фашистские самолеты взлетали из-под Берлина, до которого оставалось 68 километров, с бетонных аэродромов. А наши не могли подняться с раскисших грунтовых площадок. Вот немец и господствовал в воздухе.
За два дня мы отбили 16 атак. В один из самых критических моментов боя наш командир полка Герой Советского Союза полковник Пешков приказал пронести по траншеям развернутое боевое Знамя полка. Это было, как видение: среди грохота, воя снарядов и мин, стонов раненых, страшных криков и вздымающейся от взрывов земли плавно и гордо плыло тяжелое алое полотнище. Мы смотрели на него, как зачарованные. Знамя помогло нам выстоять, а затем подняться в контратаку. Оно обагрено кровью миллионов тех, кто не жалел жизни ради Родины. В последние дни войны в Берлине шли очень тяжелые бои. В квартале гестапо нам противостояли отборные эсэсовские части, морская пехота фашистов. Драться приходилось за каждую улицу, дом, этаж. Нередко сражались врукопашную — штыками, прикладами автоматов, ножами, голыми руками душили противника. И в каждом бою мы теряли товарищей. Нередко случалось, что в составе стрелковой роты в Берлин входили сто бойцов и офицеров, а потом в строю оставались пять-семь человек. Обо мне тоже слух пошел — товарищи думали, что я погиб в квартале гестапо.
Как я уцелел, сам диву даюсь. Трижды был ранен, два раза — тяжело. Наверное, сберегла Катюшина любовь.
После войны нашу часть оставили в Германии. Я рвался в отпуск в Киев, к Катеньке. Но командование не пустило: в Берлине работы было невпроворот. Надо было налаживать мирную жизнь. Вспомнив, что до войны я был спортсменом, начальство назначило меня начальником физической подготовки дивизии. Кроме того, мне предложили вызвать жену в Берлин. И я оформил вызов.
*Константин Владимирович Сахновский (ему и Екатерине Лукиничне сейчас по 92 года) до 75 лет играл в ветеранской сборной Украины по баскетболу и воспитал много известных спортсменов
— Когда я получила вызов, меня охватила паника, — вспоминает Екатерина Лукинична. — Одной ехать в далекую Германию? Я ведь сама могла разве что с Подола на Крещатик дойти. И по-немецки знала только «Хенде хох!» и «Гитлер капут!» Свекровь чуть ли не силой заставила меня собрать чемодан. А самым убедительным стал такой аргумент: не поедешь — мужа уведут!
Я была едва ли не первой женой советского офицера, прибывшей после войны в Берлинский гарнизон. На общем построении личного состава меня представил сам командир дивизии Герой Советского Союза генерал-майор Владимир Семенович Антонов. Потом из Москвы приехала семья командира корпуса генерала Рослого, съехались жены других офицеров и началась обычная гарнизонная жизнь.
Муж допоздна пропадал на службе. Мотался по воинским частям, подбирал среди солдат и офицеров лучших баскетболистов. Он был играющим тренером и капитаном команды. Во время 1-й спартакиады оккупационных войск в Германии, которая проходила на построенном еще Гитлером огромном олимпийском стадионе в Берлине, чемпионом стала баскетбольная сборная 5-й ударной армии. А руководил сборной капитан Константин Сахновский. Грамоту за эту победу, подписанную лично маршалом Советского Союза Георгием Жуковым, Костя считает одной из самых дорогих наград. В нашем домашнем архиве хранятся грамоты и благодарности, подписанные знаменитыми полководцами, будущими маршалами Горбатовым, Гречко, Якубовским.
Помню, как на олимпийский стадион в Берлине я пришла болеть за Костю с маленькой Лидочкой, нашей старшей дочерью. Она была такая славная, всем улыбалась. Рядом на трибуне сидели темнокожие солдаты — из американских оккупационнных войск. Их было очень много. Один из них позвал Лидочку, и она пошла к чужому дяде на руки. Со смехом и прибаутками солдаты подбрасывали Лидочку и передавали из рук в руки. Я тогда испугалась за нее. Но все обошлось. А Костина команда в тот раз победила.
Потом за спортивные победы его наградили мотоциклом и велосипедом. Одних только грамот и благодарностей у Кости за его жизнь накопилось около трех килограммов.
— А как вы познакомились? — спрашиваю Константина Владимировича и Екатерину Лукиничну.
— Еще до войны я увлекался коньками, велосипедными гонками. Был членом сборной, чемпионом Украины по баскетболу, — говорит Константин Владимирович. — Меня, лучшего вратаря команды СКА и сборной Украины по водному поло, приглашали в Москву, в ЦСКА. Но я слишком любил Киев и отказался.
Познакомились мы с Катей на Подоле в спортивном обществе «Буревестник». Катя занималась спортивной гимнастикой. Я ходил туда играть в бильярд. Дверь в бильярдную находилась слева по коридору, дверь в гимнастический зал — направо. Пару раз мы столкнулись.
После бильярда я начал поджидать Катю. Было нам тогда лет по 18. Она работала помощником бухгалтера в управлении гастрономов на Бессарабке… Кстати, потом иногда одалживала мне для бильярда деньги, взятые тайком в кассе. (Смеется.) Но поначалу вела себя очень строго. Где-то с год мы встречались только в компаниях.
— И чем же Константин Владимирович вас пленил? — спрашиваю Екатерину Лукиничну.
— Здоровый был, красивый… Товарищи называли Костю Котом. А я — Котей. Поначалу мне было как-то без разницы, чем он занимается. Позже, когда устала ходить по всем этим соревнованиям, подумала: ну и подхватила себе игрока. Потом привыкла. Болела за него. Где-то через год решили пожениться. Но о конкретной дате росписи еще не думали. Внезапно это произошло для наших близких. А для нас это был вполне осознанный шаг. И выжить в той страшной войне нам помогла любовь. Дожить до почтенного возраста — спортивная закалка.
Любовь к спорту полковник в отставке Константин Сахновский и его супруга привили не только многим нашим воинам. Дочь Лида стала известной пловчихой, внучка Танечка — 13-кратной чемпионкой Украины по синхронному плаванию. Младшая дочь Татьяна — тоже пловчиха, чемпионка Украины. Ее сын — гребец.
В свое время Татьяна Константиновна вместе с мужем Юрием Стеценко — заслуженным мастером спорта, олимпийским чемпионом по гребле — основали Международную ассоциацию ветеранов физкультуры и спорта (МАФИС), почетным президентом которой был наш другой знаменитый земляк — летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза Павел Попович.
Когда Павел Романович узнал историю семьи Сахновских-Стеценко, пришел в восторг. И сказал, что о таких людях надо писать.
1685Читайте нас у Facebook
