Людмила Мирошниченко: "После ранения моими руками стал муж: он и одевает меня, и борщи варит…"
Страшный видеоролик, сделанный сразу после обстрела Донецка в августе прошлого года, облетел едва ли не весь мир. Среди разорванных тел на асфальте сидит окровавленная женщина в синем платье. Ее левая рука висит на лоскуте кожи. Раненая сквозь слезы просит: «Помогите, помогите…» Российские телеканалы демонстрируют эти кадры почти всякий раз, когда речь идет о боевых действиях на востоке Украины.
Женщину в синем платье зовут Людмила Мирошниченко. Хотя донецким врачам удалось пришить ей оторванную руку, женщина осталась инвалидом.
*Раненой Людмиле Мирошниченко оказывают первую помощь. Фото из социальных сетей. Публикуется с согласия Людмилы Мирошниченко
Сразу после тех событий Людмила переехала в Киев, где уже больше года борется за то, чтобы ей и десяткам тысяч ее земляков присвоили статус пострадавших в ходе АТО.
«Снаряд угодил прямо в мой кабинет, из которого я вышел за пару минут до того»
На встречу 62-летняя Людмила Алексеевна пришла вместе с супругом Игорем Сергеевичем. Я обратила внимание на ее красивый маникюр.
— Это муж сделал, — объясняет женщина. — Врачи сохранили руку, но я не могу ею ничего делать. Игорь и одевает меня, и волосы мне подстригает, и борщи варит… После травмы он стал моими руками. Мы прожили вместе 41 год, однако по-настоящему я оценила мужа, когда случилась беда. Это ведь он, Игорь, спас меня от верной гибели. Я работала в Донецком национальном техническом университете в отделе охраны труда. Объясняла людям, как сохранить жизнь в условиях войны. Рассказывала, что нужно держать наготове «тревожный чемодан» и во время обстрелов прятаться подальше от окон. А себя не уберегла…
Это произошло 14 августа 2014 года. Начальник направил меня в студгородок проверить бомбоубежище. Звоню мужу: «Заберешь меня с работы? По дороге надо заехать в студгородок». Игорь говорит: «Не знаю почему, но у меня плохое предчувствие. Выходи из кабинета и едь ко мне на работу». По дороге я встретила Людмилу — водителя ректора. Попрощалась с ней и направилась к троллейбусной остановке. И тут начался обстрел. Потом я узнала, что один из первых снарядов попал не просто в здание университета, а именно в мой кабинет! Останься я там ждать мужа, меня бы уже не было в живых. Людочке, водителю ректора, оторвало голову…
Я стояла возле светофора. На противоположной стороне ожидали зеленого сигнала трое парней. Бухнуло — и в ту же секунду один юноша подскочил и с криком упал на тротуар, его товарищи рухнули замертво. Чувствую: по ногам льется что-то горячее. Смотрю, моя левая рука… лежит на асфальте. Я схватила ее и начала прыгать, как уж на сковородке. Опомнилась, когда уже сидела на асфальте с мобильным телефоном в правой руке. Хотела позвонить мужу, но по ошибке набрала сестру. Помню, закричала в трубку: «Где моя рука?!» — и сразу потеряла сознание. Когда очнулась, рядом стояли российские тележурналисты и снимали меня на камеру. Я начала кричать: «Помогите!», а они снимают, снимают… Затем появились бойцы так называемой «ДНР», они наложили мне жгут и отвели в «скорую».
— Мне позвонила сестра жены и сообщила, что Люду, судя по всему, ранило, — рассказывает Игорь Сергеевич. — Я быстро в машину и к таксистам: «Где был обстрел?» На улице Артема, говорят, возле гастронома «Москва». Я туда. Смотрю, на асфальте лежат мертвые тела, Люды среди них нет. Рядом крутились российские журналисты. «Куда делась раненая женщина?» — спрашиваю. «Ее увезли в областную травматологию», — отвечают. Я помчался в больницу, игнорируя правила дорожного движения. Заскочил в приемное отделение и вижу: Люда лежит на каталке. Она была вся в крови, опознал жену по синему платью.
— Было так больно, что не могу передать словами, — признается Людмила Алексеевна. — Но я не плакала. Только умоляла врачей: «Родненькие, спасите мою руку!»
— Мне сказали, что Людину руку будут ампутировать, — продолжает Игорь Сергеевич. — Я схватил телефон и стал звонить друзьям, чтобы найти знакомых врачей. После этого жене ввели обезболивающее, а нейрохирург согласился попытаться пришить ей руку. Потом киевские врачи говорили: «Вам сильно повезло. Мало кто рискнул бы делать такое сложное хирургическое вмешательство». Операция длилась четыре с половиной часа. В это время возле больницы начали ложиться снаряды от «Градов». В травматологии творилось что-то страшное: отовсюду везли людей с жуткими ранами, врачи метались между ними…
«Киевские медики сказали: «Едьте в Донецк. Оперировать должен тот, кто пришивал»
Чтобы сохранить Людмиле Алексеевне руку, хирургу пришлось удалить часть кости. Находиться в донецкой больнице было невозможно: постоянно шли обстрелы, отключили воду, не хватало медперсонала. После травмы на фоне пережитого стресса у Людмилы Сергеевны развился сахарный диабет. «Уезжайте в Киев, — посоветовал врач. — Вам нужно постоянно сдавать кровь на анализы, а у нас не работает лаборатория». Игорь Сергеевич перевез жену в столицу. Киевские хирурги провели женщине еще две операции.
— Кто помогал вам с лечением?
— Мы тогда находились в состоянии шока и не думали, где-то искать помощи, — вздыхает Игорь Сергеевич. — Обходились своими силами. Благо, деньги на черный день были отложены. Когда у Люды образовался ложный сустав и стал вопрос о новой операции, киевские врачи сказали: мол, оперировать должен хирург, пришивавший руку. Мы поехали в Донецк, а там обстрел за обстрелом, у жены каждый раз случалась паника. Пришлось возвращаться в Киев и делать операцию здесь. У Люды взяли часть кости из бедра и установили ее на предплечье вместе со специальными пластинами.
Тем временем у супруги постоянно держался высокий уровень сахара в крови, начались проблемы с сердцем. Вот кто существенно помог нам в трудную минуту — это штаб Рината Ахметова. Я обратился к координатору штаба Римме Филь, и штаб закупил медпрепараты для поддержания работы сердца и лечения сахарного диабета. Спасибо огромное!
Напомним, что за время боевых действий на востоке Украины штаб Ахметова профинансировал лечение 221 раненого мирного жителя. В данный момент под их опекой находятся 98 раненых детей. На днях штаб объявил о запуске новой программы, в рамках которой будут системно выдавать инсулин, противосудорожные и противоастматические препараты всем тяжелобольным ребятишкам до 18 лет, проживающим на неподконтрольной Украине территории Донбасса, а также детям семей-переселенцев, выехавшим на мирные территории Донецкой и Луганской областей. Подать заявку на получение этих препаратов можно, позвонив на горячую линию штаба 0 (800)50−90−01.
— Сейчас наши сбережения закончились, — продолжает Игорь Сергеевич. — За компенсацию переселенцам снимаем скромное жилье в пригороде столицы и считаем каждую копейку. Когда выяснилось, что Люде требуются новые операции по восстановлению функций руки, я стал искать поддержки у властей. И тут выяснилось, что в Украине нет единого реестра гражданских лиц, пострадавших в ходе проведения АТО. Искалеченным войной людям не положена ни бесплатная медицинская помощь, ни материальная компенсация.
По данным наблюдателей ООН, во время войны на Донбассе более 17 тысяч мирных граждан получили ранения различной степени тяжести. Однако очевидно, что эта цифра занижена. На самом деле, говорят специалисты, число пострадавших в разы больше. По сути, государство бросило их на произвол судьбы. Доходит до абсурда. Так, нашей знакомой из Краматорска осколком снаряда отрезало руку ниже плеча. Когда случился обстрел, она стояла на кухне. Женщину спасло старое дерево, которое росло за окном: оно приняло на себя основное количество осколков. Медики квалифицировали полученную травму как… бытовую! А моей жене дали третью группу инвалидности, обозначив травму как производственную.
Я считаю несправедливым то, что украинские солдаты имеют статус участника боевых действий, их семьи — правовую и социальную защиту, а искалеченные гражданские лица — ничего. Например, моя жена провела в больницах пять месяцев. Оформить больничный было целой проблемой, потому что вуз, где работала Люда, эвакуировали. С оформлением инвалидности тоже были огромные трудности. Тогда я и начал активно поднимать вопрос абсолютной незащищенности пострадавших от войны мирных жителей.
«Не могу выдержать, когда меня фотографируют… Что-то сломалось внутри»
— Куда я только ни ходил с этим вопросом! — сетует Игорь Сергеевич, показывая мне толстую папку с ответами из разных ведомств. — Был у Уполномоченной по правам человека Виктории Лутковской. Она выслушала и отвечает: «Я не имею отношения к этому вопросу». «А кто имеет? — спрашиваю. — Ведь именно вы призваны защищать права человека! Ставьте ребром вопрос о создании единого реестра раненых гражданских лиц и их защите».
Игорь Сергеевич показывает мне документ: ответ представителя Уполномоченной Верховной Рады Украины по правам человека. В нем говорится: «Надання певного статусу для осіб, які проживали/проживають на території проведення АТО та яким було завдано шкоду (здоров'ю, моральну, матеріальну) в ході цієї операції не передбачено. Також не встановлено й окремий порядок відшкодування шкоди, завданої в ході проведення АТО. У разі прийняття законодавчим органом або урядом відповідних рішень, ви будете повідомленні про них додатково».
— Юристы омбудсмена направили меня в Украинскую Хельсинкскую группу, — продолжает собеседник. — Там подсказали, какие документы, подтверждающие, что моя жена получила ранение во время боевых действий, надо собрать. После этого наш пакет документов передали в Европейский суд по правам человека. Как мне сообщили, наше дело уже взяли на рассмотрение.
Однако на этом я не успокоился. Хорошо, если моей жене помогут. А как быть остальным 17 тысячам изувеченных мирных жителей? Я обзванивал друзей и знакомых, получивших ранения на территории Донецкой и Луганской областей. У всех ситуация одинаковая: лечились за свои средства, никто и на копейку не помог. Пока власти забыли о нас, я сам начал составлять списки пострадавших: с контактами, описанием обстоятельств получения травмы. Такого наслушался — волосы дыбом! Представьте, на лавочке сидели двое мужчин и шестилетний ребенок. Взрослых не задело, а девочке осколком перебило ключицу. Или: едет в машине семья с котом. Тут обстрел. Жену и ребенка убило, кот пропал. Через две недели муж приезжает на место трагедии, а кот живой и невредимый сидит, ждет хозяев…
Недавно мы с женой побывали на встрече переселенцев с представителями Министерства социальной политики Украины и Пенсионного фонда. Послушал я чиновников и говорю: «Как же так? Вы и слова не сказали о тех, кто своим здоровьем заплатил за проведение боевых действий. Почему о них забыли?» Чиновники в ответ: мол, вы понимаете, в стране и так большие проблемы… Это правда. Но как быть таким, как моя жена? На какие средства им лечиться? Как жить?
На днях я побывал в приемной украинского парламента и оставил там письма для десяти народных избранников. Попросил их выйти с законодательной инициативой на заседание Верховной Рады по определению правового статуса раненых мирных граждан в зоне АТО. А именно: поднять вопрос об оказании им помощи со стороны государственных органов в лечении и реабилитации. Кроме того, нужно установить порядок и размер возмещения материального ущерба в зависимости от степени полученного ранения, а также перечень льгот.
Когда я попросила разрешения сделать снимок семейной пары Мирошниченко, Людмила Алексеевна чуть не расплакалась.
— Я вас прошу, не надо! — взмолилась женщина. — Российские телеканалы и так сделали меня «звездой». Крутят те страшные кадры постоянно. Недавно звонили знакомые из дальнего зарубежья: «Люда, это тебя снова показывали?» После того случая я не могу выдержать, когда меня снимают репортеры… Что-то сломалось внутри.
7657Читайте нас у Facebook
