Евгений Кемеровский: "Мой брат-близнец увидел свою смерть во сне"
Известный шансонье, песни которого исполняют Лайма Вайкуле, Ирина Аллегрова, Борис Моисеев и другие звезды эстрады, дал эксклюзивное интервью Дмитрию Гордону.
*"Верю в мужскую дружбу" , — говорит Евгений Кемеровский (на фото — с Дмитрием Гордоном). Фото Александра Лазаренко
Евгения Кемеровского в шоу-бизнес привела трагедия: в 1992 году в жуткой автокатастрофе погиб его брат-близнец — чемпион СССР и России по вольной борьбе. Музыка, по словам Евгения, буквально вытащила его с того света, вывела из шока и ступора — Кемеровский (тогда еще Яковлев — такова настоящая фамилия артиста) осознал, что просто обязан записать альбом памяти брата, и на те искренние чувства, которые начинающий автор-исполнитель вложил в свой первый диск под названием «Мой брат», так же искренне отозвался слушатель. Песни «Холодное утро», «Подарите мне вечер в Москве», «Ностальгия» стали популярными, а столь актуальная в 90-е годы «Братва, не стреляйте друг друга» — знаковой.
— Женя, я знаю, что родился ты в поселке Новый Городок неподалеку от городка Белово в Кемеровской области, — это Кузбасс, шахты… Сам ты когда-нибудь в шахту спускался?
— Думаю, мы там все эту школу прошли. У нас экскурсии были — шахтеры себе смену готовили. Раньше ПТУ были в почете, потому что рабочая профессия, шахтерская династия, понимаешь? Для коммунистического времени, в котором мы жили, это было естественно.
— Тяжело в шахте?
— Невероятно!
— А страшно было спускаться?
— Конечно — там же по 500 метров, по километру, по два под землей…
— Это правда, что шахтеры до 70 лет, как правило, не доживают?
— Моему отцу 83, и, слава Богу, до сих пор жив…
— Он тоже шахтер?
— 35 лет на шахте проработал, в забое, а пенсия у него — примерно 200 долларов. За такой труд!..
— Ты вольной борьбой занимался. А хулиганом в детстве был?
— Смотря что считать хулиганством (улыбается). Разумеется, был, но у нас и рамки определенные имелись. Если дрались, то до первой крови, и не толпой на одного, а двор на двор…
— Правила были…
— Ну да. То поколение чистое было, потому что три канала телевидения, несколько — радио, с десяток журналов… «Огонек», помню, все любили, газету «Правда» читали, «Комсомольскую правду»… Мы ждали хоккей и футбол, слушали, что старшие скажут, и хотели, чтобы не было войны, — вот так моя юность прошла…
— Хлеб на столе есть — и слава Богу…
— Да-да. Отец от 500 до тысячи рублей получал…
— …по тем временам деньги огромные!
— …мама работала врачом, 150 рублей зарабатывала. Вроде все у нас было, на Новый год — мандарины и конфеты: это был праздник великий. На улице, помню, пропадали, потом у нас с братом тренировки начались.
— Вы с братом зеркальными близнецами родились — сердце у него было справа…
— Родились необычно — расположены были друг к другу лицом. Тогда современных приборов еще не было, и когда мама решила рожать, в деревенском роддоме испугались: две головы внизу… Но мы очень быстро на свет появились — с разницей в 20 минут: здоровые, все нормально.
— Ощущение, что у тебя есть брат и что он такой же, как ты, практически с такими же лицом и фигурой, когда к тебе пришло?
— В детстве мы всегда вместе держались, а лет с 12 нас стало раскидывать. Осознавая все, что в моей жизни произошло, я стал прокручивать события назад, как киноленту, и вот до 12 лет дошел и понял: уже тогда судьба мне знаки давала.
— Вы с Александром дружили или дрались?
— И дрались, и дружили — мы же братья. Он был всегда лидером. Боролся лучше, стал чемпионом Советского Союза и России по вольной борьбе… Серьезным был парнем, но сердце с правой стороны, и на международные соревнования его практически не брали. Был такой профессор Смоленский, и он боялся: вдруг как-то что-то не так пойдет, хотя тогда борьба очень сильной была, в любом весе по 100 претендентов буквально из всех республик было. До сих пор я на гастролях этих ребят встречаю, у нас очень теплые отношения.
— Когда перестройку объявили, первые кооперативы пошли, и тут же начался рэкет — борцам предложения одно за другим поступали…
— И борцам, и боксерам, но меня в России тогда не было — я окончил Высшую школу тренеров и уехал в Германию.
— А брат?
— Брат позже ко мне присоединился. Он жил в Сибири, рано женился, ребенок был маленький… Когда ребенок подрос, семья переехала, а 1 декабря 1992 года Саша погиб. Приехал в Москву с другом — Костей из Киева. Ехали на машине, навстречу полковник милиции с женой мчался — страшнейший удар, непонятно, кто виноват, два автомобиля с дороги слетели и валялись на обочине, разорванные в клочья. Шансов выжить не было. Я как раз был в Берлине — узнал, прилетел, похоронил его и начал новую жизнь. Мы занимались бизнесом, все вроде хорошо шло…
— Это правда, что брат однажды сказал, что умрет в 30 лет?
— Да, а вообще, все странно получилось — перед его смертью. Ему какие-то невероятные сны всегда снились…
— И он их рассказывал?..
— Да, но все сны при этом сбывались! Однажды он мне сказал, что видел сон, как я разбился на машине. «Ты, — попросил, — в гостинице спрячься, даже на улицу не выходи, пускай тебе в номер завтрак, обед и ужин приносят». Это в ноябре, за несколько недель до его смерти, было. И я вдруг понимаю, что со мной все нормально, я опасности не ощущаю. А сам он в Москву приехал, мой паспорт взял — и с моими документами в автокатастрофе погиб…
— То есть сон все-таки вещий был…
— В нем свою смерть он увидел.
— А почему он твой паспорт взял?
— Свой потерял. Я его еще спросил: «Почему ты решил, что это я разбился?» — и он ответил: «Я видел, как гаишник подходит, паспорт достает, а там написано: «Евгений». В чем вся фишка этого сна была? Он точно мой паспорт видел! — в итоге взял его и погиб сам.
*"Гибель Саши выбила меня из колеи на восемь лет", — признался Евгений Кемеровский. (На фото — с братом-близнецом Александром. Москва, 1980-е годы)
— Эта трагедия выбила тебя из колеи на три года…
— На целых восемь, Дима…
— Ты, знаю, дома запирался, по пять-шесть фильмов в день смотрел, работать не мог и вдруг в один прекрасный момент в студию отправился…
— В студию уже через три месяца меня потянуло, 1 марта, — даже день помню. Меня привезли в больницу в обморочном состоянии — шоковом. Думаю, это все испытывают, когда близкого человека теряют. И вдруг я увидел Сашин дух, он сказал: «Иди пой, я тебе помогу». С того дня я в студии начал жить (буквально — не в квартире, а в студии)… Пообещал себе: «Пока альбом памяти брата не напишу, не уйду». И вот 1 декабря 1995-го, ровно через три года, я презентовал этот альбом в модном в то время клубе «Арлекино» в Москве. Тогда уже клипы мои крутились, нашумевшая песня «Братва, не стреляйте друг в друга» была — я ее написал, потому что мне этих пацанов было жалко, которые друг в друга шмаляли…
— Говорили тогда, что твой брат был криминальным авторитетом…
— Не-е-ет, он был спортивным авторитетом, к которому прислушивались, — был сильным, справедливым, очень честным, со всеми дружил, и вся Москва его хоронила. Не думаю, что он какую-то черту перешагнул… «У каждого своя судьба, своя дорога…», как в одной из моих песен поется. Жаль, что его дорога так быстро оборвалась. Сашка был очень умный: за день, например, миллион долларов мог заработать…
— И зарабатывал?
— Зарабатывал!
— Выходит, он при деньгах был?
— Да, а вообще, настолько он был неземной! Пел нереально, писал нереальные песни — я снял на них клипы «Ностальгия», «Холодное утро», «Вечер в Москве». Он мне их перед смертью под гитару напел, и я все запомнил — представляешь?
— Тебе его сейчас не хватает? Ты вот представляешь, что было бы, если бы он был жив?
— Я, может, все за это отдал бы! Больше 20 лет прошло, и я не то чтобы свыкся или смирился — просто начал жить, будто один родился. Конечно, он снится мне иногда… Помогает, подсказывает, учит — такое ощущение, что все видит. Но я не ожидал, что мой путь в шоу-бизнесе будет таким трудным. Меня ведь никто никогда не раскручивал, «крыши» музыкальной не было, я ни к кому не обращался. Меня никогда особо в «Песню года» не звали, не приглашали в «Огоньке» выступить, хотя мои песни сегодня звезды первой величины поют.
— Твоя настоящая фамилия — Яковлев. А Кемеровский — потому что из Кемеровской области?
— Так Сашка себя называл — я в память о нем этот псевдоним взял. Как-то клип в Нью-Йорке снимал, и американцы не могли выговорить: «Ia-ko-vlyev». Переводчик спросил: «А нельзя, чтобы чуть попроще тебя звали?» Я сразу: «Kemerovsky!» Они: «ОK!»
— Помню 95-й год и твою песню «Братва, не стреляйте друг друга» — это был мощный дебют, яркий… Братва, интересно, эту песню заметила?
— Ну, конечно (улыбается).
— Какие у тебя отношения с братвой тогда были?
— У меня они и сейчас хорошие — я многих людей из этого круга знаю. По большому счету, глупых там нет — все умные. Просто, как я понял, все они из простых семей и в нищете жить не захотели. Коммунисты же до ручки нас довели. А демократы начали заводики приватизировать, ваучерики придумывать — все заграбастать захотели, и парни стали бизнес свой защищать.
Никого я не осуждаю и не имею на это права. Я артист, я эту профессию выбрал — и пою для всех одинаково: и для народа, и для президентов, и для врачей, и для шахтеров… У меня моя тысяча концертов была, а сейчас совершенно новая программа из трех пластинок «Судьба» выходит. Столько новых песен, Дима!
— Женя, тебе перед многими олигархами выступать приходилось?
— Конечно.
— Что же они за люди?
— Ни одного глупого я не встречал. Я осознал, что публичным человеком не так-то просто быть, а тем более олигархом. У них мозг 24 часа в сутки работает, и, я думаю, музыка позволяет им немножко расслабиться, отдохнуть. Чтобы сохранить империю, надо развиваться. Это как в нашей профессии: если остановишься, ты никому не нужен. Так и здесь: деньги должны работать, люди на заводах должны получать зарплату — это серьезная, я тебе скажу, карма.
— Каковы олигархи в быту?
— Ну, я разных видел… Безусловно, кто-то хочет жить по максимуму: частный самолет, охрана…
— В лаптях никто ходить не желает…
— Разумеется, и не будет, но в сущности, думаю, они обычные люди: смотрят кино, новости…
— Философы среди них попадались?
— Конечно!
— А были интересные ситуации, с олигархами связанные?
— Перелеты-вертолеты-самолеты, катера, подводные лодки — все было. Олигархи иногда концерты на каких-то островах любят… Много чего, повторяю, было, но никогда не было скучно. И если афишный концерт, обычный, идет два часа — больше нельзя, то там времени нет: в семь вечера можем начать и в пять утра закончить. Это совершенно другая история — вот там ты расслаблен полностью! Перед народом тяжелее выступать: публика тебя рассматривает, мол, ну-ка, давай-ка, покажи нам, удиви нас! А там никого удивлять не надо, люди просто отдыхают, для них музыка — отдых после работы.
— Сибирь откуда ты родом, — это другая планета?
— Да, но, думаю, за эти 20 лет Россия потеряла немножко и Сибирь, и Дальний Восток. Если бы я был начальником Сибири, какие-то правильные шаги сделал бы. Во-первых, нужно заново города выстраивать…
— …они же в упадке?
— Ну, безусловно, какие-то отреставрированные здания есть, местный бизнес старается, но сами города…
— Сибиряки — это особая порода людей?
— Ну, если в 41-м Москву отстояли, как ты считаешь? Особая, ты прав, там слабаков нет: и мужчины, и женщины — все сильные. Их постоянные морозы закалили, ощущение того, что они не в центре живут, а как бы на отшибе. Выносливый и трудолюбивый народ!
— В Сибири уже все китайцы или нет?
— Нет…
— То есть русские еще попадаются?
— Ну, Сибирь — это не Дальний Восток, к тому же городов крупных немного: Иркутск, Красноярск, Омск, Томск, Кемерово, Новосибирск…
— …ну и Якутск тоже Сибирь…
— Нет, Дима, это уже не Сибирь, Якутск — это Якутия (улыбается). Я там тоже пел, и эти огромные шахты бриллиантовые видел…
— …и минус 50 ощущал…
— …конечно. Я уверен, что народ у нас трудолюбивый, только законы нужны, чтобы он почувствовал, что наконец-то у него право выбора есть.
— Несбыточная мечта…
— Безусловно, две главные задачи — это дороги и жилье. Ну, приехал я сейчас из Вены — потолки там четыре метра: пусть и у нас так для людей строят — зачем им два сорок?
— Ну ты же знаешь, как Задорнов говорил: «Раньше в России две проблемы были — дороги и дураки и сейчас тоже две — дураки и дуры»…
— (Хохочет.) На самом деле, это главный вопрос. Человеку ведь что важно? Где жить, правильно? Его дом, а остальное приложится…
— Ты, простой сибирский паренек, мог представить, что пройдет сколько-то лет, ты объедешь весь мир и увидишь, как люди в разных странах живут?
— Лет в 13—14 я мечтал стать артистом — на танцах играл, с отличием музыкальную школу окончил, но выбирал между спортом и музыкой. Выбрал первое сначала, однако позже понял, что спорт-то к 30 заканчивается, и принял решение, что все-таки в музыку уйду. Правда, шел через бизнес: смерть брата к резким переменам подтолкнула — для меня все обесценилось.
Хотел бы я этот путь по-другому пройти? Не знаю. Если бы, скажем, контракт с какой-нибудь компанией подписал, но оказалось, что я настолько свободный человек, что под кем-то быть не могу. Ни о чем, короче, не жалею: нельзя ни о чем жалеть. Можно, только если не на той женщине женился…
— …и то недолго, да?
— Ну да — если она не наверх тебя тащила, а вниз толкала.
Жизнь все показывает. Не сразу, правда: мы ее обычно этапами оцениваем. Юность — до 30 лет, потом период, может, до 42, затем до 50, 50 мне уже давно исполнилось… Вот эти отрезки жизненные я, как фильмы, пересматриваю, обдумываю, оцениваю, но изменить-то уже ничего нельзя. Если ты умный, на ошибках учишься.
— Какое, на твой взгляд, будущее Россию — твою родину — ожидает?
— (Вздыхает). Дима, я ведь не политик…
— Но ты же чувствующий человек…
— Как любой, кто по стране ездит, видит ее…
— …много общается…
— …причем с разными людьми, могу сказать: мне кажется, все этапы мы прошли…
— …кроме счастливой жизни…
— У нас вот и демократия была. А счастливая жизнь… Она есть — я уверен, что многие живут счастливо. Но, как в «Интернационале» пелось, «кто был никем, тот станет всем», уже невозможно. Сейчас все по труду и по уму — это во-первых. Во-вторых, получилось так, что финансовое распределение стало…
— …несправедливым…
— Да, как оказалось, в мире три революции произошли: экономическая, сексуальная (когда все возможно!) и религиозная — они дали толчок многим, кому просто в какой-то момент рядом с властью быть повезло. Давай говорить честно: может, никто о народе и не задумывался…
— …а зачем?
— Время накопления было, но оно должно закончиться, должно настать время созидания! Мне кажется, не взрослые дядьки, у которых уже все есть, должны страной руководить, а молодые умные ребята, и их найти надо.
— Где же их взять?
— Есть у нас люди, всегда были: вспомни! И космонавты, и чемпионы олимпийские — ну так же?
Вот это в первую очередь нужно, а второе, что необходимо, — молодежные центры построить. В каждом городе, чтобы молодежь где попало не тусовалась. Это вещи, которые молодежи нужны: она уже другая. У меня сыну 17 лет — он другой. Я ему что-то объяснить пытаюсь, а он мне: «Пап, ну чего ты паришься?» Он в Интернете как рыба в воде, на идеальном английском говорит, знает, что такое айпод, айпад и так далее. Мы привыкли стихи ручкой писать, а они уже другие.
— По поводу «стихи ручкой писать». Ты как песни пишешь?
— Первая фраза важна! Помню, Лайма ко мне подошла — у нее программа «Танго» была, вся Москва афишами обклеена. «Женя, — попросила, — напиши мне про танго». Я удивился: «Ну где я, а где танго? Это же Аргентина». А она: «Жень, ну прошу тебя, сольный концерт через месяц!» Я фильм «Эвита» посмотрел, который тогда вышел, и представил, что она с тенью танцует: так родилась песня «Твое имя — Танго» — за нее первый раз премию «Песня года» мне дали, больше не давали (улыбается).
— Песни твои быстро рождаются?
— Бывает, кто-то с небес сигнал посылает: ты даже об этой теме не думал, и вдруг… «Братва…» за пять минут родилась, «Мой брат» год рождался, «Неизвестный паром» я, с парома сойдя, за пару минут написал.
— Потрясающе!
— А «Поезд в Магадан» — очень популярная в Америке вещь, родилась у меня в жару, когда на пляже в Евпатории лежал. «Непрощенная» за три минуты появилась, а над «Судьбой» думал неделю. Это очень ответственная, важная песня: новая программа, нужен был хит. Я не могу какие-то простые песенки петь, мне глубина нужна…
— Первоначальны слова или музыка?
— У меня одновременно они появляются…
— Все привыкли, что ты сам пишешь песни и сам их поешь. И очень мало кто знает, что целый ряд блестящих твоих вещей другие исполняют. «Глухонемая любовь», например (ее Боря Моисеев поет), грандиозная песня, а еще «Я по тебе скучаю» в исполнении Кати Лель…
— …и «Ладони»…
— …Ира Аллегрова поет. Ты без сожаления отдаешь песни, которые запросто мог бы исполнять сам?
— Ну, я же сказал: никогда ни о чем не жалею. Очень рад, что исполнители сняли на эти произведения клипы, а Лайма вообще программу «Твое имя — Танго» назвала. Значит, все правильно я сделал.
4686Читайте нас у Facebook
