Армен джигарханян: «ницше сказал страшную фразу: «падающего — толкни… »

Третьего октября, день своего семидесятилетия, Армен Джигарханян собирался провести в Далласе с женой Татьяной Сергеевной, с которой живет в браке уже сорок лет. Торжества по случаю юбилея отложены на год, когда исполнится полвека творческой деятельности Армена Борисовича и десять лет театру под его художественным руководством. Наш разговор состоялся перед отлетом артиста в Штаты.

«Настоящий артист пальцем в носу ковырнул — и зал заплакал»

- Зачем остановили прогресс, Армен Борисович?

- Боюсь, вы переоцениваете мои скромные способности. Такая задача мне не по силам.

- А как же «Прогресс», который раньше тут находился? Был кино-, а стал театр.

- Вообще-то сначала мы планировали въехать в помещение «Литвы».

- Ага, значит, и некогда братскую республику прикрыть хотели?

- Это сделали до нас. Вместо кинотеатра там разбили базар — автосалон, торговля запчастями, еще что-то. Здание предстояло отбирать по суду. Чтобы мы не теряли времени, нам предложили другой вариант — с «Прогрессом». Приходил сюда, присматривался, с директором познакомился, кстати, моим соотечественником. От кинотеатра осталось лишь название. Официально здесь то ли казино было, то ли развлекательный центр, фактически же притон. Да-да, говорю ответственно. Местные жители в мэрию жаловались: драки, гулянки, убийства. Жуткие вещи творились.

- Так вы вроде санитара леса, Армен Борисович?

- Пришел сюда, поскольку все равно собирались переезжать. О другом думаю. В Москве по-прежнему очень мало театров.

- Пара сотен наверняка наберется.

- На такой мегаполис? И потом: не в количестве дело, надо говорить о коэффициенте полезного действия, эффективности работы.

- У вас КПД высокий?

- Приличный. Народ идет, у театра появился свой зритель. Это правильно. Посмотрите на карту: на огромный район, сравнимый с иным областным центром, лишь три, так скажем, очага культуры — цирк на проспекте Вернадского, Детский музыкальный театр Наталии Сац и мы. Всего-то! Повторяю, этого мало.

- Знаете, Армен Борисович, если человеку интересен «Ленком» с «Современником», он из Твери в Москву приедет. Географический принцип вряд ли уместен. Или, полагаете, искусство можно насаждать квадратно-гнездовым методом?

- Никогда не судил о театре по его местонахождению. Мне вообще духовно близки времена Мольера: актеры жили в кибитке и путешествовали по городам, но сегодня ведь это нереально. Религия решила проблему просто: везде поставила церкви. Проходя мимо, можешь зайти на минутку, покаяться, помолиться, причаститься. Бог всюду тебя услышит — и в соборе, и в маленькой часовне. С искусством так не получится. Зритель должен иметь выбор, для этого нужно много театров. Никто ведь не знает, почему люди ходят туда, а не сюда. Поверьте мне, я пятьдесят лет провел на сцене. Сейчас, правда, сам не играю.

- Но к коллегам наведываетесь?

- Регулярно.

- И как вам?

- Названия театров не скажу, чтобы никого не обижать, но в последнее время испытываю огромное разочарование от увиденного.

- Уходите со спектаклей?

- Никогда!

- Если яйцо тухлое, зачем доедать?

- Интересно, куда дальше повернут. Надеюсь: а вдруг есть второе дно? Мой институтский учитель Гулакян говорил, что спектакль всегда собирают с добрыми намерениями. Никто не хочет готовить блюдо из тухлятины. Нет, и такие встречаются, но это уроды, исключения. Мы не о них. Речь о тех, кто старается, но не справляется. Редко бывает — искра пробежит, и в зале, как в храме, запахнет ладаном. Люди ходят в театр по привычке, не ожидая потрясения, культурного шока. Вроде бы положено, вот и идешь.

- И вы?

- А чем я лучше остальных? Уговариваю себя, что без этого жить нельзя. Вот Гергиев привезет Вагнера. «Тристана и Изольду». Надо посмотреть. А как же иначе?

- Не причастимся, так приобщимся?

- Нет, публика у нас хорошая. Я ее люблю. Не вина зрителей, что происходящее на сцене часто не трогает.

- Проблема в актерах?

- Проще всего найти стрелочника. Я в театре всякого навидался. Трагического, душераздирающего! Сколько раз буквально на моих глазах человек оседал. Потом включались внешние факторы, дающие основания говорить: спился, опустился. Но это следствие, результат, а причина в ином.

- В чем?

- Поводов может быть масса. У психиатров есть понятие — синдром некомпетентности. Думаю, этому больше других подвержены именно люди театра. Энергетики, таланта, сил не хватает, а играть хочется, вот и берешься за роль, которая не по плечу. Надорваться легко, вернуть сбитое дыхание трудно. И ведь даже со стороны это не всегда заметно, порой сложно подсказать, уберечь от ошибки. Нередко горим, набирая абитуриентов в театральные вузы. Вроде бы перед комиссией человек заиграл, засверкал, а потом вышел на сцену, и стало ясно: рампа им не преодолевается, этот барьер не будет взят. Зато другой, казавшийся никаким, пальцем в носу ковырнул, и зал заплакал. Почему? Ответа не знаю.

«Всегда чудовищно боялся паршивой овцы, но вычислять ее так и не научился»

- Девять лет назад вы создавали этот театр из выпускников своего вгиковского курса. Сегодня из первого набора в труппе нет никого. Характерами не сошлись?

- Я пришел к Гончарову (А. Гончаров — худрук Театра имени Маяковского, где много лет играл А. Джигарханян.  — Авт. ) и объявил, что хочу дальше работать с моими ребятами, а Андрей Александрович сказал непонятую мною тогда фразу: «Из курса театр не получается». Он оказался прав, хотя я до сих пор логически не объясню, в чем тут секрет. Наверное, это из области психофизики. Убежден, театр очень близок к природе. Она живет по вечным законам, которые никакому Мичурину изменить не удалось. Можно яблоко скрестить с грушей, все равно ерунда получится. Зато стоит кому-то, извините, заболеть ящуром, все стадо вмиг поляжет. Всегда чудовищно боялся паршивой овцы. Чудовищно! А вычислять ее не научился.

- Попадались?

- Сколько угодно! Если бы сразу было видно, что перед тобою враг народа!.. А то ведь нет! Порой совсем даже наоборот! Понимаешь, но уже поздно.

- Похоже, жалеете, что ввязались в историю с художественным руководством?

- Еще бы! Очень! В любом театре много тех, кто сознательно понижает планку: и сам не играет, и другим не дает. На мой взгляд, коллектив почти убийственен для искусства, поскольку в итоге верх берет худшее. Не лучшие подтягивают остальных к себе, а нижние опускают. По собственному опыту знаю.

- Вывод?

- Не выхожу на сцену. Это принципиальное решение. Сижу здесь, на втором этаже, ищу рубероид для крыши, лак для полов, а актерские гримерки там, внизу. Ты или руководишь, или играешь. Нельзя валить в одну кучу.

- Александр Калягин рулит «Et cetera» и главные роли исполняет. Олег Табаков тоже, по-моему, не стеснялся показываться в спектаклях «Табакерки».

- Оба выдающиеся актеры, но все же перекос есть. Гулливеры среди лилипутов. Величины разные. Хотя, не скрою, проблема непростая. Знаете ведь, как бывает: бегущему в атаку солдату сносит голову, но тело по инерции продолжает двигаться, ноги сами делают несколько шагов.

- А если пуля угодила в грудь и боец еще жив?

- Ницше сказал страшную фразу «Падающего — толкни». Однако кто определит, сорвался человек в пропасть или балансирует на краю? Засудили недавно моего соотечественника, умерщвлявшего безнадежно больных по их просьбе, а я так для себя и не ответил: убивал он несчастных либо избавлял от мук? Вот моя любимая подруга Наташа Гундарева три года прожила после инсульта. Скажу жестокую вещь: что это была за жизнь?

- Наталья Георгиевна до болезни говорила мне, что ежедневно внутренне готовит себя к смерти.

- Не знаю, не знаю… У Сократа есть фраза: «Живое не может хотеть умереть. Живое может хотеть достойно встретить смерть». За других такие вопросы решать сложно, с собою разобраться чуть проще. Вот я свой выбор и сделал.

- Отказавшись от сцены? Вернуться не уговаривают?

- До сих пор. Но не поддаюсь. Назад ходу нет, хотя в деньгах много потерял. Никогда прежде столько в театре не зарабатывал, как в антрепризах. Удар получился ощутимый. Правда, осталось кино. Но и там соглашаюсь на роли, которые укладываются в пару-тройку съемочных дней. Предупреждаю: на лошади не скачу, с парашютом не прыгаю. Беру что-нибудь более мирное, спокойное.

- Типа образа Сталина в «Звезде эпохи»?

- Было дело.

- Но сериал ведь, прямо скажем, так себе.

- Злые духи помешали Каре. Родственники Серовой и Симонова восстали против фильма. Никого не осуждаю, но работать в подобных условиях сложно. И Сталин получился не тем, каким я его видел. Пришлось говорить цитатами из газет: «Дорогие товарищи! Соотечественники!» Ну, и так далее. Предлагал: может, матом ругнуться? Возражал против грима, внешней похожести. В одной из сцен рискнул расстегнуть пару пуговиц на кителе, в результате шум поднялся до небес. Мы боимся собственной тени! Не скажу, будто я такой уж смельчак, но не хочется тиражировать клише.

«В Далласе хорошо читается классика, а в Москве что-то не выходит»

- Сейчас, знаю, в «Казусе Кукоцкого» снялись.

- Пока не видел фильма. Работал радостно, хотя съемки эпизода длились всего день. Для меня сроки очень важны. Вот позвонили из группы Евгения Гинзбурга, которого обожаю, пригласили сыграть Крота в музыкальной картине о Дюймовочке «Маленькая крошка». Спою две песенки, снимусь. И недолго, и деньги заплатят.

- Не обидно, Армен Борисович? Когда-то по шесть лет репетировали «Беседы с Сократом» в Маяковке, играли в «Театре времен Нерона и Сенеки», а теперь, значит, Крот?

- Золото мое, закончились для меня Нероны и Сенеки. Точнее, я для них. О проблеме потенции слышали? Дети у меня больше не рождаются. Некоторые люди вообще добровольно из жизни уходят, поняв, что все, не могут. А я своего Гамлета сыграл, все радости пережил, все слезы отплакал. Разрешите дать совет? Не входите в эту дверь, не трогайте больных струн. Не надо о таком спрашивать. Не только меня, любого публичного человека. Стало быть, осуждаете меня за Крота, да? Наверное, правы. Наверняка правы. Но…

- Зачем соглашаетесь? Денег ради?

- У меня был товарищ, который в таких ситуациях говорил: «Разрешите не отвечать на этот вопрос?»

- Если все так серьезно, может, ну их к лешему? Театр этот, кино, страну… Смотрю, у вас даже на часах два циферблата. Время стоит московское и даллаское.

- Да, там сейчас пять утра. Переселяться не готов, нет. В Америке сижу — Россию вспоминаю, здесь о Штатах думаю… В Москве работаю, за океаном отдыхаю. У армян есть выражение: руки на заднице. Сложишь за спиной и гуляешь туда-сюда, ходишь безответственно. В Далласе могу себе позволить. Еще книжки читаю. Здесь не получается. Друг даже советовал перед сном брать газетку, мол, задремлешь, том на лицо упадет, травму получишь. А в Америке замечательно выходит. Очень люблю книги! Для меня это особый мир. Каждый раз тащу в самолет чемодан литературы.

- Что-нибудь новое открываете или старое смакуете?

- В основном классика. Булгаков, Пушкин, Чехов… Обожаю «Сто лет одиночества», а Маркес недавно сказал в интервью, что ему не нравится роман, переписал бы, если бы силы нашел. Надо же! «Дон Кихота» раз пять или шесть перечитывал. И всякий раз с удовольствием.

- Правда, что ваша фамилия переводится с армянского как «властитель душ»?

- Есть и второй вариант — хозяин печенки. Можно выбирать в зависимости от ситуации.

- Вам какой импонирует?

- Знаете, я реальный человек, стараюсь смотреть правде в глаза. Вероятно, когда-то мог повелевать, а сейчас у меня другая роль. Не люблю молодящихся пенсионеров, стариков с душой ребенка. Чушь собачья! Надо чувствовать возраст, прожитые годы.

- Ну а с прогрессом все же что делать будем?

- У вас есть предложения?

- Казимир Малевич советовал Даниилу Хармсу: «Идите и останавливайте».

- Ерунда! Бездельники! За такие дела природа нам клизму вставит, и мало не покажется. Не надо ничего тормозить, лучше не мешать.

 

549

Читайте нас у Facebook