Когда на сороковой день после смерти леонида гайдая квартиру нины гребешковой залило кипятком сверху, она была уверена, что это муж дал о себе знать
Творческая судьба режиссера Леонида Гайдая сложилась очень удачно. Его комедии «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука», «12 стульев», «Операция «Ы»… » (всего 18 фильмов) были и остаются любимыми лентами многих поколений. Несмотря на то, что Гайдай был уважаем не только зрителями, но и руководством страны и имел всевозможные звания и награды, он был абсолютно равнодушен к регалиям и вытекающим из них льготам. Всегда возмущался по этому поводу, не понимая, зачем артисту звание. Его фильмы постоянно крутили и в кинотеатрах, и по телевидению, но режиссер не получал положенный ему процент от проката. Гайдай был совершенно неконфликтным, уравновешенным, правда, на съемках всегда проявлял жесткость и требовательность. Свою жену актрису Нину Гребешкову он никогда не снимал в главных ролях. Нина Павловна не обижалась, понимая, что судьба послала ей огромное счастье -- жизнь с таким гениальным человеком. О знаменитом режиссере и любимом муже Нина Гребешкова рассказала «МК-Бульвару». Она призналась, что 40 лет, прожитых вместе, прошли для нее, как один день.
«Леня не шел на конфликт, с ним невозможно было поссориться»
-- С Леонидом Гайдаем мы учились во ВГИКЕ на одном курсе, -- рассказывает Нина Павловна Гребешкова. -- Он пришел после фронта -- раненый, длинный, худой. Не могу сказать, что сразу в него влюбилась… Вот репетируем. Сижу спиной к двери. Ребята заходят -- один, второй… Вроде ничего не происходит. А входит Гайдай -- я чувствую его просто кожей. Вообще я его стеснялась. Боялась сказать глупость. Он ведь был старше меня на восемь лет, прошел фронт. А мне было 17 лет.
Провожая меня, Лена регулярно опаздывал на последнюю электричку в Лосинку, где жил в общежитии. Это было так трогательно. Он не мог сказать: «Сегодня не пойду тебя провожать». И так практически каждый день. Когда прощались, просто чмокались. Никаких секс-поцелуев -- их даже не могло быть! Я бы сразу убежала! А однажды он вдруг говорит: «Нинок, что я тебя провожаю все время? Давай поженимся».
Свадьба была скромная, дома, у нас в коммунальной квартире. Пришли родственники, знакомые, студенты.
Мы сняли комнату. Леня был сталинский стипендиат, получал 800 рублей стипендии. А я уже снималась, у меня были свои деньги. Кстати, муж очень обиделся, когда я отказалась взять его фамилию. Потому что стать Гайдай… Не то мужчина, не то женщина. Мама у него была рязанская -- Любимова, отец -- украинец, сосланный еще в царские времена в Сибирь.
Однажды шью на Новый год новое красное платье с золотыми бантиками. Глубокое декольте, туфли замечательные на шпильке. Чувствую, что неплохо. Захожу во всем параде, принимаю позу и спрашиваю: «Ну как?» Он так задумчиво смотрит. И без восторга: «Хорошо. Нинок, ты должна понять, что ты некрасивая. Надо всегда оставаться самой собой. У тебя столько достоинств… » Он не переносил показушность. Кстати, Леня был жутко ревнивым. Я это чувствовала. Я говорливая, а он молчун. Всегда слушал. У него все откладывалось, а я все выплескивала. И если он видел, что ко мне у кого-то интерес -- молча переживал.
Он был очень обязательным человеком. И наверное, сам себя ограничивал в силу своей порядочности. Изменял ли он? Мне это было не интересно. И ему, думаю, тоже. Хотя он был очень увлекающийся. Например, любил всех своих героинь. И я ни в коем случае не ревновала, а как бы влезала в его шкуру. Любить -- еще не значит спать. Он наслаждался, например, эксцентричностью Селезневой, прелестью Варлей. А со мной был очень ласковый. Добрый. Но и очень сложный. Очень трудный человек. Но все же мне было с ним комфортно. Хотя иногда я злилась и раздражалась: ну почему у него все не так, как у людей?
Мы прожили с ним четыре года… И вот я сообщаю, что у нас будет ребенок. А он говорит: «Ну что же… Надо, так надо». Хотя у нас еще ничего не было своего.
Леня вообще любил детей. И Оксана жила с нами как любимый ребенок. Как и положено дочке артистов, ездила на съемки. Но не больше. Папа не тащил ее в кино (она стала экономистом). Например, у нее завтра экзамен в 10-м классе. Я ложусь спать -- она сидит и всю ночь готовится. Встаю под утро -- они играют в карты.
Я пыталась с ним ссорится, но он такой хитрый -- никогда не поддавался на провокации. А ведь когда ты первый раз назовешь человека дураком -- этот уровень в семье устанавливается навсегда. Муж никогда не опускался до такого уровня. Я не успевала произнести оскорбительное слово. Никогда не шел на конфликт. Хотя делал все, что хотел. Мое счастье в том, что я поняла: его переделать не только невозможно, но и не нужно.
Например, в 58-м году мы купили за 120 тысяч кооперативную квартиру. Чтобы собрать эти огромные деньги, я снималась на студии в Алма-Ате -- там больше платили.
«Чувство, связывающее нас, было намного выше любви»
«Двенадцать стульев» были его мечтой. И судьба послала ему этот шанс. Сначала съемки разрешили Данелии, но он не стал -- отдал Гайдаю. И Гайдай с таким восторгом, упоением начал работу! После съемок остались знаменитые стулья. Там ведь было два гарнитура. Жестоко порублен был полосатый, вспорот и сломан светло-желтый. Но осталось четыре запасных стула. И Леня переживал, что они пропадут. Но в хозрасчетном объединении была возможность их выкупить, что он и сделал. Теперь они стоят у нас в кабинете.
Я всегда считала себя актрисой мелодраматического плана. А Гайдай эксцентрик. И у него я не собиралась сниматься. Ему были нужны такие актрисы, как Наташа Селезнева. Правда, в «Кавказской пленнице» я, пожалуй, смогла бы -- но уже по фактуре и по возрасту не подходила. Леня дал мне эпизод -- врача-психиатра. И надо же, в то самое время мне предложили главную роль в Киеве. Леня отпустил. Но я решила -- нет, не поеду. Оксанку надо куда-то устраивать, он не очень здоровый человек. Поеду с ним. В результате той киевской картины никто не знает, а «делириум тременс -- белая горячка» из «Пленницы» живет по сей день.
Он работал беспрерывно. Не успевал закончить картину -- ему предлагали новую работу. И последнее время стал работать со сценариями, которые ему не очень нравились. А раньше был очень требователен, любил и чувствовал слово. В первых его картинах каждая фраза становилась афоризмом. Не могу сказать, что я его любила. Но ценила безмерно. Я понимала, что это уникальный человек. Единственный в своем роде. Так, как он, -- не может никто.
А любить… Я люблю борщ. Или когда идет снег. Это слово я не хочу произносить. Оно никак не вмещает всего… Это было другое. Такое щемящее чувство.
Своя дача была его заветной мечтой. Леня очень полюбил землю. Может, из-за возраста. Он страшно любил сажать всякие растения.
В 70 лет у мужа началось воспаление легких. Его положили в больницу. Сначала было плохо -- в легких накапливалась жидкость. Потом он лучше стал себя чувствовать. Я бывала у него каждый день, даже ночевала -- он потел, и нужно было переодевать. И вот 19 ноября 1993 года. Стемнело. Он гнал меня:
-- Нина, сейчас криминальная обстановка -- поезжай домой.
-- Нет, Леня, я тебя накормлю и поеду.
Мы читали с ним газету «Шесть соток». Он спрашивает:
-- Слушай, а какая у нас на даче земля? Кислая или слабокислая?
-- Разная. Там, где грядки, у нас шикарная земля, я ее удобряла, а вообще, наверное, кислая, глина.
-- Я посадил чеснок, а снега нет. Промерзнет земля, и все погибнет.
-- Будет не озимый чеснок, а яровой.
-- Нет, жалко. Такие большие зубчики посадил…
Вздохнул -- и все. Прибежали врачи, надели маску… Все бесполезно. Он ушел. Тромбоэмболия легочной артерии -- оторвался тромб. Произошла закупорка, плюс сердечная аритмия. Оказывается, спасти его было невозможно. Какое счастье, что я была там и видела, что он не мучился, не просил, не звал. Что смерть пришла мгновенно. А потом, почти на сороковой день, меня в квартире залило кипятком сверху. Пришли ребята помочь… Я им говорю: «Это Леня-Водолей. Только понять не могу -- почему кипятком?»
… Он мне не снится. Но наступают такие моменты… Я его вижу и даже слышу, как он отвечает. Вот я лежу днем дома, отдыхаю. И слышу, как Леня пошел из своего кабинета. Вот закрыл дверь в спальню… Вот пошел поставить чайник -- сейчас тот закипит. И он спросит: «Нинок, чай пить будешь?»
Я прекрасно понимаю, что этого нет. Но я хочу, чтобы это было.
476Читайте нас у Facebook
