Валерий Золотухин: «В 90-e годы, когда у актеров не было работы, я ходил с гитарой в метро»
21 июня народному артисту России Валерию Золотухину исполнилось 70 лет. Народная любовь пришла к нему еще в конце 60-х после фильмов «Пакет», «Хозяин тайги», «Бумбараш». А театралы знают его как одного из старожилов легендарной Таганки. В последние годы Валерий Сергеевич наделал много шуму своими мемуарами, в которых, не стесняясь в выражениях и оценках, рассказывает о тех, кого хорошо знал, с кем дружил и работал. Кроме того, Золотухин, мягко говоря, удивил своих поклонников, живя на две семьи. Он не разводится со своей второй супругой Тамарой и продолжает роман с актрисой Ириной Линдт, которая родила ему сына. Обо всем этом накануне своего юбилея Валерий Золотухин откровенно поговорил с ведущими популярной программы российского канала ТВЦ «Временно доступен» Дмитрием Дибровым и Дмитрием Губиным.
«Свои дневники начал вести в 17 лет»
— Димы, а скажите, ребята мои дорогие, почему это у вас на столе стаканы пустые стоят?
— Валерий Сергеевич, так вы же сказали, что отказались от этой «идеи» 20 лет назад?
— Но я же не отказывался от легких напитков, как-то кофе, чай, кумыс.
— Тогда даем чай. А пока расскажите нам, что это вы там принесли в пакете, который ни на секунду не выпускаете из рук? Дорогие телезрители, Валерий Сергеевич Золотухин славится тем, что никто не может сказать, какую штуку он выкинет в следующий момент. Так что вы там прячете?
— Я принес в этом пакете не банные принадлежности, как вы могли подумать. Хотя шел на передачу к двум Димам как в баню, как на очищение. А принес я вам два одинаковых тома своих мемуаров. Называется мое очередное произведение «Таганский тупик». И я сейчас подпишу эти книги и подарю вам.
— Юбилей, значит, у вас, а подарки — нам! Конечно, очень трогательно. Это опять ваши дневники? Прежними публикациями вы вызывали гигантское количество скандалов. Ваше имя где только не полоскали. Целый ряд известных людей смертельно на вас обиделись и разорвали с вами отношения. И вы продолжаете?
— Конечно.
— А зачем?
— Во-первых, вы сказали «гигантское количество». Не верю. И обиделись единицы, которые потом, дочитав до конца, звонили мне и говорили: «Валерий, ты же не Бог, а значит, можешь ошибаться». «Ну, наверное, это спонтанно написано!» — отвечаю. Я сумел объяснить им, какую цель преследовал. Это же эксперимент над самим собой. Я следовал формуле «Познай себя, и ты познаешь мир!» В дневниках прежде всего копаюсь в себе. А то, что обиделись два человека, разве скандал? Мне казалось, что это вызовет бурю, сенсацию. Ничего такого не произошло.
— Хотели бурю?
— Хотел!
— Во сколько лет вы начали вести дневник?
— В 17 лет.
— А какова была цель?
— Мне учителя посоветовали. Я же хотел стать актером, и они сказали, что нужно обязательно записывать все свои наблюдения. Доброму вору все в пору. Никто не знает, когда и что тебе может пригодиться из увиденного и услышанного. И я писал. Много. Не зря же мне Анатолий Эфрос подарил книжку своих мемуаров, подписав ее «Графоману от графомана». Могу поспорить, что такого количества написанных страниц дневниковых больше ни у кого нет. Вот вышел уже 17-й том моих кляуз.
— Какую же мысль хотите донести людям? Что они должны извлечь из ваших дневников?
— Человек, ведущий дневник и не рассчитывающий на его публикацию, записывает всякую чепуху. И эта чепуха через какой-то исторический промежуток времени становится главным содержанием. Бесценный документ для тех, кто будет изучать современную историю России через какое-то время. Посмотрите, как меняется все вокруг. Многие вещи исчезают безвозвратно из нашей жизни — бутылки стеклянные для молока, французские булочки. Это сага о моем времени.
*С Ириной Линдт Валерий Золотухин воспитывает шестилетнего сына, хотя официально женат на другой женщине
— Валерий Сергеевич, если взять вас, когда вам было 17, и нынешнего, что изменилось не в самом времени, а в его ощущении?
— Ой, Димы! Как говорил Экклезиаст, не спрашивай, отчего раньше были дни лучше, не от мудрости говоришь это. Я не чувствую разницы между мной
17-летним и мной сегодняшним. Имею в виду мироощущение и мировосприятие. Мой герой в спектакле «Мед», который мы сейчас играем, говорит: «Уверились, что мир становится все хуже и страшнее». А я, Золотухин, в это не верю. Не потому, что я идиот. Если поверю, то завтра никуда не пойду со своим сыном Ванькой гулять и не стану читать ему «Серую шейку». Я должен быть уверен в том, что мир такой, как он есть. Времена не выбирают, в них живут и умирают. Я живу с ощущением, что все вокруг хорошо. Да, в этом есть какой-то идиотизм, но я — человек, пытающийся быть верующим, и поэтому обязан быть оптимистом. А поскольку у меня маленький сын… Кстати, Дима, у тебя тоже сын, сколько ему?
— У меня еще меньше вашего. Моему год и четыре месяца.
— Молодец, Дима! Поздравляю! А моему шесть лет. Так вот, мы должны о них думать. Нечего на время пенять. Нельзя опускать руки. Когда у меня не было работы, я ее искал. Не складывалось на Таганке, шел в театр Советской армии играть Павла I. Там не получилось, шел дальше. Учил Твардовского, Бродского, Пушкина и выходил с их стихами на эстраду. Боже мой, да что я говорю, я же ходил с гитарой в метро и пел там…
— Да ладно! За деньги? Да вас бы там повязали!
— Кто меня повяжет? Я — почетный милиционер Советского Союза. Да, в 90-е годы, когда был обвал рубля, у актеров не было работы, я ходил в метро, пел, мне кидали какие-то деньги.
— И унижения при этом не испытывали?
— Еще какое. Потом так прижало, что вынес книжки свои продавать. Утром, у станции метро «Академическая». Вынес столик и сидел. Вот это было унижение. Ни одной не продал. Люди проходили мимо затурканные, зачумленные, некоторые оглядывались, вроде узнавали, пожимали плечами и шли дальше. Никто не остановился. Я чуть не заплакал. Но опять бакалея спасла.
— Скажите, это унижение, сложившаяся ситуация вам что-то дали?
— Обязательно. Я могу переступить через свою гордость, а ты, Дима, не можешь. И это опять эксперимент над собой.
— А кому он сейчас нужен? И кому нужны ваши дневники? Кто помнит людей, о которых вы пишете? Нынче людям сериалы давай с постелью, с мордобоем. «Пинок в голову-3», «Пинок в голову возвращается»…
— Я смотрю на это более оптимистично. Что-то все равно нас держит на поверхности и спасает. Ведь в любой нации существует два-три процента, которые составляют ее цвет. И я надеюсь, что в эти три процента (не знаю, вхожу уж я или нет) люди, с которыми я работал, мои современники, входят. Поэтому до сих пор люди ходят в театр. Для них ставятся спектакли, издают книги. Есть же разные чтения. И сейчас есть прекрасные писатели Дина Рубина, Улицкая. И есть люди, причем молодые, которые читают эти книги. И классику читают. Пушкина, Достоевского. Я почему-то в это верю. Иначе было бы печально просыпаться каждое утро.
«Высоцкий был самый настоящий патриот. Я другого такого не знаю из современников»
— Расскажите, а как вы попали в поле зрения Юрия Любимова. Он же сам набирал актеров в свой театр.
— Я работал тогда в театре имени Моссовета. У Завадского. Жену мою Нину Шацкую, с которой мы вместе учились на отделении музыкальной комедии и оперетты, не брали в труппу, потому что у нее был свободный диплом. Обещали только. И вот как-то на улице мне встретился наш педагог Анхель Гутьерес, который рассказал, что Юрий Любимов организовал свой театр. «Иди к нему!» — посоветовал он. И мы с Ниной пришли на спектакль «Добрый человек из Сезуанна», который меня просто покорил. Между прочим, это по сей день самое сильное мое театральное потрясение. И я потом бегал по своему театру весь в соплях и слезах, метался и дал себе слово, что буду работать у Любимова. Он назначил нам с Ниной прослушивание. Мы у него в кабинете что-то из оперетты исполнили, а потом я заявил: «Буду работать у вас! Где и кем угодно, в массовке, на полу». Он взял и меня, и Нину. Моя первая роль на Таганке — Грушницкий в «Герое нашего времени». Для меня это было совершенно неожиданно. Я же в оперетте привык играть простаков. Это было мое амплуа.
— Валерий Сергеевич, а у вас не возникало мысли, когда наступили вот те самые трудные времена, не петь в метро или продавать книги, а уехать за границу? Ведь многие ваши коллеги так и поступили.
— Нет, не возникало. А кому я, русский актер, нужен? Здесь я хоть дома.
— Считаете себя патриотом?
— Да. Я согласен с писателем Василием Розановым, который в одной из своих книг написал, что родину нужно любить, как мать. Не только когда все хорошо, когда она красивая, добрая, но и когда пьяная, развратная, растоптанная, униженная.
— Вы сегодня говорили о своем сыне Иване. Правда, что вы хотели назвать его иначе, но Ирина Линдт, мама Ваньки, настояла на своем?
— Нет, было не так. Мы действительно долго спорили с Ириной, как назовем ребенка — Александр, Дмитрий, кстати. Я хотел назвать Илларионом. Ирина должна была вот-вот рожать, а я пришел проведать Семена Фараду. Маша Полицеймако, его жена, стала расспрашивать меня, как чувствует себя Ирина, как думаем назвать сына. А потом говорит: «А знает ли Тамара обо всем этом?» Тамара — это моя вторая жена. Я говорю: «Да, узнала. Сказали ей…» Маша воскликнула: «Кто?» — «Да Ванька Бортник». — «Так и назови Ванькой!» И тут меня осенило, а почему нет?
— Мы тут приготовили вопрос один от молодого человека, о котором только что говорили.
— От Ваньки?
— Да. Сейчас включим видеозапись.
— (На экране появляется 6-летний Иван со своей мамой.) Папка, привет! Папка, скажи, а ты когда-нибудь дрался?
— Валерий Сергеевич, ответьте сыну.
— Нет, сынок, не дрался. Честное слово. Меня ударяли, толкали, но я не отвечал. Я в детстве долго болел, лежал в костном санатории. До седьмого класса ходил на костылях. Я был уязвим, слаб. За меня дрался брат. Если меня обижали, он заступался. И потом меня это миновало. Все ждал, когда же меня побьют по-настоящему.
— Вы сегодня сказали, что стараетесь быть верующим человеком. А как же ваша личная жизнь? Нет ли у вас внутреннего противоречия между установками православия на одну семью, моногамию и тем, что у вас есть и жена, и боевая подруга?
— Что я должен ответить на это? Да, противоречие есть. Но я как человек, пытающийся быть верующим, за эти грехи отвечу не перед вами и не перед кем-то другим в этом мире. Отвечу перед тем, перед кем отвечают за все грехи. Моя жизнь не является примером с точки зрения православия. Что толку, если я сейчас начну бить себя кулаком в грудь и говорить, какой я плохой и грешный, продолжая при этом делать то, что мне хочется? А противоречия с православием есть не только в моей личной жизни, но и в профессии. Поэтому я хотел бы эту тему на сегодня закрыть.
— Хорошо, тогда вопрос из другой оперы или оперетты, если хотите. Смотрели ваши фотографии студенческие. И вот что непонятно — как мальчик-хромоножка с внешностью деревенского простака мог завоевать первых красавиц курса?
— Видимо, ответ кроется в моем психофизическом устройстве. У меня никогда не было комплексов по этому поводу. В моих дневниках того периода есть примерно такая запись: «Если захочу, то напишу «Войну и мир». Но надо захотеть. Если я захочу, она пойдет со мной!» Понимаете, у меня всегда была в этом уверенность.
— Эта жажда жизни появилась у вас после того, как в 10 лет болезнь приковала вас к койке?
— Думаю, раньше. Это была одна из составляющих моего характера, которая только укрепилась. И красавиц выбирал я, а не они меня.
— Говорят, вы чуть не отбили Марину Влади у Высоцкого!
— Ерунда. Не было такого. Зачем мне Марина Влади, когда у меня была Нина Шацкая? Просто так получилось, что мы оказались в гостях у французского журналиста Макса Леона. И Володя там оказался. А позвал нас к нему все тот же Анхель Гутьерес. Он знал, что Влади любит русские народные песни, и предложил, мол, Валера, спой. Я спел одну. Высоцкий взял гитару и спел свою. Я исполнил еще одну. Он опять свою. Тут и пошло. Со стороны, возможно, это смотрелось, как дуэль. А нам и дела не было до Влади. Мы, как тургеневские певцы, кто кого перепоет. Марина сидит, ловит удовольствие, слезы по щекам. Тут меня Шацкая берет и говорит: «Пошли домой!» Мы и ушли. А Володя остался.
— А на сцене у вас было соперничество с Высоцким?
— Никогда. Какое соперничество? Все это придумано. Если бы Володя услышал, что сейчас про нас с ним рассказывают, он бы очень обиделся на тех, кто такое сочиняет.
— Расскажите тогда, как вы с Высоцким ездили за водкой на такси, гуляли, в Ялту на халтуру летали. Многие сейчас свои рассказы начинают: «Однажды мы с Володей…»
— «Однажды мы с Володей», — у меня такого не было. Но как-то он меня спрашивает (было это незадолго до того, как он ушел в мир иной): «Золотухин!» А нужно знать, если Высоцкий называл кого-то из друзей по фамилии, жди беды. Так вот, он спрашивает: «Золотухин, у вас на Алтае план 16 центнеров зерна с гектара. Вы в лучшем случае собираете на круг по 12 центнеров. А план вы выполняете! Где хлеб берете?» Я аж поперхнулся от негодования: «Володя, какое тебе дело до нашего алтайского урожая? Где мы дрожжи достаем, куда брызги полетят? И откуда ты вообще это знаешь?» А он отвечает: «Из «Правды»!» Оказывается, он прочитал в газете «Правда» в ее специальном выпуске на восьми страницах отчет правительства о выполнении плана в различных отраслях народного хозяйства по разным областям СССР. Куда нормальный советский человек нес эту «Правду»? В туалет. Еще и разрезал на аккуратные квадратики, поскольку в СССР мы делали ракеты, танки, а бумага туалетная считалась роскошью. И мы газеты относили туда. Это потом узнали, что они со свинцом. А он, поэт и актер Высоцкий, с карандашом в руках считал каждую цифру, и у него не сходилось. Он в этих цифрах поймал в свой гениальный кулак Политбюро с ЦК — врете!
Я, крестьянский сын родом из Алтайского края, конечно, болел за то, как они там урожай собирают, но не до такой же степени. А сердце Высоцкого это вранье рвало на части. Мы говорили сегодня о патриотизме. Так вот Высоцкий был самый настоящий патриот. Я другого такого не знаю из современников. Поэтому у его гроба собралось такое огромное количество людей, причем самых разных уровней. Ни в одном из его сочинений нет злобы. Есть ирония, есть боль, юмор, а злобы нет. А вы учтите, что Володя воспитывался в семье профессионального военного. И он с шести лет жил в Германии. Когда Высоцкий вернулся на родину, его звали немцем. Он же был сын Победителя. И никогда у него не было мысли Россию покинуть, хотя возможностей для этого хватало. Их у Высоцкого было больше, чем у нас всех.
2416Читайте нас в Facebook
